«Вся правда об известных людях эстрады, музыки, литературы» — такое интригующее содержание обещает читателю Лион Моисеевич прямо под названием своих мемуаров, только что выпущенных российским издательством «АСТ». И чтобы слова не расходились с делом, откровенно рассказывает о себе, о людях, с которыми ему посчастливилось встретиться, дружить и сотрудничать, об эстраде вообще.

«Началом своей профессиональной деятельности я считаю 1968 год»

У нас в МАИ (Московский авиационный институт. — Ред.) в 1960-е годы был сатирический коллектив «Телевизор»... Я в него попал, когда в руководители авторской группы «Телевизора» пригласили Феликса Камова (псевдоним Феликса Канделя, под которым он публиковался во многих журналах и в «Литературной газете» с юмористическими рассказами. — Ред.) и Эдуарда Успенского, которые были в «Телевизоре» в свое студенческое время. В 1960-х они стали эстрадной парой и лучшими авторами. Они да еще Арканов с Гориным...

...Как-то мы всей своей авторской группой пришли к Камову домой и попросили его продолжать с нами занятия. Феликс в это время работал редактором журнала «Фитиль»... Времени у него на нас не было, поэтому он свел нас с Лифшицем и Левенбуком (замечательные эстрадные артисты, в 1970-х годах известные всей стране по детской передаче «Радионяня». Позднее Александр Лившиц эмигрировал в США, а Александр Левенбук возглавил еврейский театр «Шалом». — Ред.). И мы стали писать им юмористические номера — написали миниатюру «Бабье лето», какие-то мини-басни типа:

Проказница была мартышка,
Зато теперь ее детишки —
Осел, козел и косолапый мишка.

...«Бабье лето» пошло, номер имел успех, и мы получили деньги — 150 на троих. Поэтому именно 1968 год я считаю началом своей профессиональной деятельности...

Помню, как в 1969-м я встретил в стекольной мастерской Арканова. Он нес какое-то стекло в сторону своего дома, и я шел за ним только потому, что очень хотелось посмотреть на знаменитого писателя... Для меня Арканов и Горин, уже прославившиеся своими капустниками в ЦДРИ (Центральный дом работников искусства. — Ред.), были какими-то существами высшего порядка, ведь в то время в самодеятельности вовсю играли их миниатюры... И вот именно Арканов меня поддержал на первом моем концерте в Зеленограде.

«Старик» Арканов нас заметил. Дальше мы стали ездить в разные города и, естественно, постепенно сблизились. Я человек смешливый, а Аркадий Михайлович очень здорово острил и рассказывал жуткое количество разных баек. Так, например, считалось, что Арканов невезучий, а Горин — «везунок». Как только Горин поднимал на улице руку, тут же подъезжало такси, а Арканов мог ловить машину часами. И поэтому Арканов, находясь в Новосибирске, послал Горину в Москву телеграмму: «Выезжай Новосибирск не могу поймать такси».

...Как-то они, еще никому не известные авторы, приехали в Одессу для написания эстрадной программы. Жили в гостинице «Красная». Однажды как следует выпили. Арканов вышел на балкон и обратился к стоящим внизу одесситам: «Идите и возьмите почту, телеграф и телефон», — после чего ушел с балкона в номер. Одесситы... решили, что это, наверное, сумасшедший, вообразивший себя Лениным. Однако Арканов не успокоился на достигнутом. Минут через 15 он снова вышел на балкон: «Почту, телеграф, телефон взяли?» Кто-то снизу ответил: «Взяли...» Арканов сказал: «Сейчас же идите и отдайте обратно».

«Я пошел к соседу Арканова, попросил разрешения на транзит и через балкон попал к Аркадию в квартиру»

...Когда Арканов и Горин разошлись, у Аркадия Михайловича началась депрессия. Это совпало с его разводом с супругой — Женей Морозовой... Арканов сам мне рассказывал, как они с Гришей Гориным сидели где-то на квартире, работали. Позвонили, вызвали двух знакомых девиц... В самый разгар пьянки позвонила в дверь Женя. Она решила, что ребятам нечего есть, и привезла им еду. Аркан от ужаса совершенно впал в анабиоз. Лег в соседней комнате на кровать и сделал вид, что мертвецки пьян. Женя подергала его, даже стянула с кровати. Он упал на пол и продолжал изображать пьяного. «Ну и черт с тобой», — сказала Женя, после чего пошла, села за стол, и они вчетвером, включая девиц, стали пить и закусывать. «А я, — говорил потом Аркан, — лежу как дурак на полу и не знаю, что мне делать».

...Однажды Арканов вышел вечером из дома, а вернулся через двое суток с цветами. «Где ты был»? — кричала Женя. «За цветами ходил», — ответил он... Развелись. Женя с маленьким Васей переехала в двухкомнатную квартиру, а Аркан получил однокомнатную в том же доме... После развода при всей видимости обоюдной неприязни продолжали заботиться друг о друге.

...Был период, когда у Арканова совсем плохо было с деньгами и он несколько месяцев не платил за квартиру. Как-то мы должны были с ним ехать выступать... — Бюро пропаганды пригласило нас на смену «Клубу «12 стульев». Я заехал за Аркановым, звоню в квартиру. Никто не открывает. Звоню снова. Из-за двери кто-то кричит: «Да заплачу я, заплачу, отстаньте от меня!» Аркадий Михайлович подумал, что пришли из правления кооператива, и решил не открывать. Я пошел на седьмой этаж к Жене. Она была в истерике. «Он там пьяный, — сказала она, — лежит на диване, а вдруг его начнет мутить и он задохнется!..» Тогда я пошел к соседу Арканова, попросил разрешения на транзит, перелез с балкона на балкон и попал к Аркадию в квартиру. Он лежал в совершенно разобранном виде. Пришлось поднять его, довести до ванной. Он принял душ, попил чаю, оклемался, и мы поехали выступать...

...В депрессии Арканову было ни до чего. Но потихонечку он все же стал раскручиваться. Все еще действовала его слава ведущего телепередачи «Артлото». Ведь он был первым писателем-юмористом, который задолго до «Вокруг смеха» проник на телевидение...

...Как-то мы с «Клубом «12 стульев» поехали в Баку. Были Резников, Хайт, еще человека три. Публика была тяжелейшая. Только Хайт проходил как бомба... Арканову же, который выступал с литературными интеллигентными рассказами, пришлось плохо... Помню, один раз он... сошел со сцены совершенно белый и сказал мне: «Я, кажется, занимаюсь не своим делом»...

...В Казахстане, где-то в районе Усть-Каменогорска, я как-то пробовал номер, написанный для Винокура. Пародии на Мартынова, на Магомаева, на Лещенко. Пою я плохо, но поскольку это были пародии, все проходило нормально. И я стал уговаривать Арканова исполнить этот мой номер со сцены... Он отказывался: «Да неудобно, ну что я как старый дурак выйду и петь начну». Но все же я его убедил... Пел Арканов хорошо и даже похоже на оригиналы. Имел успех. Как только он сошел со сцены, я начал: «Ну как тебе не стыдно, старый дурень, стоит, поет, изображает певцов, писатель называется!..» И оба мы умирали со смеху... Но иногда он обижался. Когда в 1991-м он начал петь со сцены, и я в «Лужниках», представляя его залу, сказал: «Выступает молодой начинающий певец Аркадий Арканов». Обиделся. Но ненадолго.

Аркан вообще считался довольно равнодушным и эгоистичным человеком, но именно он помог мне, когда тяжело заболела моя мама. Сначала попросил своего брата, анестезиолога, устроить консультацию у хорошего специалиста в Онкоцентре. А когда болезнь мамы зашла очень далеко, попросил известного писателя Василия Аксенова достать в Париже дефицитное лекарство... И Аксенов, который виделся со мной всего лишь раз в жизни, привез это лекарство из Парижа...

Иногда Арканов бывает несправедлив. И обо мне порой говорил неприятные вещи. Но это не имеет никакого значения. Для меня всегда любую обиду будет перевешивать вот то лекарство, которое при его помощи привезли из Парижа...

«Песню «Трава у дома» Владимир Мигуля собирался исполнить только один раз в жизни»

...Был у меня в конце 1970-х — начале 80-х дружок — композитор Владимир Мигуля. Я с ним познакомился в ЦДРИ на «посиделках». Он подошел ко мне и предложил выступать вместе. Мигуля был к тому времени уже довольно известным композитором. У него была знаменитая песня «Поговори со мною, мама», которую исполняла Валентина Толкунова, и сам он исполнял свои песни очень хорошо...

Родом Володя был из Волгограда. Он учился на стоматолога в Ленинграде, а потом женился на редакторе телевидения Ане и переехал в Москву... Один из ленинградцев работал в музыкальной редакции «Останкино», и его, Мигулю, даже послали в Сопот на международный фестиваль... Шутка ли, представлял страну за рубежом! В те времена это была редкость. Мигуля стал очень популярным.

...Мы быстро подружились. Я в его концерте смешил минут 30 и получал за это 50 рублей, а Мигуля как гастролер получал свои 250. Меня это устраивало, его — тоже. А вот семейная жизнь у них с Аней не клеилась... и вскоре они разошлись. Через некоторое время Мигуля со своим администратором Виктором Рохлиным поехал в город Псков. Накануне их концерта в ДК были танцы. Рохлин познакомился с какой-то девицей и сказал ей: «Берите завтра подругу и приходите на концерт». Та взяла подругу, 17-летнюю девушку Марину. Мигуля увидел Марину и тут же в нее влюбился...

Он ездил в Псков, она приезжала в Москву. Через несколько месяцев решили пожениться. Но Марине было 17 — требовалось разрешение мамы, которой самой было всего-то 37 лет. Когда мама Марины приехала в Москву, Мигуля попросил меня сходить с ними на концерт в Кремлевский Дворец съездов. «Ты — писатель, — говорил он, — произведешь на нее хорошее впечатление».

Мы вместе поехали в Кремль... Отсмотрели первое отделение и пошли в буфет. Стояли в очереди, и я делал опрос: что хочет Мигуля выпить и съесть, что Марина... Наконец дошел до мамы и неожиданно для самого себя вдруг спросил: «А маманя что будет есть?» Слово «маманя» так контрастировало с неприступным выражением лица будущей тещи, что она не выдержала и прыснула, а у нас с Мигулей просто истерика началась от смеха. Лед был растоплен... Марина переехала к Мигуле, и вскоре они поженились...

Решив сделать из Марины певицу, Мигуля устроил ее в музыкальное училище... Через некоторое время она влюбилась в своего учителя пения... У них начался роман. Мигуля, узнав обо всем, прервал с Мариной отношения. Потом она возвращалась, и он спрашивал меня, как мы с женой живем после развода. А я действительно разводился со своей женой, а потом мы с ней снова сошлись и снова поженились... В конце концов Марина все же ушла к преподавателю...

Я очень почему-то запомнил, как мы с Мигулей ездили на гастроли в Юрмалу. Там мы с ним даже сделали песню про Юрмалу... Володя хотел, чтобы я ему писал тексты для песен, но я не считал себя способным к этому. Однако песни три-четыре мы с ним написали. Однажды он мне спел «Траву у дома» и сказал, что написал эту песню как «однодневку» ко Дню космонавтики, исполнил один раз и больше исполнять не собирается... Он даже не представлял, что написал всенародный шлягер. Летом песню спели «Земляне»... А в 1983 году я его познакомил с Ларисой Рубальской, и она с ним написала свою первую песню... Но об этом позже...

В один непрекрасный день «Мерседес» Мигули взорвался. Шофер был ранен, Володя тоже пострадал. А через некоторое время он заболел какой-то редкой болезнью и умер. Никто не знал от чего... Но лет за пять до смерти Мигуля ездил в Африку. Как выяснилось впоследствии, большая часть группы, с которой он ездил, тоже скончались. Вероятно, люди заразились там какой-то местной болезнью, которую у нас не лечат. Вот так закончилась жизнь талантливого композитора и певца, написавшего много замечательных песен, которые все мы с удовольствием пели: «Земляничная поляна», «Поговори со мною, мама», «Аты-баты» и много других...

«От разъяренного Каспарова испуганный администратор убегал и прятался»

...В 1980 году поехал я от Спорткомитета в прелестный эстонский городок Отепя... Спортивная олимпийская база находилась в бетонном массивном строении типа бункера... Была там и шахматная сборная страны — Юсупов, Довлатов, Белявский и тогда только ставший чемпионом мира среди юношей Гарик Каспаров... Он был простой, общительный и милый парень. Рассказал мне, что помнит наизусть все телефоны своих знакомых, а кроме того, пересказывал только вышедшую книжку «12 цезарей» и называл на память даты рождения, смерти и воцарения всех 12-ти. Очень был в то время общительный и доброжелательный.

...Несколько лет я Гарика не видел. Потом он приходил к нам на концерт в Баку. С Аркановым у него были шахматные разговоры, а со мной — книжные... От славы характер его начинал портиться. Однако все еще было терпимо. Когда он приезжал в Москву, звал меня и Арканова в ресторан «Баку».

Однажды мы собрались в очередной раз с гастролями в Баку — город, конечно. Я позвонил Гарику, сказал, что у меня для него и его мамы есть билеты в четвертый ряд. Гарик сказал, что у него бронь ЦК в первый ряд и я могу не беспокоиться.

Где-то за час до концерта я услышал в фойе жуткий крик. Вышел и увидел совершенно разъяренного Гарика. Он кричал, что администратора уничтожит, уволит его. Испуганный администратор убегал и прятался. Оказалось, что уже ни одного билета в первый ряд нет, даже забронированных для ЦК. Пришлось мне отдать Гарику свои билеты в четвертый ряд...

Помню еще один приезд. Нас с Аркановым Гарик с мамой пригласили на базу в Загульбу — санаторий на море под Баку. Мы гуляли с Кларой Шагеновной. Гарик, готовившись к матчу на первенство мира... как лось, носился, играя в футбол. Он очень гордился тем, что хорошо играет в футбол... Потом мы сидели за столом, Клара Шагеновна вынесла откуда-то банку с икрой и собственноручно намазала каждому по бутерброду: икра была товаром дефицитным...

Гарик провожал нас до машины и, прощаясь, сказал:

— Мне нужно шесть билетов на завтра на ваш концерт, надо пригласить людей из института.

— Шесть не смогу, — сказал я.

— Но мне нужно шесть! — безапелляционно заявил Гарик.

— Вряд ли, — сказал я, так как шесть мне бы действительно не дали... Билеты для нас тоже были дефицитом... Я их таки достал, но Гарик все равно обиделся. В следующий раз в Загульбу Арканов поехал один...

«Леонид Дербенев привел ко мне неизвестную певицу с песней «Городская сумасшедшая». Это была Маша Распутина»

Дербенев Леонид Петрович... Уникального остроумия, жадности, злобности, доброты и, конечно, таланта был человек... По количеству написанных шлягеров он, наверное, не имел себе равных (более двух тысяч стихотворений Леонида Дербенева стали основой для сотен песен. — Ред.)... «Прощай», которую после Лещенко пела вся страна, «Качели», «Три белых коня», «Эх, ма, горе не беда», «Кап-кап-кап, из ясных глаз Маруси...», «Где-то на белом свете», «Есть только миг»...

Человек он был желчный, но очень остроумный. Порой рождались настоящие перлы. Например, однажды сказал мне: «Это же чистый «Золотой ключик». Вот посмотри: Пугачева — это Мальвина, Кристина — это Буратино, Укупник — это пудель Артемон, а Филипп — это Карабас-Барабас в молодости».

Он так давно писал и так давно был известен, что все думали, будто ему уже за 70. Где-то в начале 1980-х он пришел в сберкассу. Подал свою книжку в окошечко и услышал: «Надь, иди сюда, погляди, сын самого Дербенева пришел».

...Когда-то в молодости Леонид Петрович занимался йогой. Показывал, как мускулы живота у него ходят. Фигура у него была замечательная. Однажды он увидел на мне финский модный плащ. Было время дефицита. Такой плащ достать было непросто.

— Лион, продайте мне плащ, все равно он на мне лучше сидит.

— Почему это лучше, вы его даже и не мерили!

— Да чего мерить, я же точно знаю, что лучше.

Я снимаю плащ, он надевает. На нем сидит как на манекенщике.

— Видите, я же говорил. Продайте плащ...

Мы с ним сделали передачу «Шоу-Досье». Он сказал: «Мне главное — показать молодых». И действительно, привел на свою передачу Максима Дунаевского, Игоря Наджиева и молоденькую певицу, кажется, Русову... Он вообще молодым певцам помогал. Например, когда-то попросил меня взять в передачу «Взрослые и дети» какую-то неизвестную мне певицу с песней «Городская сумасшедшая». Я не взял: у меня сумасшедших и так хватало. Певица оказалась Машей Распутиной. Он ее тогда и раскрутил...

Леонид Петрович скрывал, что так сильно болен. Я в тот период общался с ним, видел его несколько раз. Он вышел из больницы 4-го Управления Минздрава и сказал, что это все напрасная трата и времени, и денег... И вот так (Дербенев умер от рака в 64 года. — Ред.)...

«Coco Павлиашвили родился как певец на... Олимпиаде в Калгари»

...В советские времена на значительные спортивные соревнования вместе с командой ехала группа поддержки, а в ней и артисты, которые должны были развлекать спортсменов и настраивать их на победу. На зимние Олимпийские игры в Калгари (Канада, 1989 год) в бригаду артистов попал и я...

Группа была довольно представительная: Геннадий Хазанов, Андрей Макаревич, композитор и певец Евгений Мартынов, певица Катя Семенова, композитор Игорь Демарин... Кроме артистов, ехала большая группа комсомольцев-активистов, награжденных этой поездкой. Законспирированные под комсомольцев, ехали также несколько кагэбэшников, не очень-то и скрывавшие свою принадлежность к Комитету.

После напутственного собрания мы с Макаревичем пошли в ЦУМ купить что-нибудь дефицитное для поездки. Макаревич тогда был жутко популярным — к нему то и дело подходили молодые люди и брали автографы, фамильярно называя его Макаром. Макаревич не обижался, но до общения не снисходил.

Оказалось, что он... видел меня неоднократно в ДК МАИ: «Ты тогда уже вовсю выступал, а мы там репетировали»... Кстати, он рассказал, что у них с «Машиной времени» произошла та же история, что и с моим псевдонимом. У меня он был Измаилов — но названию института, мол, «из МАИ», но все говорили Измайлов, я им и стал. А они назывались «Машины времени», но все их называли «Машина времени» — так и прижилось.

И вот летим мы в далекую Канаду... Я напросился в «сожители» к Макаревичу. Он дал согласие... Когда пошли соревнования, мы почти каждый день выступали перед спортсменами... Нам раздали довольно большое количество билетов на соревнования. На некоторые мы ходили, а на другие — билеты продавали... Денег нам обменяли совсем мало, долларов по 50, а соблазнов — куча...

На открытии Игр на площадке перед стадионом я шел в толпе, держа на ладони три значка. Вдруг на меня, как коршун, откуда-то сверху свалилась американка, сунула мне в руку 20 долларов, выхватила значки и убежала... Мы и подумать не могли, что настоящей валютой окажутся какие-то спортивные значки... Стали ими торговать...

Тогда же, на открытии, я присутствовал при рождении эстрадной звезды. Был среди комсомольцев парнишка-скрипач из ансамбля «Иверия» — Coco Павлиашвили... Он приехал в Канаду... как премированный комсомолец. На площади, на открытой эстраде, выступали все, кто хотел... Coco вышел на сцену и стал петь «Сулико», причем как-то по-особому, с переливами, как поют не в Грузии, а в Техасе. Когда он закончил, на площади поднялась буря восторга! Его заставляли петь «Сулико» снова и снова, а потом к нему за автографами выстроилась очередь человек из ста, не меньше. После этого я стал его брать на все концерты перед спортсменами, и Coco с удовольствием выступал...

...Иногда нас вывозили на экскурсии... На родео произошел один забавный эпизод... Прежде чем начались эти конные игры, ведущий у всех спрашивал: «А откуда вы?» С трибун отвечали: «Из Франции», — и ведущий кричал: «Приветствуем гостей из Франции!» И вот он дошел до нашей группы:

— А вы откуда? А ю фром?

— Фром ЮССА, — ответил кто-то из наших.

...Ведущий, не поняв, откуда же мы, спросил снова...

— Фром Совьет Юнион.

— Что, что? — опять переспросил он нас.

Тогда Макаревич, сообразивший быстрее всех, что ведущий просто не знает такой страны — СССР, крикнул:

— Фром Раша!

— О! Йес! — заорал радостно ведущий и стал нас приветствовать...

А когда был прием у мэра Калгари, наш переводчик, из Института США и Канады, переводил так плохо, что Макаревич не выдержал и сам стал переводить речь мэра...

«Честно скажу, я был влюблен в Хайта»

Даже не могу вспомнить, когда мы с Хайтом познакомились. Кажется, у Феликса Камова или Левенбука. Где-то в конце 1960-х Успенский, Камов, Хайт и Курляндский, книжку которых «Четверо под одной обложкой» я знал чуть ли не наизусть, пошли в мультипликацию... На эстраде — тупик, а зарабатывать надо. Мультяшки же — дело чистое, не нужно никакой идеологии... Вчетвером они сделали в «Веселую карусель» сюжет о волке и зайце, из которого потом Камов, Хайт и Курляндский создали первый советский бестселлер — «Ну, погоди!»... А Успенский выпустил «Чебурашку и Крокодила Гену». Так все четверо стали классиками советской мультипликации...

Хайт был года на два старше меня. Когда мы в 1968 году только начинали писать юмор, он и Курляндский были уже известными писателями-сатириками. Их эстрадные номера исполняли лучшие артисты-разговорники... Все знали, что Хайт — уникально остроумный человек, и не нарывались... Но я сам как-то нарвался на его остроту.

Мы сидели в гостях у Таты Земцовой, известной своим гостеприимством тусовщицы. Было человек 12—14. Незадолго до этого Хайт написал миниатюру «Вороньи яйца». Она имела огромный успех. А я, зная, что Хайт в жизни ничего ни для кого за столом не читал, стал его подначивать: «А пусть Хайт прочтет «Вороньи яйца». Давайте все попросим!» Все стали просить, но Хайт отмалчивался. Когда я в третий раз это сказал, он не выдержал: «Я прочту «Вороньи», если ты покажешь свои». Конечно, грубо, но в той обстановке, где Тата материлась через каждое пятое слово, это как раз было к месту...

В середине 70-х годов жена Горина была редактором по юмору в «Добром утре» на радио, а жена Арканова — редактором по юмору в «Клубе «12 стульев». Хайт тут же на это откликнулся: «Они забыли, видимо, что юмор через секс не передается». Вместо слова «секс» стояло, конечно, другое, но я из скромности его употреблять не стану.

Это именно Хайт сказал мне однажды, когда Александр Иванов (ведущий телепередачи «Вокруг смеха». — Ред.) вышел совсем пьяным на сцену: «Знаешь, как называется падение Саши в оркестровую яму? Первый концерт для Иванова с оркестром». Честно скажу, я был просто влюблен в Хайта... Мне хотелось с ним подружиться, что и произошло, когда мы стали вместе ездить с «Клубом «12 стульев»...

...В кавказской поездке Хайт попробовал впервые прочитать «Вороньи яйца». В Грузии в зале филармонии на 2500 человек просто рев стоял, тем более что герой рассказа — грузин. Гена Хазанов тогда переживал, поскольку номер был написан для него, а исполнял автор... У Хайта с Геной уже были сложные отношения. Оба самолюбивые, амбициозные, и это вечное противостояние автора и артиста...

Как правило, артист не хочет делиться ни славой, ни деньгами. Вы, наверное, заметили, что почти ни один эстрадный артист не объявляет автора... Понятно, что подавляющему большинству зрителей до лампочки, кто там автор, но автору-то не до лампочки. Почему-то когда поют песни, то объявляют и поэта, и композитора, а юморист выходит и читает все как свое. Автор стоит, слушает и переживает: опять он в безымянной братской могиле. Потому и появляются Задорновы и Жванецкие, которые читают не хуже артистов и ни с кем уже славу свою не делят и никому ее не отдают...

«Лариса Рубальская, конечно же, экстрасенс, причем с очень сильной энергетикой»

...2001 год, 24 сентября. День рождения Ларисы Рубальской. Мы с ней три дня назад дали концерт в карловарской гостинице «Термал», где проходит кинофестиваль... Лариса выступала целый час...Она читала свои стихи, рассказывала байки и даже спела без аккомпанемента песню «Доченька» из репертуара Пугачевой. Мог ли я представить себе в 1973 году, что Лариса когда-нибудь будет выступать со сцены или писать песни.

Мы с Ларисой вместе учились на курсах... японского языка. Закончили эти курсы, но работать переводчиком пошла только Лариса. И переводила без малого 30 лет. До этого она училась в Педагогическом институте, работала корректором и машинисткой в разных толстых журналах. Очень любила поэтов. Однажды поэт Игорь Волгин дал ей перепечатать свою книгу страниц в 600. Она перепечатала. Он за работу подарил ей шоколадку...

Лариса — человек с необыкновенными способностями. Если она кого-то любит, тому человеку везет. Ненавидит — обязательно что-то случается нехорошее... Она, конечно же, экстрасенс, причем с очень сильной энергетикой. К ее телу прилипают различные металлические предметы. Может положить себе на плечи, на грудь вилки, ложки — и они не падают. Но она человек в этом деле неграмотный, энергия есть, а стряхивать ее не умеет, не знает правильных приемов лечения...

Я как-то приехал к ней домой. Сидели, болтали, у меня болел живот, а мне нужно было ехать на гастроли. Она зарядила какую-то нитку, пропустив через свои пальцы, и завязала ее вокруг моей талии: «Все, теперь езжай спокойно — ничего болеть не будет». Ночью я проснулся от того, что не мог дышать. Будто обруч стянул мой живот. Я сорвал нитку, и через полчаса все прошло. Так что энергия и правда сильнейшая, но не туда направленная.

В 1975 году Ларису познакомили с зубным врачом Давидом. Мы с Хайтом и Левенбуком отдыхали в Каштаке, под Сухуми, туда приехала и Лариса. Ждала там Давида, а он не ехал. Лариса очень хотела замуж и шутила, что если Давид не приедет, то она ляжет под паровоз. Рядом с нашим домом проходила железная дорога. Но Давид приехал, и вскоре они поженились...

...Однажды, когда Давид должен был прийти с работы, мы с Ларисой, полностью одетые, легли в постель и накрылись одеялом. Когда он вошел в комнату и увидел нас в постели, я сказал заготовленную фразу: «Извини, Додик, так получилось». Надо было видеть его лицо в ту секунду...

Еще на отдыхе в Каштаке я как-то предложил Ларисе написать песенку для «Радионяни». Она написала.

Негры черными рождаются.
Они в загаре не нуждаются...

Мне эти две строчки понравились. Я сказал, что у нее есть способности и надо писать песни... Но, конечно, никаких песен она не писала... Лишь иногда на дни рождения очень ловко сочиняла поздравительные куплеты на чужие мелодии. Вот и вся ее практика. Но однажды я привел к Давиду на прием Мигулю...

Давид тихо вставлял Володе зубы, а Лариса, узнав о композиторе, написала песню, и, пока он сидел с открытым ртом, сунула текст ему в руку. Мигуля взял — и написал неплохую песню, которую отдал певице Валентине Толкуновой... Премьера песни состоялась в кинотеатре «Октябрь», Давид и Лариса сидели в зале и, слушая песню, плакали.

В сольном концерте Татьяны Овсиенко было уже восемь Ларисиных песен. Затем Ирина Аллегрова выпустила такие шлягеры, как «Транзит», «Угонщица», «Занавески». Но первый настоящий Ларисин успех связан, конечно, с музыкой Тухманова. Этот романс «Напрасные слова» исполнил на «Юрмале» молодой и никому тогда не известный певец Александр Малинин. Затем была еще одна очень известная песня «Странная женщина», которую пел Михаил Муромов. А потом уже кто только не пел ее песен: и Александр Буйнов, и композиторы Виктор Чайка и Аркадий Укупник, вплоть до Филиппа Киркорова и Аллы Пугачевой...

«Кобзон умеет дружить, а я — ссориться»

Кажется, что Кобзон был всегда... В 70-х мы все напевали его шлягер «А у нас во дворе», в 80-х — «Не думай о секундах свысока...» и много других... Голос красивый, сам — как монумент самому себе, личность легендарная.

Я помню, как Алик Левенбук, который всегда восхищался Кобзоном, рассказывал, как они в Киеве вместе с Кобзоном ходили к большому начальнику просить за родственников Френкеля. Кобзон подошел к секретарше начальника и спел бархатным своим баритоном: «Я прошу, хоть ненадолго...» Секретарша без очереди пропустила делегацию к начальству.

Кобзон помог огромному количеству людей. Просто так. Просто потому, что считает своим долгом помогать... Особенно много он помогал с квартирами еще в советское время... За стольких просил, что однажды начальник жилищного управления Моссовета скромно намекнул ему: «Лимит ваших ходатайств ограничен и подходит к концу, уважаемый Иосиф Давыдович». Но лимит так до сих пор и не исчерпан...

Мы с ним никогда не были друзьями. Несколько раз в 70-х и 80-х годах встречались в концертах. В общем, шапочное знакомство... И вот однажды на Киевском вокзале я иду к поезду кого-то встречать, а навстречу едет «Волга», и внутри сидят Брунов с супругой, а впереди, рядом с шофером, — Кобзон. Машина остановилась передо мной. Кобзон вышел из машины, подошел ко мне, поздоровался и пошел назад в машину. Я обалдел. Думал, что он о чем-то хочет со мной поговорить. Нет, он просто вышел поздороваться. Ну как его можно не уважать?!

Еще была одна встреча у Таты Земцовой, которая дружила и дружит со всеми знаменитостями... Ее день рождения в ресторане «Прага». Ведет стол Михаил Козаков. Среди гостей Кобзон с женой, красавицей Нелли, Хазанов... да кого там только не было!.. Мне дали слово. Я подготовился — написал тост. Он начинался словами: «Все человечество делится на две неравные части: большая, те, кто знает Тату, и меньшая, те, кто живет плохо». Эту фразу до сих пор любят цитировать Тата и ее друзья... Короче, я с этим тостом имел успех...

Потом тост говорил Кобзон. Говорил долго и очень остроумно. Меня тогда это поразило... Я-то готовился и имел успех, а он явно импровизировал и тоже вызвал веселый смех. Впоследствии я понял, что Кобзон знает жуткое количество анекдотов и рассказывает их великолепно. Когда уже в конце 1990-х годов у Михаила Танича в зале «Россия» был юбилей, режиссер придумал дурацкий ход, чтобы весь концерт вели сами певцы и певицы. Провалились все, кроме Кобзона. Он спокойно мог бы работать конферансье. Впрочем, он им отчасти и работает. Конферирует в своих концертах, говорит очень хорошо. Иногда этим злоупотребляет. Так случилось со мной.

Я пригласил Кобзона в Киев на юбилей фирмы моего приятеля «Альянс». Спросил, за сколько он поедет в Киев. Это был, кажется, 1993 год. Кобзон ответил, что тысячи за две. Я сказал: «Предлагаю три тысячи». Видно, я произнес это слишком пафосно, и он сказал: «Я такие деньги проигрываю за 20 минут в казино»... Но в Киев мы поехали.

Торжество состоялось в каком-то шикарном ресторане. Я как ведущий подходил ко всем артистам, спрашивал, как их объявлять, когда им лучше идти. Кобзон спросил: «Какой порядок выступлений?» Я рассказал. «Пожалуй, я тебе все испорчу», — сказал он, вышел в центр зала и стал говорить вместо меня.

Публика была солидная: украинское правительство, политики, депутаты, работники фирмы «Альянс». Говорил Кобзон долго. И среди прочего сказал: «Ну что это за название — «Альянс»? Этих альянсов уже столько развелось!» Я, конечно, расстроился. Я — ведущий, я должен всех приветствовать, должен начинать концерт, а тут такое выступление... Когда Иосиф Давыдович закончил, я взял микрофон и сказал: «Теперь после речи Кобзона вы понимаете, почему у нас в России разогнали парламент». Все засмеялись.

Дальше у нас с Кобзоном началась дуэль. Если я рассказывал анекдот, он брал микрофон и говорил: «Ну что это за анекдот!» — и рассказывал свой. Я брал микрофон и соревновался с ним. Обидеть его я, конечно, боялся...

В конце вечера я подошел к Кобзону и спросил:

— Сколько я вам должен?

— Ты же мне деньги уже отдал.

— Я отдал за пение, а за ведение концерта?

Мы посмеялись, и на этом инцидент был исчерпан. Кстати, с тем моим приятелем, владельцем «Альянса», я давно поссорился, а Кобзон дружит до сих пор. Он умеет дружить, а я — ссориться.

...Кобзон умеет делать праздники. Еще в 1970-х мне редактор «Юности» рассказывала, что Кобзон на свадьбу с Нелли, которая состоялась в Ленинграде, купил все места в вагоне и оплатил всем московским гостям проезд туда и обратно... Совершенно незабываемо кобзоновское 60-летие в зале «Россия». 11 сентября, начав петь в семь вечера, он пел до семи утра следующего дня!

Я высидел первое отделение, в антракте приехал домой, смотрел до трех ночи по телевизору и вырубился. А он пел до утра. Стоя... После этого концерта ходил такой анекдот: «Первого января звонит какой-то человек в зал «Россия» и спрашивает: «Скажите, пожалуйста, концерт Кобзона закончился или еще идет?»

...Словом, что касается Кобзона, то он человек уникальный. Ему удалось преодолеть ироническое отношение к себе как к официальному советскому певцу. Популярность его огромна. Даже в книге современного жаргона есть выражение «полный Кобзон», другими словами — «полный абзац»...

«Время от времени у Хазанова от славы «ехала крыша»

...Впервые я увидел Хазанова в театре МГУ «Наш дом». Я работал тогда инженером в конструкторском бюро и приехал приглашать артистов Марка Розовского к себе в КБ для выступления. Стоял в коридоре, ждал его. Там были какие-то ребята, и один худой, носатый парень очень живо рассказывал о Райкине. О том, что Райкин перед началом чужого спектакля входит в зал позже всех и люди, увидев Райкина, встают. И что у Райкина волосы все седые, он их красит в черный цвет, оставляя спереди седую прядь. Райкин в то время, году в 1968-м, уже был великим, и про него ходили разные легенды. А рассказчик был живой, смешливый и очень мне запомнился своим выдающимся носом. Потом я его видел играющим на сцене театра МГУ. Трое артистов по очереди изображали Райкина, выскакивая из-за ширмы. Хазанов пародировал Райкина лучше тех двоих...

...Выступления Хазанова я увидел в Театре эстрады с «Клубом «12 стульев» в 1969 году. Он имел оглушительный успех, и я, сидя в зале, подумал: «Хорошо бы для этого парня что-нибудь написать». Буквально через две недели после этого Гена мне позвонил и попросил написать номер... С этого началось наше сотрудничество. Хазанов в то время работал в оркестре Утесова конферансье...

...Когда Гена стал гастролером, начали ездить по разным городам. На концертах выступали еще и мы — авторы: А. Арканов, А. Иванов, С. Альтов, Ю. Волович и я... Мы писали для Хазанова новые номера... У него была уникальная работоспособность. Сегодня ему давали новый текст, а завтра он уже читал его со сцены наизусть. Мы смотрели, что и как, тут же что-то убирали, переделывали, добавляли, а на следующий день Хазанов снова все это читал со сцены...

...Время от времени у Хазанова от славы «ехала крыша», и он со всеми нами, авторами, ругался. В первый раз, я помню, это произошло, когда он получил хорошую квартиру... Все узнавали его, брали автографы, на Новый год он выступал по цековским дачам. Ну, в общем, «полный компот». И разговаривать он стал со мной совершенно безобразно. А однажды просто послал в каком-то припадке бешенства. Мы расстались... И Хайт на него обиделся, и кто-то еще... Встретившись, мы решили не писать для Хазанова.

Он должен был выступать на каком-то съезде, и нужен был текст. Позвонил он мне — я отказался, Хайту — тот тоже отказался, и еще кто-то... Хазанов понял, что без авторов дело плохо. И стал снова налаживать с нами отношения... Эта история потом повторялась не раз. Хазанов от собственных успехов входит в состояние эйфории. Начинает плевать на окружающих — и тут же жизнь бьет его по голове...

«Роман Карцев поделился секретом со Жванецким. Через полчаса вся Одесса знала»

У нас в стране много хороших комических актеров. Но Роман Карцев — это особый случай. Совершенно уникальный артист и человек. Я, когда вижу его, сразу начинаю улыбаться...

Нас иногда путают в жизни. Хотя общего у нас только то, что мы оба маленькие, оба евреи, оба юмористы... Как-то мы с ним давали совместное интервью для журнала «Огонек». В конце интервью встали нос к носу, и так нас сфотографировали. Жутко смешная фотография. Два еврейских петушка. Задиристые и упрямые. Я в этом интервью ругал Одессу, а Рома, естественно, хвалил. Я говорил:

— Одесситы — это наши гасконцы. Такие же самовлюбленные, жадные и хитрые. Я не люблю Одессу.

— Посмотрите на него, — говорил Рома, — одесситы плохие. Он не любит Одессу. Ты не любишь Ильфа и Петрова, Бабеля, Жванецкого?

Я говорил:

— В Одессе давно уже нет ни Бабеля, ни Ильфа, ни Жванецкого — все уехали...

Вот так мы спорили. Когда я приехал в Одессу и стал давать интервью по радио, тут же посыпались звонки с упреками по поводу этого интервью. «А что же вы хотели, — ответил я, — чтобы мы оба хвалили Одессу? Кто-то же должен ее и ругать».

Когда-то, в начале 90-х годов, Рома обратился ко мне за репертуаром. Они с Витей Ильченко всю жизнь играли одного Жванецкого. Витя умер, Жванецкий Карцеву новых номеров не давал, и Рома стал искать сам. Я понимал, что дело это обреченное, что Рома все равно ничего чужого играть не будет, но все же пошел на эту авантюру. И не жалею, потому что долго и близко общался с Ромой и даже записывал на диктофон его рассказы, как он жил в детстве в Одессе, про первые гастроли, про театр Райкина...

Попытаюсь передать то, о чем он мне рассказывал...

«Я помню себя с пяти. Папа был футболист, мама — тоже еврейка. Надо сказать, что я уже тогда был маленьким. Конечно, с тех пор я сильно вырос. У меня теперь хороший рост. Как у Наполеона.

...Я выступал с шести лет. Как только приходили гости, меня ставили на стул: «Ромка, читай!» И я читал. Серьезные стихи. Они плакали от смеха.

В семь лет я уже вел концерты. Не детские — взрослые. Всякие смотры. Все хулиганье меня знало. Они приходили в порт-клуб, ногами сгоняли всех из первого ряда, и главный говорил: «Ромка, давай!» Я конферировал, читал монологи, даже пел куплеты... Еще я в драмкружке играл. Была у меня роль какого-то фашиста Шмульке. Меня расстреливали. Я придумал себе падение. Падал минуты три-четыре: закатывал глаза, хрипел, стонал. Зал умирал со смеху. Режиссер рвал на себе волосы. Меня мертвого уносили со словами: «Собаке собачья смерть». Но зал кричал: «Давай Шмульке! Шмульке давай!» Меня расстреливали на бис. До пяти раз. На этом пьеса о неизвестном фашисте заканчивалась. Друг меня взял в их коллектив. Там уже блистал актерским мастерством Жванецкий. Играл хорошо. Чувствовал написанное им самим. Пулей вылетал на эпизод, срывал аплодисменты и убегал...

Уже в 60-х в Одессу приехал Райкин. Был у нас на «капустнике». Пригласил меня в театр... Я держал это в секрете минут 20. Потом поделился со Жванецким. Через полчаса вся Одесса знала, что меня пригласил Райкин. До этого я семь раз поступал в театральные училища. Даже в цирковое на эстрадное отделение. Меня не приняли. А Райкин — взял... Что ж это за люди сидят в приемных комиссиях, которые в свое время не приняли Юрия Никулина, Геннадия Хазанова, Александра Калягина?

...Райкин — великий человек. Это — и школа, и университеты, и аспирантура. У него люди становились профессионалами. Кто был Жванецкий до Райкина? Балагур, остряк в студенческом «капустнике», автор двух с половиной миниатюр... Он приехал в Ленинград, когда мы с Витей Ильченко уже работали у Райкина. Жили в одной квартире. Дым стоял коромыслом. Жванецкий писал по тричетыре монолога в день. Все шло Аркадию. А что он не брал — доставалось нам...

Тогда Жванецкий наш еще не бегал с потертым портфелем. Это уж потом он стал создавать вокруг себя атмосферу исключительности. Выйти на сцену со старым портфелем, вытащить из него кучу потертых бумажек, отставить ручку, отклячить ножку... И пустить в зал поток своего сознания. А когда-то скромненько выступал и за десяточку — в красном уголке... За Аркадием ходил на цыпочках, смотрел ему в рот и говорил тихим голосом...»

Через какое-то время Карцеву и Ильченко из театра Райкина пришлось уйти. Они настолько выросли, что должны были стать самостоятельными. И никому не известные артисты провинциального Одесского театра миниатюр приехали на гастроли в город Ростов-на-Дону. Приехали на неделю: один концерт в городе, остальные — по области. Больше одного, говорил администратор, они в Ростове не выдержат. Они дали этот единственный концерт — и наутро проснулись знаменитыми... Их тут же переселили в люксы, и вместо недели по области они месяц выступали в Ростове...

...В конце 1960-х они с Витей играли миниатюру «Авас». Райкин ее увидел и захотел тоже в ней играть. Такого смеха не было до этого никогда, даже у Райкина... Но по-настоящему показывать их стали только в 80-х годах — в передаче «Вокруг смеха»...

...В 1990-м мы совершенно случайно оказались в одной гостинице в Тель-Авиве... Пообщаться тогда не удалось: мы все время ездили, он все время ездил. Но каждое утро Рома делал многокилометровые пробежки вдоль моря. Это я запомнил...

И еще хорошо запомнил, как жена Ромы Вика, совершенно замечательная женщина, обаятельная, хлебосольная и на голову выше Ромы, рассказывала, как... ест Жванецкий. Оказывается, тот жутко любит поесть. Он ест все, что можно съесть. Борщ — чтобы полная тарелка и несколько ложек сметаны, и котлеты с картошкой, и голубцы, и чтобы всего много-много. И еще чуть-чуть. А потом удивляемся: отчего у нас лица шире экрана?..

...Году в 98-м мы ездили в Смоленск выступать на алмазном заводе. Пока ехали туда, Рома мне все время что-то рассказывал, причем все интересно. Потом он час выступал на сцене... После концерта я проходил мимо его артистической. Его окружили местные артисты и технические работники. Я прислушался, о чем шел разговор. Рома объяснял собравшимся, почему началась Вторая мировая война. Объяснял минут 40!.. На банкете всему директорату Рома рассказывал о том, какой должен быть юмор. А затем мы с ним ехали в одном купе, и он мне до двух ночи объяснял систему Станиславского... До тех пор, пока я не закричал на весь вагон: «Все! Спать! Замолчи! Я тебя не слушаю!» — «Ты, идиёт, — говорил он мне, — ты послушай, это интересно, ты этого никогда ни от кого не услышишь!»