Известный танцовщик, хореограф и певец, а еще писатель, киноактер, руководитель танцевального коллектива и автор популярнейших в России шоу «Дитя порока» и «Падший ангел», Борис Моисеев — один из самых неординарных артистов советской и постсоветской эстрады, известный всей Европе, Америке, Израилю.
Эпатажный экспериментатор, Борис Михайлович всегда идет по нехоженым тропам, осваивая неизведанные, подчас запретные территории шоу-бизнеса. Отчаянный провокатор, он не придерживается традиционных канонов ни в творчестве, ни в личной жизни. И не скрывает этого, неизменно подогревая интерес публики. «Я играю в свою историю, — говорит он. — Мне абсолютно наплевать, как к ней относится общественность... Главное — чтобы публике это нравилось и она кайфовала от этого». А публика таки кайфует. Вот уже 30 лет! С тех самых пор, как Моисеев создал в литовском Каунасе потрясающее трио «Экспрессия». Ибо тому, что он делает, аналогов нет.
Шокирующе откровенные воспоминания Бориса Моисеева о его долгом и трудном пути до «Экспрессии» и после — на страницах его книги «Птичка. Живой звук», выпущенной московским издательством «АСТ». Предлагаем читателям «СОБЫТИЙ» фрагменты этих мемуаров.
«Я выжил благодаря Робертино Лоретти»
...Я родился в Могилеве. Очень красивый город. Тихие улицы. Большие деревья... Мы жили в огромной коммуналке. Такое, можно сказать, еврейское гетто. Нищее, грязное и голодное. С огромным длинным коридором. По которому я всегда ходил с опаской. Я был очень маленьким. А коридор — большим и мрачным... В конце коридора в нашем маленьком «гетто» находилась кухня. И там я лазил по кастрюлям и воровал жратву... Потому что хотел жрать! Все время. До тошноты и рези в животе... Меня во дворе звали Птичкой. За то, что, когда мама спускала мне из окна на нитке хлеб, я подпрыгивал за ним и размахивал руками, как птица...
...Моя мама работала на кожевенном заводе... Меня не с кем было оставить, и она привезла меня на завод. Закутала в кожу и положила в тепло, чтобы я не замерз в холодном цеху... Какой-то придурок взял рулон, в который я был закутан, и бросил в обойму, чтобы барабан прокрутил кожу. Мама подставила руки! Она остановила барабан! Да. И ей перерубило все пальцы...
Почему-то я все помню. Даже то, что не нужно... Стоит закрыть глаза — и детство вылезает из закоулков памяти. Я вспоминаю, как ходил с мамой на рынок. Она меня одевала, как на праздник. Она вообще любила меня наряжать. Иногда — в платьица и бантики, потому что хотела и ждала девочку. Покупала все эти розовые кофточки, шапочки... А родился я. Она даже сказала: «Родила девку с яйцами»... Наверное, вот в этот момент все и перевернулось в моей жизни...
...Мама была самой младшей из четырех сестер, и звали ее Геня... Одинокие женщины, которые после войны остались без мужей, они садились и разговаривали. И мама гоняла меня, маленького, чтобы я не слушал их разговоры... Но мне интересно было знать, как женщины страдают без мужиков. Что такое любовь? Что такое отношения? Почему живут мужчина с женщиной? Что такое менструация?.. Я сидел среди баб и подслушивал их разговоры... Так случилось, что мое вхождение в большую взрослую жизнь произошло не только через ровесников, но и через вот эти разговоры. Через страх и интерес...
...В компании я всегда стоял как-то особняком... Лет с шести, по-моему, мальчишки стали относиться ко мне по-другому... Они дразнили меня, толкали и били... Только сейчас я понимаю, что дети издевались надо мной по двум причинам. Первое — это моя доступность людям и желание познать каждого. А вторая — ревность тех, кому не хватило моего внимания... Я помню, как меня засунули в «бомбоубежище». Просто канализация и люк с дырками. Они собрались вокруг и писали в эти дырки на меня. И хохотали... Наверное, так они требовали моего внимания... Вот так по-детски жестоко...
Однажды соседский мальчишка сильно меня ударил в затылок, сделав мне сотрясение мозга. Мама пришла с работы и вызвала врача. Меня отвезли в больницу... Мне собирались сделать спинномозговую пункцию, но мама не дала согласия. Мои тетки, родственники, напугали ее, что я могу после этого стать инвалидом... За мной приехал дядя Миша, муж моей двоюродной сестры, и вместе с мамой они увезли меня из больницы.
После этого я лежал дома, один в комнате. В этой нашей крохотной комнатке посреди огромной коммуналки... Лежал и слушал радио... Робертино Лоретти. Он был для меня первым кумиром. И встреча у меня с ним произошла там — в пустой коммунальной квартире... Благодаря ему я выжил...Этот голос, тембр голоса... Он меня потряс! И я, мальчишка, сказал себе: хочу жить. Жить, чтобы стать таким, как Робертино Лоретти!.. Стать нужным людям!..
...А ненависть. Она неизменно ходит рядом. Как праздник, который всегда с тобой. Кто-то ненавидит меня открыто. Кто-то в спину. За что? За то, что я не такой, как все? Но я не нахожу в себе ни извращений, ни порока. А вот это гонение с детства идет, идет, идет... Я — провокатор. Я сам провоцирую какие-то ситуации, нагнетаю вокруг себя всю эту ненависть... Я это делаю специально... Мне надо подогреть отрицание в начале отношений... А потом дать почву для того, чтобы меня «раскопали»... Нашли причину, почему я такой. Да потому что меня мучили и... ненавидели!..
«Великая Гурченко отвергла меня прямо на сцене»
Такое отношение началось давно. Наверное, еще с Минска, где я окончил хореографическое училище. Я был одним из лучших на курсе. Но в Минске меня не оставили. Сказали: на фига нам этот педрила?! Уже в июле я был в Харькове, где меня приняли на работу в Театр оперы и балета имени Лысенко... Там я познакомился с выпускником воронежского училища... Был такой Лешка Воронин — очень красивый молодой парень. Нам обоим было лет по 17... А балетный театр — это та же армия. Там есть старики, и есть новобранцы, молодые... Нам, молодым, придумывали всякие козни...
Перед летними гастролями театра в Курске готовили спектакль «Жизель»... Леша мне тогда сказал: «...Ты, главное, не лезь к старикам. Не спрашивай у них ничего. Потому что они тебе покажут не то что нужно...» И сам научил меня многим партиям. Мы оставались после всех репетиций в зале. Я и он... Мы стали сразу близкими друзьями. Но никаких сексуальных отношений у нас, конечно, не было... И никаких таких желаний не возникало...
...Но однажды в Харьков вдруг приехал мой одноклассник, мой ближайший друг из Минска, Саша Елисеев. В балетном училище мы с ним были двумя самыми яркими раздражителями — Саша Елисеев и Боря Моисеев... У нас в свое время были... отношения. Нет, не любовные, не секс! Это были отношения в смысле поддержки бедного богатым... Отец Елисеева был министром Белоруссии, мать — одним из очень важных педагогов Минского университета, то есть Саша — из очень благополучной, очень состоятельной семьи. И когда мы учились в училище, он меня подкармливал. Он приводил меня к себе домой, и, конечно, нас сажали за стол... Вот такая необычная дружба. Дружба, которую он купил за котлету. Он мной руководил, он участвовал в моей жизни, как хозяин! Дружба между хозяином и рабом, если, конечно, такое бывает...
...Когда Сашу приняли солистом нашего театра и он приехал в Харьков, прежняя его власть надо мной переросла в жуткую страсть, ревность к Лешке Воронину... Чтобы отвоевать меня, Елисеев подстроил историю... Как-то мы все в общаге, в компании, нажрались вина... Потом вся пьяная толпа разбежалась по комнатам... Мы с Лешкой остались в его комнате одни... И вдруг, сидя на кровати, Лешка взял меня за руку, обнял и дико, неистово начал целовать... 18 лет! И — пьяные в стельку... Вдруг открывается дверь — и стоит наша заведующая общагой, тетя Люся!.. «Вы педерасты!!!» Наутро — комсомольское собрание: «Моисееву покинуть театр!..» И меня выпихнули. Никто не заступился. Потому что тема такая... скользкая. Хотя ничего по-настоящему не было... Так, пьяная гульба...
Тогда, в Харькове, у меня ни к кому не было ненависти... Даже разочарования не было. Потому что сильнее была боль обиды. И сейчас... есть обида и непонимание... Почему мне надо было пройти этот тяжелый тревожный путь от рождения, от первой ступеньки своей профессии до первого признания?.. Почему так тяжело... так больно? Почему столько нужно было потерять и растратить, чтобы в 50 лет получить признание?!
Из Харькова я уехал очень разбитым, почти убитым... Каунасский музыкальный театр согласился взять меня на работу... И я приехал в Литву. Одинокий... Никому не нужный! Не зная ни языка, ни истории — ничего... Общежития мне не дали, потому что не было свободных мест. Меня поселили в гостиницу «Нямунас»... И я знал одну только дорогу: театр — гостиница, гостиница — театр. И выходил только в магазин. Как глухонемой, объяснялся на пальцах, не говоря по-русски. Потому что литовцы этого терпеть не могли...
...Сейчас я научился не обращать внимания на ненависть. Но все равно бывает больно и обидно. Например, когда открываешься кому-то. Как в тех песнях, которые я спел дуэтом... Дуэтов много: Алена Апина, Алла Борисовна, Людмила Гурченко, Николай Трубач, Иосиф Давыдович Кобзон, Нильда Фернандес... Эти дуэты всегда прекрасно начинаются... Но почему-то в определенный момент мои партнеры начинают зацикливаться на какой-то дележке мест! Кто первый? Кто последний?..
Великая Гурченко... придумала целую историю... Это произошло в Нью-Йорке... Мы с ней тогда готовили программу. Вернее, короткое выступление на пафосном мероприятии, где присутствовали VIP-персоны Америки и России. Мы вместе «складывали» наше выступление в роскошной гримерке-будуаре Людмилы Марковны. Но... в какой-то момент она вдруг решила, что ее как-то обделили. Что для своего выхода я выбрал момент более удачный по настроению, по ритмике... И когда пришло время нашего совместного номера, дико ревностная к успеху Людмила Марковна... выступила со мной в дуэте, ни разу не подав мне руки, не послав ни единого взгляда... Рухнуло все. И дружба, и дуэт, и общение. В одночасье — ву-у-ух!.. Я впервые был отвержен прямо на сцене!..
А просто по-человечески... Сколько я вложил эмоций, сколько я вложил своего душевного тепла в мои распавшиеся дуэты! Я часто сравниваю себя с... маленьким котенком... Вот с ним поиграли, поиграли... а потом вдруг говорят: «На хрен!!! Ты не котенок! Ты ГОВНО-О-О!!!» Очень жестокое разочарование...
«На публикацию статьи о том, что я «голубой», пошел, чтобы получить сцену Кремлевского дворца»
...Женя Фридлянд (известный продюсер. — Ред.), который уже много лет работает со мной, как-то спросил меня: «Знаешь, почему ты одинок?.. Ты не умеешь дружить!»... Возможно, у меня дико много какого-то страшного эгоизма... Но! Я умею дружить! И когда я думаю о радости, первое, что приходит на ум, это — дружба. Радость от общения с людьми...
...Один из моих близких друзей, Петр Шеболтай — генеральный директор Государственного Кремлевского дворца. 15 лет назад он был директором концертного зала «Россия», и он первый дал мне сольную сцену... Шеболтая отговаривали: «Не смей этого педрилу пускать!» А он все равно дал мне сцену... Когда в 1991 году я делал премьеру своего шоу «Борис Моисеев и его леди». Людмила Зыкина... Клара Новикова, Лайма Вайкуле... Ирина Понаровская, Валерия... Такой состав!
Сейчас, конечно, это можно назвать пиар-ходом. Но какой был успех!.. После статьи в «Аргументах и фактах» — «Борис Моисеев любит богатых мужчин!» — пошел такой бум, что у меня ломились залы... Все — и власть предержащие тоже — бежали на мои спектакли... Им было страшно интересно посмотреть на меня! Я ведь пошел на публикацию статьи, что я «голубой», что люблю мужчин, только чтобы получить эту сцену... Не было ни секса, ни богатых мужчин! Я не был проституткой — я играл проститутку. Я все это сам придумал. Я ведь жил на Западе, я уже знал, как заработать деньги и имя сразу, не вкладывая ни копейки!.. Но прошло столько времени, все изменилось, а меня травят!.. То казаки, то онанисты, то гомосексуалисты... то еще кто-то. По сей день...
...Есть люди, которые сыграли положительную и очень добрую, очень важную роль в моей жизни... И я очень берегу дружбу и отношения с ними... Я зарабатывал эти отношения годами, собирал по крупицам... А это было непросто...
Я вернулся из Америки в Россию в 1991 году... Надя Бабкина, так та меня просто послала: «...Тебя же не было почти три года! Тут все пишут, что у педерастов — СПИД! На хрен! Руки тебе не подам!..» Я же не напишу себе на лбу: «Я хороший, здоровый, чистый...» А на 50 лет Бабкина... подарила мне две подушки! Я не могу от них голову оторвать — так кайфую!.. У них хорошая энергетика. Значит, от души... Кстати, Бабкина же мне подписала рекомендацию на звание заслуженного артиста! Кобзон и Бабкина. Вот как все странно происходит в жизни...
Ведь я же когда-то обращался, допустим, к Алле (Пугачевой. — Ред.), и она сказала: «Нет, я тебе не подпишу, ты недостоин этого звания! — И добавила: — Я же Филе не подписываю, как же я могу тебе...» А ведь мы знаем друг друга уже больше тридцати лет!.. Да, примерно с 1975 года. С Аллой отношения у меня такие... трепетно-сложные... Но благодаря ей в моей жизни появилась... Кристина.
«С Кристиной Орбакайте мы вдвоем отдыхали в Сочи. Каждый день меняли отели. Нам было жутко весело»
...У Аллы с самого начала был ко мне какой-то... сентимент. Во-первых, я — Борис Михайлович, как ее папа. Во-вторых, ее отец родился в тех же краях, где и я. И вот это все как-то накладывалось друг на друга. Но, тем не менее, особо Алла меня к себе никогда не подпускала... Настолько, чтобы я стал ее близким другом. А вот Кристина — совсем другое дело... Я все время... участвую в ее жизни. Для меня она и радость, и дружба, и любовь, и какое-то, наверное, спасение...
...У Орбакайте немного настоящих друзей и подруг, вокруг нее нет хороводов, она больше в себе... В чем-то она такая же, как я... Вот мы как-то с ней двое суток просто сидели и болтали обо всем: о детях, о ее близких людях, о тех, с кем она живет как женщина... Я знаю все ее любовные истории. Знаю ее счастье в любви, и трагедии, и внутренние переживания... А еще я знаю ее профессию и ее в профессии... Она не прет, как мама. Она немножко другой ментальности. У нее другая завязка: Литва — Россия! Другие корни, другая кровь, какая-то другая харизма. Она устроена немножко по-другому...
...В 1986 году, когда погиб теплоход «Адмирал Нахимов», Алла отправила нас отдыхать в Сочи. Из-за съемок у нее не было времени заниматься дочкой, а мне она доверяла... Помню, в то лето я старался как мог развлекать Кристину. Я очень хотел, чтобы она почувствовала себя, прежде всего, красивой девушкой... Ей все время почему-то твердили, что она как-то не так выглядит... То нос длинный, то неуклюжая, то спину гнет — горбатая будет... Все время ее отчего-то шпыняли... А я, наоборот, ей говорил: «Криста — ты сумасшедше красива, ты — супер!.. Ты умная, талантливая и очень скромная девочка!» И вот мы с ней рванули в Сочи. И так там гуляли!.. Мы каждый день меняли отели. То жили в «Жемчужине», то переезжали в «Дагомыс» тусоваться, кривляться! Нам было жутко весело.
В один из дней я говорю: «Слушай, Крис, пришел корабль «Нахимов» — это суперлайнер, его еще немцы строили... Там такая красота! Хочешь, сходим посмотрим?» Кристина говорит: «Пошли!» И мы приходим с ней на корабль. А я накануне там выступал, танцевал и играл. Нас встречают с почестями, как дорогих гостей... Мы с Кристой гуляли по кораблю, кайфовали, и она просит: «Слушай, а давай останемся здесь и поедем прямо из Сочи дальше по маршруту?..» Мы уже почти перетащили все свои тряпки из «Жемчужины», и вдруг я занервничал... Алла все-таки доверила мне дочь...
Звоним Алле. Она тут же отвечает: «Я занята и не морочьте голову. Какой круиз? Какой «Нахимов»? Вы там что, с ума сошли? Вам чего не хватает? Вообще, возвращайтесь в Москву!..» Кристина была дико расстроена. А я ее утешал: «Ты особо не переживай. Потому что этих круизов еще будет...» И в ту же ночь мы узнаем, что произошло крушение!.. Просто подумать страшно, что могло случиться, если бы Алла согласилась...
Вообще, у Аллы есть дар, и я этому свидетель. Есть от Бога данное предчувствие, и Богом данная интуиция, и способность к целительству. В том же Сочи, кажется в 1994 году, я работал с оркестром Анатолия Крола на стадионе. Крутой такой концерт. Выступала шведская звезда Викки Беккер... Уж очень нас просили устроители выходить поближе, чтобы публика могла рассмотреть... А там со сцены надо было спускаться по лестнице, чтобы подойти к трибунам. Я спускаюсь по этой лестнице, и моя нога попадает между железом и деревом, сдирается вся кожа...
После концерта еду к Алле. Она в то время жила в знаменитой Красной Поляне, на даче у министра обороны Гречко, члена Политбюро ЦК КПСС... Приезжаю... «Алла, все! Не буду, наверное, больше работать. Потому что проблема с ногой». Она спокойно так говорит: «Ну что ты паришься? Да все это ерунда. Снимай свою сраную повязку». А повязка уже была промокшая, вся в крови... И вот Алла берет со стола, на котором стоял шикарный ужин, бутылку водки, открывает ее и просто мне на эту содранную кожу из горла льет... К утру не было ничего — лишь маленький рубец... Как это объяснить, не знаю!
...Алла и сейчас обладает удивительными способностями. Это шок, когда ты видишь ее за кулисами! Как она подползает к сцене почти без сил... Но когда конферансье объявляет «Алла Пугачева», из этой подползающей женщины вдруг вырастает глыба — Родина-мать, которая разрывает зал одним своим появлением. И уже неважно, какие у нее там формы. Толстая, худая? Во что одета? Как причесана? Как сделана? Уже никого не волнует... Такая у нее энергетика...
«Я буквально вынимал Пугачеву из спальни и заставлял ее делать зарядку. Она меня за это ненавидела»
Вообще, у меня с Аллой очень интересная история... Я ведь в Москву приехал именно к ней — к Пугачевой! У меня тогда было два приглашения: к Раймонду Паулсу с Лаймой Вайкуле и к Алле... В то время у нас сложились очень хорошие отношения с Лаймой. Я у нее пил, жрал, гулял... И она приезжала ко мне в дом. Я давал ей и место, и койку, и кухню, когда она училась в институте... Лайма очень хорошая... Она сейчас немножко окрысилась, стала агрессивной... Может, обиделась на мое решение поехать к Алле, в Москву?.. Но я выбрал Москву, потому что ехать из Литвы в Латвию — и опять общага, опять вся эта неустроенность... На кой мне это было надо?!
Итак, я приехал в Москву. И поначалу чуть не пожалел. Холод, голод, работы нет... Алла — мегастар! Но она занималась своими делами, своими проблемами. Я все время ее спрашивал: «Когда я начинаю работать?» И она мне отвечала: «Да, будем делать программу!»
...Программу начали делать аж весной! А кушать ведь все время хочется. Мне надо платить за квартиру, мне надо содержать двух своих партнерш из «Экспрессии». Ведь мы приехали в никуда. С одним чемоданчиком... 1982 год. Умер Брежнев, пришел Андропов... Все друг друга боялись, людей гоняли, ловили по кинотеатрам, хватали на улицах, проверяли, кто где работает... А мы не имели ничего! Мы пугались, прятались в подземных переходах, еще где-то, чтобы нас никто не поймал...
Меня Лора Долина как-то подобрала. Дала мне немножко подзаработать. Там чуть-чуть, здесь чуть-чуть... Но все разовое. Мы тогда снимали квартиру. Знаете, на какие деньги? Мы выступали где придется, а иногда и... путанили!.. Потихонечку «подпутанивали». Чуть-чуть. Влегкую. Потому что нужно было как-то жить...
А дальше... Я вбил себе в голову, что должен работать с Пугачевой... И я каждый день ей давил на мозги. Тупо. Если я ей не позвоню раз в день, ей или ее бывшему мужу Евгению Болдину, директору коллектива, —...значит, я не прожил тот день... Да еще девки мои из «Экспрессии»... Говорят, какого лешего ты нас дернул, а ничего не происходит?! Путанить-то по-настоящему они не могли... А у меня это вообще не получалось... Как же за бабки это все?..
И вот в Москву из Швеции приезжает один друг Аллы — Якоб Далин. Такой крутой человек. В то время он держал свою программу на шведском телевидении и был одним из ведущих европейских критиков поп-индустрии... И этот Далин, как-то увидев меня у Аллы, взял и запал на меня. И я думаю, ну вот, наконец-то покатило... Один ты ведь никуда не придешь — ни в Интурист, ни в «Континенталь»... Тебя менты сразу схватят, ты, мол, откуда? Чего надо? А с ним — пожалуйста, милости просим!.. То есть я пудрил ему мозги, а он привозил мне тряпки, сигареты... И не надо было трахаться! Удивительно.
Я говорю Пугачевой: «Ал, блин, что делать? Вдруг меня кто-нибудь поймает и скажет, что я — педераст?» А тогда еще статья наказания была за это!.. И Алла мне сказала одну мудрую фразу: «А ты никогда особо не рявкай, не гавкай. Не огрызайся, а просто улыбнись и скажи: «А как прикажете, господа...» Удивительная фраза, которая потом много раз мне помогала...
Алле Якоб Далин очень помог в том, что касается легкой раскрутки... Правда, Алла не «докрутилась» на Западе, к сожалению... Да и возможности, наверное, не было... Хотя, я думаю, она просто поленилась... Худеть, работать над собой... Помню, как весной 1981-го мы готовили с ней шоу в «Олимпийском». Там 15 спектаклей прошло, все с аншлагом! Так я приходил к ней каждый день, и она меня ненавидела! Прихожу в десять утра, а она говорит: «Что ты, сука, от меня хочешь? Какая, на хрен, зарядка?!» Чего она только ни придумывала!!! Чтобы только не делать никаких зарядок. А я все равно ее заставлял. Буквально вынимал из спальни и, прикидываясь шлангом, тупо долбил...
Это было очень интересное время. Тогда в доме у Аллы я встретился с Бени Андерссоном, руководителем группы «Абба». Алла познакомила нас и рассказала ему, кто я. И тогда он мне говорит: «Хочешь попробовать поставить «Ночь в Бангкоке»?» Это фрагмент рок-оперы «Чесе», которую написал Бени. И я, конечно, согласился... Мой фрагмент произвел колоссальный фурор, и Алла разрешила мне его сделать 9 Мая в «Олимпийском»! Тогда коммуняки все чуть не попадали с трибун!.. Потому что у меня там шел просто в открытую половой акт двух барышень и одного пацана.
Я перед этим предупреждал: «Алла, они меня разорвут!» Министерство культуры сразу отказало... Игорь Моисеев (знаменитый балетмейстер. — Ред.) тогда тоже свое мнение высказал: «Не надо этот номер! Как это так, для
9 Мая?!» А я говорю: «Нет! Надо! Жизнь продолжается! Война закончилась! Давайте жить, давайте строить какие-то отношения. А что, секса нет в России?.. Ерунда! Трахаются все — и мошки и блошки, и коты и кроты...» И Алла вставила меня в программу, за что получила страшный выговор. А мне чуть не запретили вообще работать по Москве. Скандал! Тогда Алла придумала мне новую фишку: «Слушай, а ну-ка отрасти себе бороду...» И я в 20 с небольшим ходил с бородой...
...Как причиной моего приезда в Москву была Алла, так и мой выезд из страны тоже на ее совести! В 1987 году я с ней поссорился. Дико! Я всегда был свободен... Птичка! Вот этот дух непокорности!.. И вдруг я почувствовал, что на меня давят, что мне трудно дышать... А тут еще как-то резко со мной поговорил Женя Болдин... Очень унизительно, с каким-то наездом: «Вот ты живешь у меня в квартире на Большой Спасской (Алла ему когда-то купила эту квартиру)... Сиди и не вякай!.. Будешь делать то, что мы тебе скажем!»
...Мы просто повернули задницы и отправились «чесать»: какая-то халтура подвернулась. И не поехали с Аллой на гастроли... А мне вдруг передают: «Ты идиот... Пугачева взяла троих — пацана и двух телок, одела в твои костюмы и выставила как трио «Экспрессия». И эта мулька, говорят, прошла!.. Больше я к Алле в коллектив не возвращался. Никогда. После этого мы не общались много лет... Наверное, это — главная причина моего отъезда в Италию.
«Максим Шостакович в Америке посоветовал мне: «Возвращайся в Россию»
...Тогда Госконцерт выставил меня с «Экспрессией» выступать в Сан-Ремо... Никогда не забуду: круглая, огромная, как шар, гримерка, а рядом с тобой сидят Тина Тернер, Эрос Рамазотти, Рафаэлла Кара... И когда у нас случился триумф в Сан-Ремо, итальянцы мне предложили: «Мы дадим тебе хороший бизнес! Делаешь для нас труппу — ты, четыре мальчика и десять девочек... За очень хорошие бабки...» И я согласился... Это было в 1988 году... В Москве — что?.. Ни квартиры, никого, ничего! А там, в Италии, — успех!.. И я сделал обалденное шоу. Нам открыли визу, мы выехали из России коллективом «Б. М. энд шоу раша»... и начали «чесать» по самым крутым казино Италии...
Чуть позже стало понятно, для чего это было сделано... Моих девчонок быстро разобрали, а я оказался никому на фиг не нужен. И — до свидания! Все закончилось... Но я не мог себе позволить снова покатиться вниз... Маме исполнилось уже 73 года, поэтому у меня одна только думка была: мне надо как-то маму поддерживать... И я решил бороться...
...Я жил в Италии, во Франции... Но меня все время куда-то тянуло... Я почему-то поверил, что нужен Америке... И уже всерьез подумывал двинуть туда. Но вдруг в Италии, на Пьяццо Наполи, я встречаю известного продюсера и режиссера, не буду называть его фамилию, который на ломаном итальянском говорит мне: «Извините, я бы хотел вам предложить вот этот сценарий и эту роль». Я открываю сценарий, а там написано: «Лайф оф Петр Чайковский». Я остолбенел! Главная роль!.. И сотрудники советского посольства, дипломаты, за неделю договариваются с американским посольством. В Италии мне открывают визу на кинопробу в Америку. В то время это было невозможно — получить визу в Америку, а они мне сделали.
Но я не знаю английского языка! А условия контракта — мы даем вам полгода. Английский — и вы звезда! Нет английского — вы п...да! Там по-другому не разговаривают! И я еду в Америку, где меня берет к себе жить очень крутой, очень богатый, очень знаменитый американский гэлэри-мэн, господин Сорокко, из первой волны эмиграции русских в Америку. В те времена он держал свои галереи и в Нью-Йорке, и в Сан-Франциско, и в Лас-Вегасе... Он поселил меня в своем доме, в Калифорнии, под Сан-Франциско. Огромный особняк, где я получаю свой этаж! Меня начинают готовить, учить, нанимать преподавателей английского языка... Язык для меня не проблема. Но ментальность Америки меня убила! Я не понимал, что происходит вокруг. Во-первых, меня бесило, что я живу за городом и никто меня никуда не выпускает из этой клетки. Во-вторых, я чувствовал, что все уже раскатали губу и считают, сколько прибыли я им принесу... Мне опять не дышалось легко...
Я понял, что не буду сниматься в кино в роли Чайковского... И сбежал в Новый Орлеан. А там Наташа Огай! Та самая брошенная, гонимая женщина, жена литовского диссидента, которая когда-то дала мне работу в театре в Вильнюсе... В Новом Орлеане я работал балетмейстером в городском театре. Но вновь повторилось... ощущение, что я на хрен никому не нужен...
Есть такой американский праздник — День благодарения. И вот на этом празднике, во время тусовки, я сижу в компании Огай... Меня представляют приятному молодому человеку: «Знакомьтесь — Максим Шостакович! Сын великого Шостаковича». Я начал с ним общаться. И вдруг он сел напротив меня и... говорит: «А чего ты нюни распустил? Что ты ходишь по туалетам и плачешь? Что это с тобой такое?» Он просек, что я все время хожу какой-то странный. Не пьяный, не обкуренный, но все время... с какими-то проблемами... Я начал ему рассказывать историю краха моего лейбла, краха моего детища!.. Все рассказал... А он вдруг посоветовал: «А ты возвращайся... Воспользуйся там своим имиджем...» И когда я вернулся, я рассказывал байки, и они проходили на ура. «Аргументы и факты» печатали, и все эти «Комсомолки» печатали... Хотя все это — сплошной треп. Я тупо, долго, упорно работал. Какой секс?! Какие мужики?! Мой секс — это сцена...
Я вернулся перед самым путчем. В 1991 году в апреле. Все вокруг кипело, шумело... А я в Америке ничего себе не позволял, жил в неделю на 50 долларов... И вот я приехал, привез деньги... Много денег... Один пацан, сибиряк, мне сказал: «Я тебе сделаю квартиру. Сколько у тебя бабок?» Говорю: «Сто тысяч долларов». Он: «Давай сюда, такую квартиру куплю тебе!..» И я ему поверил. Отдал ему деньги. И он привел меня в шикарный дом... А сам смылся. Я захожу, а мне говорят: «Какая квартира? Пошел ты...» Вот тогда я впервые обратился к «авторитетам», чтобы помогли вернуть деньги... Сибиряка нашли и мои деньги отобрали...
Пока шла вся эта кутерьма, я готовил большое выступление во МХАТе имени Горького под руководством Татьяны Дорониной. У меня уже все было готово, как вдруг Доронина говорит: «Снимите его афишу!» Она увидела меня там в платье. «Ты что?! Что это за юбки, что это за платье?.. В моем театре?! Никогда в жизни!» А шоу называется: «Дитя порока». И конечно, я такую экстремальную афишу специально сделал.
Прихожу к Дорониной: «Да вы что, Татьяна Васильевна?! Билеты уже все проданы!..» Она: «Ладно. Но покажите, какую вы на телевидении рекламу делаете». А я и там в платье!.. В этой телерекламе. И она требует: «Все надо поменять немедленно! Иначе я выкину вас на хрен из этого театра»... А реклама уже запущена. Как я могу ее переделать? Никак! И я прихожу на следующий день, смотрю ей в глаза и говорю: «Посмотрите, Татьяна Васильевна, как я переделал рекламу!» А я и кадра не сдвинул... «О! — говорит она. — Совершенно другое дело»... Так я и проскочил с этим шоу «Дитя порока». И был грандиозный успех! Скандальный успех... Пять дней аншлаги. Пять дней битком забит зал. Спасибо Татьяне Васильевне!..
Вот уже 35 лет я к публике иду, как на первое свидание... Это меня все время подпитывает... Я настолько наполнен и от этого настолько эгоистичен, что мне никто больше не нужен... Только публика!..
Деньги, вещи — это не главное. И звания тоже не главное. Это все мелочи! У меня ни одного звания нет. Только однажды Пугачева мне дала звание. Это было лет 20 тому назад: «Главный пидор страны!» Ну и хрен с ним! Я не парюсь. Сейчас я — почетный гражданин штата Оклахома. Я и Валерия. У меня есть еще какая-то фигня по хореографии за что-то там в Будапеште... Для меня важнее — шоу. То магическое время, когда происходит соитие. И в финале все расходятся. Я ухожу опустошенный. А публика уходит удовлетворенная... Вот это кайф, вот это и есть мое наслаждение...
«Иосифа Давыдовича Кобзона я считаю своим ангелом-хранителем»
...Наверное, наберется всего с десяток, а то и меньше людей, о которых могу сказать: «С ними я считаю свою дружбу в безопасности»... В первую очередь, это — семья Кобзона. Вся семья. Не один Иосиф Давыдович...
Впервые мы с Кобзоном встретились на БАМе (строительство Байкало-Амурской магистрали. — Ред.). Кажется, в 1975 году... В те времена проводили такие огромные летние туры — все артисты носились из одного маленького городка, где жили строители, в другой... Но Кобзон был тогда слишком высоко, а я только начинал и стеснялся с ним даже здороваться... Досягаемым он стал для меня намного позже...
Лет этак 25 тому назад я работал в очень интересном доме, который назывался «Совинцентр «Континенталь». Это одна из самых первых гостиниц типа делового центра, которая была, конечно, закрыта для простого советского гражданина. Но для выдающихся граждан СССР этот центр был открыт. Там я случайно, на одной из вечеринок... встретил Нелли Михайловну Кобзон, жену Иосифа Давидовича. Вот эта встреча в итоге и привела меня в их дом... И я испытываю дикую радость от того, что они есть в моей жизни... А генератор этой радости и генератор дружбы — Неля Кобзон... Когда-то она, наверное, почувствовала мое, как у слепого котенка, желание прижаться к сиське доброй матери-кормилицы... Потому что я всю жизнь — отвергнутый... Всех одолевает испуг, что я педераст, гей. Что какая-то грязь во мне есть. Ее нет! Чушь. Шелуха. Но это чувствуют только тонкие люди...
Интересно, что помогать мне и двигаться рядом со мной совсем не просто. Это ведь достаточно опасная, прежде всего для репутации, роль... Когда я вернулся из Америки... только Кобзон и подал руку, поддержал. Я тогда пришел к нему и сказал: «Иосиф Давыдович, мне надо все начинать сначала, а у меня ничего нет, ни копейки! Что делать?» А он, спокойно так:
— Сколько тебе нужно на старт?
— Тысяч 30 долларов...
— Сколько тебе времени надо, чтоб ты мог заработать и возвратить долг?
— Ну хотя бы три месяца...
И он дал мне деньги! Без всяких гарантий, расписок... А в то время это была огромная сумма! Это 300 тысяч долларов на сегодняшний день, если не больше. С тех пор прошло больше пятнадцати лет. И каждый день я испытываю благодарность к Иосифу Давыдовичу за то, что он поверил в меня тогда... И с тех пор я считаю Кобзона своим ангелом-хранителем. И любая его просьба для меня — закон. Я даже ездил с ним на избирательную кампанию в Бурятию. Хотя, честно говоря, я не очень люблю выступать при этих делах...
Так вот, поехал я в Бурятию... Приезжаем на площадку, стоят избиратели Иосифа!.. Юрты кругом, жарища, минимум аппаратуры. И колонки куда-то в тундру направлены. Где начальники сидят... Прием был сумасшедший! Иосиф приехал! Нас, «инвалидов», привез: я, Лада Дэнс, Лена Воробей, Света Моргунова.... После страшной пьянки. Еле на ногах стоим!.. Но главное: когда я зашел в юрту-гримерную одеваться на выступление, там был... кондиционер!!! Ни зеркала, ни сральника, ни умывальника — только кондиционер! Я обалдел! И сунул морду в этот кондиционер... так мне было плохо.
Накануне был стол с губернатором. Он давал прием!.. Так вот в чем история... Они рубят голову барану. Разламывают ему череп, достают живые мозги, бросают туда соль, перец, отрезают кусочек от уха... и все это мешают. Потом наливают стопку водки и пускают ее по кругу. Через этот круг водка проходит благословение. Оказывается, чтобы стать у них уважаемым человеком... нужно, из уважения к их традициям, эту водку выпить и мозгами с ухом закусить... Я съел эти мозги, я съел еще... ухо, глаз, не знаю, кого еще я там съел. Соли вот этой напихался... И потом... Я блевал всю ночь, все утро, весь день... Меня посадили в самолет, где летели такие же, как я, «жертвы»...
«Чтобы выйти из тюрьмы на свободу, мама... сделала меня»
...Однажды, несколько лет назад, я ехал на концерт и вдруг ослеп... Взял и ослеп. Врачи сказали: какая-то там катаракта... У меня выступление — Дворец спорта! А я — слепой... Но через два дня я выхожу к публике... У меня один глаз работает, другой — нет. И никто ничего не заметил. Я отработал концерт, и весь этот зал два часа аплодировал мне стоя! Кайф сумасшедший! Вот это потерять — страшно...
Но самый большой мой страх — люди... Страх перед предательством, унижением, обидой... У меня есть пунктик, скажем, легкая шизофрения — каждые пять лет я меняю жилье. И не оттого, что я бешусь, или оттого, что я дико богат. Нет!.. Я всегда стесняюсь... Что я так живу, что хожу в дорогие магазины... Мне кажется, что люди смотрят на меня и... думают, что я не заслужил... Есть у меня такая внутренняя проблема...
...Как-то на Старый Новый год я решил поужинать. Один, без своей тусовки, в ресторане «Пушкин». Самый модный ресторан. Такой красивый, русский, театральный. Этакий гламур эпохи русского процветания... Поужинал, «встретил» Новый год... Вышел на улицу... популярный весь такой... настроение отличное. Иду, и вдруг ко мне подбегают дети-беспризорники, которые продают цветы на парковке. «Ой, дядя Боря!..» Окружили, обнимали, целовали... Одним словом, пока я чесал языком с ними, с меня сняли часы, бриллиантовое кольцо в два карата, сперли портмоне... Когда такое случается, а от этого никто не застрахован, тогда наружу вылезает еще один страх... — перед насилием...
1994 год... Я был в одном из московских ночных клубов, в компании довольно известных людей... Мы выпили очень много всего, веселились на полную... Когда пришло время ехать домой, я... сел в машину к какому-то незнакомому парню... назвал адрес... А к тому времени у меня уже появились первые колечки, цепочки, предметы роскоши... Уже возле дома, когда я начал рассчитываться, парень накинул на меня удавку: «...Все с себя снимай или конец тебе!!!» — орал он мне прямо в ухо. Конечно, я все ему отдал. Это было неприятно и очень страшно!.. Когда сталкиваешься с испугом и страхом, начинаешь понимать настоящую цену жизни, отношений, любви...
...Страх во мне, наверное, с детства... Это мама дала толчок. Она очень боялась... Говорить, жаловаться, возмущаться... «Чинов» боялась, Системы... Это чувство у нее осталось на всю жизнь после... тюрьмы. И ее страх перешел ко мне...
Мама была коммунисткой... Однажды что-то она не то сделала на заводе, что-то ей там не так сказали... Она пришла на партсобрание и сказала: «Да идите вы на хрен! Закройте свои плевательницы...» Это был 1952-й или 53-й год! И ее засадили в тюрьму... Но она оттуда вышла. В те времена беременных женщин выпускали по амнистии. И чтобы выйти на свободу, мама... сделала меня! Я был зачат в условиях той системы, той жизни... До самой смерти она мне так и не сказала, кем был мой отец... Я был убит, когда узнал историю своего рождения. И она идет со мной через всю мою жизнь. А теперь я собираю камни. Их разбросала судьба, а не я. Но это — моя судьба, моя жизнь...
...Люди обязательно должны получать наслаждение от жизни. Может быть, ради этого мы все и живем на Земле. Но это еще и очень опасная вещь... Наслаждение. У каждого оно свое и в своем. Для меня это как... дорожка сахара!
Когда-то давно, когда я еще учился в балетном училище, жрать было нечего, денег не было, а я где-то достал целый кулек конфет. Я спрятал его у себя в тумбочке и по-тихому ел... Меня сдали муравьи! Они ходили в эту мою тумбочку и жрали мои конфеты. Воровали! А когда уходили, за ними оставался такой след... дорожка сахара. Сладкая дорожка, за которую я получил тогда больших звездюлей. Так вот это и есть наслаждение. Оно всегда очень сладкое, но и получить за него можно очень больно!
«Антикварное кольцо с бриллиантом я продал Ирине Понаровской за тысячу долларов»
...Я сделал одну непоправимую ошибку в жизни. Я не позволил женщине, которая меня любила, родить моего ребенка... За это я буду себя ненавидеть всю оставшуюся жизнь...
Литва, Вильнюс... На площади Чернышевского я дал ей 40 рублей, чтобы она сделала аборт... Я выбрал карьеру... И растрачиваю себя в прямом и переносном смысле только на то, что выгодно для моей профессии... Но... Надо было дать родиться наследнику и посвятить ему свою жизнь, как это сделала для меня моя мама!
...Ради меня мама отказывала себе даже... в обычном желании женщины иметь связь с мужчиной. А я делал все, чтобы она никогда ни с кем не встречалась... Всегда вместе — я и мама... Знаю, что был виновен в ее судьбе, в этой ее неустроенности, в женском одиночестве... Так трудно обо всем этом говорить... Дикое чувство вины...
...Однажды в Милане я сидел в кафе и ждал... Мне должны были принести визу во Францию... И внезапно накатило такое горе... Меня что-то терзает, мучает! Почему-то у меня мамочка в глазах... Было 20 июля. И я, сам не знаю почему, вдруг прошу у мальчика-гарсона: «Дай мне ручку и бумагу...» И пишу маме письмо... Оправдываюсь, почему я так живу... почему я не ушел в жизнь, которая называется «гетеро»... Пишу: «...Мама, прости меня! Я понимаю, что неверно живу!..» Пишу, а у меня слезы... Я отправил письмо, а потом узнал, что именно в эту ночь глухонемые соседи с верхнего этажа убили мою маму. Перепутали квартиру и убили не ту женщину...
...Очень давно мама подарила мне именное кольцо с бриллиантом в один карат. И сказала: «Сынок, постарайся его сберечь. Это память о нашей семье и вообще о нашем роде...» Тогда она уже лежала больная и не вставала с постели...
Прошло время. У меня должна была состояться премьера шоу. А мне не на что делать костюмы... И я решил продать это кольцо... Нашел себе покупателя — Иру Понаровскую... Короче говоря, продал я ей тогда это кольцо. За тысячу долларов... А пару лет назад я приехал в одну крутую клинику — поправить лицо. Лежу там, в палате, и вдруг мне стук в стенку... Оказывается, за стенкой лежала и тоже поправляла себе грудь и лицо... Ира Понаровская!..
Нам туда все привозили, и каждую ночь мы с Ирой гуляли. Винца выпьем красненького, пожрем вкусненько... И я как-то говорю: «Ир... Ты помнишь то кольцо, которое я тебе за штуку продал?.. Оно еще у тебя?» Она молчит. А у нее этот ларец с брюликами с собой, в этой же клинике. Потому что Понаровская... без брюликов не может!..
В один из вечеров это кольцо мелькнуло у Иры на руке... Спрашиваю: «Ир, сколько ты хочешь за это кольцо? Пойми, это — от мамы!» Но она просто сказала: «Оно мне тоже очень нравится...» А ведь, продавая кольцо, я ей рассказал всю историю... Вот так... Я виню себя за то, что продал семейную реликвию. Но, может быть, это мама тогда помогла мне подняться в этой жизни? Может, если бы не это кольцо, я бы не был сейчас тем, кем есть...
«Сцена — это мой секс, экстаз, оргазм! Чтобы меня убить, надо лишить меня профессии»
...Я никогда ничего не просил... Я привык жить только с чувством долга. Я — должен!.. Для меня — это трагедия! Трата себя в никуда... Я прожил эту свою часть жизни... и мне страшно признаться, что я никогда не был любим...
Я пытаюсь разобраться, понять. Оглядываюсь назад, смотрю на свою жизнь, вспоминаю детство, первую попытку любви...
Однажды — я хорошо помню, это был сентябрь,— возвращаясь после уроков из школы, я обратил внимание, что какой-то пацан лет 16—17-ти все время ездит вокруг на велосипеде. Он кружил вокруг меня день, второй... А я, восьми- или девятилетний, говорю: «Какой красивый у тебя велосипед!» Ни у кого тогда не было велосипедов... И он предлагает: «Хочешь, я научу тебя кататься? Садись на раму». И везет меня... на кладбище! Для чего? Да... Вот с этого все началось...
...Когда я начал с ним общаться, то понял, что... вхожу в какой-то ужас... Но в этом парне я нашел то, чего ни в ком никогда не видел... — чувство защищенности! Тогда меня все время били, а с ним — никто не трогал! Я не понимал, чего он от меня хочет... что нормально, что ненормально. Но я знал, что он будет меня встречать после уроков танцев, будет встречать из школы. И так продолжалось до моих четырнадцати лет, пока я не уехал в балетное училище.
Только потом я узнал, что он уже сидел как-то, «по малолетке». Что вот эта страсть, наверное, оттуда... Но он стал мне защитой. То, чего мне не хватало больше всего. И все изменилось... Я прогуливал школу, я не ходил на уроки. Я все время ждал его... Он был хозяином моей жизни...
Но главное пришло позже. И главный секс, и главная любовь... Первый секс у меня был с женщиной, которая стала моей настоящей первой любовью. Наверное, это одно из самых важных событий моей жизни...
К тому времени у меня развился страшный комплекс. У меня был... Как это врачи называют?.. Фимоз (сужение крайней плоти полового члена. — Ред.). Но я же этого не понимал и не знал! Я этого стеснялся и просто не имел никакого секса. Никогда!.. Потому, что это просто не могло произойти. Очень больно, как-то стыдно...
И вот я встретил женщину, которую безумно полюбил. А эта женщина, ни много ни мало, — ведущая актриса Литвы!.. И она меня заметила... Ее звали Эугения... Мне было года 23, ей — лет 40—45... Красивее женщины в своей жизни я не видел. Но... Я не могу иметь секс! Из-за боли... И вот я втихаря иду в республиканскую клинику, нахожу симпатичного молодого доктора, рассказываю ему свою историю... Он посмотрел и засмеялся: «Ерунда!» И — бах! Трах! Ух! И все! Небольшая операция — и меня вылечили!
Эугения стала моей первой женщиной. Она сделала меня мужиком! С ней я впервые познал плотскую любовь. А когда на нас все ополчились, я испугался... Общественность, сотрудники театра, ее родственники — все кричали в один голос: «Да что ты выбрала? Педераста?! Тебе нельзя: ты народная артистка, звезда нации!..» Все это было невыносимо и страшно пугало. В это время Эугения получила сумасшедшее наследство в Америке и уехала из Литвы...
После вот этого взлета и ухода моих мозгов в историю с женщиной я получил такую общественную оплеуху... И я понял, что выброшен из этого эксперимента с женщиной, из этой пробы!..
Тетки почему-то меня всю жизнь ревнуют к мужикам... Может, они хотят, чтобы я и их любил тоже? Может быть. Но в этой жизни у меня пока не получится... У меня такая природа... Каждый человек вправе, как снежинка на ладони, иметь свой код. Есть код да Винчи, есть код Эйнштейна, есть код Зыкиной, есть код Пугачевой... Но у меня он немножко... с тайным шифром. Чуть-чуть-чуть другой...
Я получаю удовлетворение на сцене. Секс, полное ощущение секса. Вышел на сцену — все! Конец... Экстаз, оргазм!!! Чтобы меня убить, надо лишить меня профессии...
