Михаил Резникович — душа и сердце столичного Театра имени Леси Украинки. Так случилось, что именно с этим коллективом ему пришлось пройти «огонь, воду и медные трубы». Он уходил из театра и возвращался вновь. Его роскошный кабинет хранит воспоминания о нелегких и счастливых моментах жизни. Михаил Юрьевич чувствует себя здесь как дома. В теплом сером свитере, удобно расположившись в кресле, он вспоминает о людях, с которыми работал долгие годы. «Вот эти три фотографии и подписи под ними для меня особо дороги», — признался Михаил Юрьевич, показывая черно-белые снимки знаменитых людей...

«Товстоногов был человеком достаточно жестким, не расположенным к комплиментам»

— «Оправдавшему надежды ученику...» — это слова из подписи под фото Георгия Товстоногова...

— Георгий Александрович подарил мне эту фотографию в день премьеры «Кафедры» в 1983 году. Я ставил этот спектакль в Большом драматическом театре (БДТ) по его приглашению. В главной роли — Олег Басилашвили. Конечно, было приятно прочесть то, что написал мне Товстоногов: «Дорогому Мише Резниковичу. Оправдавшему надежды ученику с самыми добрыми пожеланиями». На самом деле Товстоногов был человеком достаточно жестким, не расположенным к комплиментам. И воспитывал нас, студентов режиссерского факультета Ленинградского института театра, музыки и кино, соответственно. Тогда же отбор был колоссальный! Режиссура, не в пример нынешним временам, считалась престижной профессией. Конкурс — 100 человек на место. Я выдержал и попал на курс к Товстоногову.

— До этого вы ведь три года проучились во Львове на физическом факультете.

— Ну как положено почти всем творческим людям. (Улыбается.) Помню, на первом же занятии Товстоногов нам сказал, что у него в искусстве принцип: падающего подтолкни. Он считал, что бездарных людей и без нас много. Если нет фанатизма, трудоспособности и какого-то минимума дарования...

— Искры Божьей?

— Нет, это слишком сильно. Скажем мягче: дарования. Нас, мол, режиссеров, и так хватает. В результате на курс он набрал 18 человек, а выпустил семь. Беспощадность отбора. Когда встал вопрос, где ставить мою преддипломную работу, я уехал во Львов, а там как раз гастролировал московский Театр имени Ленинского комсомола. Я зашел к директору с просьбой взять меня на постановку, на что он ответил: «Я вас не знаю, молодой человек. Если вы мне привезете рекомендательное письмо от Товстоногова, тогда возьму». И я был вынужден, собрав последние деньги, мчаться самолетом в Санкт-Петербург. Зашел к учителю, говорю: «Георгий Александрович, такая вот история». Он написал письмо и сказал: «Миша, я его запечатаю. Но вам же интересно знать, что там, поэтому я вам его прочту». То, что я услышал, было для меня неожиданностью.

— Товстоногов считал вас своим любимцем?

— Не могу сказать. Для этого я был слишком молод. Когда я поступил, мне было 20 лет, а моим сокурсникам по 29. Это были в основном петербуржцы, которые уже умели существовать в этом социуме. Я же приехал из Львова, был наивен и неумен. В общем, Товстоногов мне тогда помог... Он и потом появлялся в моей жизни в самые критические моменты. Георгий Александрович ставил здесь, в Киеве, спектакль «Правда, ничего кроме правды», а я работал в Москве. Тогда у меня сложилась жуткая ситуация: из Театра имени Станиславского ушел главный режиссер Борис Львов-Анохин, сняли Эфроса. Надо было думать, где и как работать. И в то время в Киеве мне предложили ставить пьесу Ивана Рачады «Есть такая партия». Помню, я встретился в гостинице «Украина» с Товстоноговым, который мне сказал: «Миша, если вы будете ставить эту пьесу, я вам руки не подам». Я заверил, что не буду. Потом говорю: «Георгий Александрович, я собираюсь уезжать из Москвы. Экономически не «выхаркиваю» жизни в столице...» Тогда Товстоногов поступил крайне неожиданно. Он сказал: «Вот гонорар за спектакль «Правда, ничего кроме правды». Возьмите его, здесь на год хватит за квартиру». И отдал мне деньги.

— Потрясающе!

— И я год еще жил в Москве. Но потом все-таки уехал в Киев. Сделал два спектакля на радио с Ниной Новоселицкой и отдал Товстоногову деньги.

— Он помнил о долге?

— Он и не вспоминал об этом. Просто мне самому было некомфортно... За месяц до его ухода из жизни, в 1989 году, он написал мне рекомендацию в ВАК (Высшая аттестационная комиссия. — Авт.), и мне без конкурса, лишь на основании рекомендации, присвоили звание профессора. Такие вот были мои отношения с Учителем.

— Вы его так и называли — «Учитель»?

— Безусловно.

— Благодаря Товстоногову вы и очутились в Киеве?

— Получается, так.

— Говорят, он много курил.

— Просто жутко! Это сослужило ему плохую службу. Уже и врачи запретили ему курить. Как-то Товстоногов пришел на репетицию, положил перед собой пачку сигарет — он без них уже не мог репетировать. Возникла пауза, которая затянулась на сорок минут. Актеры сидят, молчат. В конце концов Товстоногов резко встал и ушел из зала. И... закурил.

«Алексей Арбузов хотел, чтобы его последнюю пьесу ставил в Театре имени Моссовета именно я»

— Известный драматург Алексей Арбузов вам написал: «Режиссеру, который меня понимает. Редкость!»

— Я познакомился с Алексеем Николаевичем в 1974 году, когда он приехал смотреть генеральную репетицию спектакля «Вечерний свет». Играли Вячеслав Езепов, Лариса Кадочникова, Ада Роговцева, Александр Парра, Александра Смолярова. Он посмотрел спектакль и сказал замечательную фразу (тогда эту пьесу ставили и в Ленинграде, и в Москве): «Знаете, у вас очень хороший спектакль, лучше, чем в Москве и Ленинграде. Лучше вас «Вечерний свет» играют только в Лондоне!» Арбузов как-то сразу проникся ко мне доверием и тут же дал вторую пьесу — «Победительница». Он очень остро ощущал время. И хотя Алексея Николаевича называли «мудрым сказочником», это был единственный драматург советского времени, пьесы которого шли по всему миру, потому что они были ВНЕ политики. Главную роль в «Победительнице» играла Валерия Заклунная. Замечательно! Сценографию делал московский художник Игорь Левин, который уехал потом в Израиль, и я потерял с ним связь. А дарование его было в какой-то мере на уровне Давида Боровского.

Подпись под фото Арбузов сделал после премьеры «Победительницы». Его слова мне особо дороги. Потому что пьесы Арбузова ставили Георгий Товстоногов, Анатолий Эфрос... Практически все большие, серьезные режиссеры Москвы и Ленинграда. Когда Алексей Николаевич написал свою последнюю пьесу «Виноватые», он хотел, чтобы в Театре имени Моссовета эту пьесу ставил именно я. Я поехал в Москву, начал репетиции с Пляттом, Талызиной, Тараторкиным в декорациях Левина. Была замечательная встреча Арбузова с актерами, со мной, но спектакль не состоялся. Потому что Тараторкин и Талызина, они... Как бы помягче сказать...

— Что, такое плохое слово?

— Они были заняты другими делами. У Талызиной было много телевизионных проектов. Тараторкина тогда вообще съедала почти патологическая мания премьерства. А этот спектакль без ансамбля не мог состояться. Самые нежные отношения у меня возникли с Ростиславом Яновичем Пляттом. Замечательный человек! Рассказывал какие-то истории, анекдоты на грани фола. Он был тонкий, душевный и хулиганистый. Когда я уехал в Новосибирск после конфликта с ЦК партии Украины, я таки поставил «Виноватых». В память об Алексее Николаевиче, которого уже не было в живых...

«Олег Басилашвили часто опаздывал на репетиции»

— «Ваш Олег Басилашвили...» — подписал свое фото знаменитый актер.

— Мы с Басилашвили работали, когда я ставил в БДТ «Кафедру» Врублевской. Меня пригласил Георгий Александрович, посмотревший этот спектакль в Киеве. Это был еще один урок режиссуры. Когда БДТ гастролировал в Киеве, Товстоногов пригласил меня к себе в гостиницу. Тогда в его театре блистал Евгений Лебедев, который был женат на сестре Товстоногова. Мы встретились в номере Георгия Александровича, и он сказал: «Миша, давайте поставим «Кафедру». И тут я прокололся. Говорю: «Конечно, я приеду, мне приятно! Очевидно, Евгений Алексеевич будет играть главную роль?» Товстоногов лишь произнес: «Потом поговорим». А вечером в театре на меня «напал»: «Миша, какое вы имели право распределять роли?» Это при том, что Лебедев — его практически родственник. Говорит: «У меня эту роль должен играть Басилашвили». Действительно, я приехал в Питер, мы сделали спектакль за два месяца, а главную роль играл Олег Валерьянович.

— Говорят, он непростой в общении?

— У меня с Басилашвили были достаточно сложные и в то же время прекрасные отношения. Он работал методом «вопреки», выжимая из режиссера все, что ему было нужно для роли. И если режиссер давал ему что-то, он шел ему навстречу.

К тому же Басилашвили часто опаздывал не репетиции. На три-четыре минуты. Помню, все уже собрались: Макарова, Шарко... Олег был хитрый. Опаздывая, он вбегал в зал и сходу обрушивал на меня какой-то вопрос по роли: «Вот почему это так в данной сцене?» Но потом у нас сложились замечательные отношения. В конце концов Басилашвили написал мне эти слова: «Спасибо за все».

Во втором спектакле, который я ставил в БДТ — «Дворянское гнездо», — Басилашвили был назначен на роль Лаврецкого. Репетировал, а потом отказался. Хотя замечательно сыграл главную сцену! Сказал: «Михаил Юрьевич, вы от меня требуете, чтобы я играл кровью. Кровью я играть не буду». Он сам это понял и ушел. Без обид...

Знаете, эти три человека по-разному вошли в мою жизнь. Я не просил их подписывать фотографии. Именно поэтому, очевидно, эти снимки мне так дороги. Потому что это НАСТОЯЩЕЕ.

— Михаил Юрьевич, среди этих людей нет ни одной женщины!

— Так уж случилось... Кстати, есть еще одна фотография, сделанная четыре года назад в Киеве. Экс-президент России Владимир Путин вручил мне орден Дружбы народов. Мы с ним немного поговорили. Он ведь сам ленинградец, воспитывался на товстоноговском БДТ и хорошо знал этот театр. Я был приятно удивлен, что президент России так серьезно и достаточно глубоко разбирается в театральном искусстве. Кстати, недавно я получил еще одно тому подтверждение, прочитав его мысли по поводу недавней постановки «Горе от ума» в «Современнике». Путин не принял этот спектакль и очень серьезно подошел к его критике. Его оценка Чацкого меня покорила! Думаю, он прав... Честно говоря, мне приятно, что на этой фотографии Путин улыбается. Редкость...