Советские журналисты прозвали Бориса Шахлина Железным, а западные акулы пера — Стальной машиной из Сибири. В течение десяти лет активных выступлений гимнаст завоевал более сотни наград разного достоинства, в том числе семь золотых и шесть серебряных олимпийских медалей! На помосте ему практически не было равных. Можно только догадываться, чего стоила спортсмену его неизменная улыбка. В 1960 году на Олимпиаде в Риме во время исполнения упражнения на перекладине у Шахлина порвалась кожаная накладка на руке. Другой бы тут же закончил выступление — и никто бы не осудил спортсмена в такой ситуации, но наш гимнаст только поморщился и, превозмогая боль, закончил упражнение. В 1967 году Шахлина прямо с тренировки увезли в больницу с инфарктом... Тогда врачи говорили, что жить ему осталось два-три года. Борис Анфиянович умер девять дней назад, 30 мая 2008 года. В январе он скромно отметил свое 76-летие.

Для людей, которым посчастливилось быть знакомым с легендарным спортсменом, Шахлин никогда не был «железным» или «стальным». Борис Анфиянович запомнился приветливым и добрым человеком. А еще очень душевным. Всемирно известный спортсмен никогда и ничего для себя не просил. Здоровье не позволило стать тренером, но без гимнастики Шахлин не мог. Окончил судейские курсы, стал членом технического комитета Международной федерации гимнастики и с тех пор не пропустил ни одной Олимпиады. Шахлина пригласили преподавать в Институт физкультуры. До последнего дня он работал в благотворительном фонде «Развитие олимпийского резерва» — пытался поддержать спортивную гимнастику в нашей стране.

Всю жизнь Шахлин прожил в скромной квартирке одной из панельных девятиэтажек на проспекте Победы в Киеве. Всегда был гостеприимным хозяином — запросто мог угостить собственноручно приготовленной ухой или вкуснейшим чаем, заваренным по особому рецепту. И просил называть его... дядей Борей. Вот так просто.

«Железным меня стали называть после Олимпиады в Риме»

— Знаете, по молодости лет было лестно, когда называли Железным, — признавался Борис Анфиянович. — Потом к этому словечку привык и не обращал на него внимания, а в конце карьеры оно стало немножко надоедать. Ну какой я железный, если на первой Олимпиаде имел три падения, занял там в многоборье восьмое место? Повезло еще, что золотую медаль на коне выиграл, так что железным я оказался в кавычках.

...Железным меня стали называть после Олимпиады в Риме. В финальной части у меня на руке лопнула кожаная накладка. Только я начал упражнение, три или четыре элемента сделал, и тут — бац, перед самым сложным элементом — предножкой — раздался треск. На тренировке мы в таких случаях обычно соскакиваем, потому что уже и охват не тот, и велик риск сорваться. Если лоскут на кисти болтается, можно не так ухватиться, а на одной руке не удержишься.

Слышу, тренер кричит: «Соскакивай!» — а меня вроде перемкнуло. Чувствовал я в те секунды совсем не то, о чем потом написали журналисты: «Он патриот, поэтому решил сражаться до конца». Просто охватил азарт. Мне, завоевавшему к этому времени четыре золотые олимпийские медали и «бронзу», хотелось поставить красивую точку, показать, что такое настоящая стабильность. Вот тут — да, немножко проявил свой характер... Могу даже отчасти признать, что железный. Тогда завоевал бронзовую награду. Она мне, правду говоря, дороже, чем какая-либо золотая.

— А как вы вообще попали в спортивную гимнастику?

— Я родился в Сибири. Когда мне исполнилось двенадцать, счастливая жизнь нашей семьи резко изменилась. Сначала не стало отца. Он всю жизнь проработал в железнодорожном депо, был заядлым охотником и рыбаком. Нас с братом тоже частенько брал на настоящую «взрослую» рыбалку. Как-то на охоте простудился, и организм, уже подорванный туберкулезом, не справился с болезнью. У нашей бедной мамы от горя помутился разум. Ее забрали в омскую больницу. Там она вскоре и скончалась. Мы с братом стали сиротами. Мне было 12, Аркадию — 14... Нас к себе забрала бабушка, она и отправила меня в спортивную школу.

Записываться в спортшколу я пришел в 1944 году. Во многом благодаря Василию Алексеевичу Порфирьеву у нас в Ишиме (это большая узловая станция на Транссибе) были хорошие спортивные традиции. Еще в 40-е годы удостоенный звания «Заслуженный мастер спорта» Порфирьев везде успевал: и школьным учителем физкультуры был, и тренером, и хозяином всех спортивных заведений.

Тренировки гимнастической секции проходили в маленьком узком подвальчике, где, упражняясь на брусьях и кольцах, мы задевали ногами потолок, но именно школа Василия Алексеевича, как я теперь понимаю, открыла мне дорогу к олимпийскому помосту.

Да и характер у меня с детства был упрямый, особенно, что касается спорта. Если чего-то хотелось, я этого добивался. Если родители или бабушка куда-то меня посылали, трудно — нетрудно, но их поручения выполнял беспрекословно. Не отлынивал, если нужно было выкопать и вытащить картошку (а нести на плечах приходилось по два-три ведра несколько километров), всегда был готов корову пасти. Зато уж если играл с ребятами, то до бесконечности. Контроль был не очень жесткий — вот и заигрывались...

«Мои фотографии были на всех столбах высоковольтных линий: череп и кости»

— В Киев-то каким ветром занесло?

— Закончил в Свердловске техникум физкультуры и по совету моего тренера Эдуарда Федоровича Рунга отправился в Киев — поступать в институт физкультуры. «В Киеве много овощей и фруктов. Но самое главное — там живет Александр Федорович Мишаков», — сказал мне Рунг. В столицу Украины я приехал в августе 1951 года, и с тех пор этот город стал для меня родным. Запомнилась дорога из Свердловска в Киев. Заняла она несколько суток. С утра до поздней ночи в вагоне царило шумное веселье: играли на губных гармошках, пили водку, пели песни, бегали на полустанках за кипятком...

Определили меня в общежитие. Комнатой общежития оказался... бывший фехтовальный зал. Узнав, что у меня будет аж 50 соседей, поначалу опешил, потом привык. Как мне на первых порах жилось в Киеве? Скажу так: трудно и интересно одновременно. Стипендия маленькая, помощи со стороны никакой, учебу и тренировки пришлось совмещать с подработками — тренировал гимнастов общества «Красное Знамя». Вот как выглядело обычно мое меню: манная каша на воде, чай с сахаром и все.

Я всю жизнь был худым и поджарым. Одни мышцы. Мои фотографии на всех столбах высоковольтных линий — череп и кости: «Не подходи — убьет!» Ел все, что и сколько угодно, потому что не был склонен к полноте, не режимил, как Титов или Чукарин. Им все время надо было следить за весом — каждые полкило имели значение. Мы ведь свое тело таскаем на своих руках. У меня всегда было 70 кг. В принципе, это мое счастье, что вес у меня стоял... Поел ли я хорошо в обед, поужинал плотно или позавтракал — очень быстро все приходило в норму.

— Вы ведь выступали до 34 лет!

— Да. Хотя нынче и программы технически сложнее, и конкуренция повыше. Плюс ко всему... Всетаки техническая сложность упражнений вызывает износ организма куда раньше. Главное, считаю, вовремя уйти. Последний мой чемпионат мира был в 1966 году, в Дортмунде. Помню, в интервью журналистам по инерции ответил, что обязательно буду в тройке призеров. А в результате в многоборье оказался только восемнадцатым и не попал ни в один финал на снарядах. Я терял свой главный козырь — стабильность. А еще стало побаливать сердце — сначала изредка, затем все чаще, но я этим тревожным симптомам значения не придавал. Мышцы уже не работали в полную силу, выполнить упражнение я мог только со второй попытки — нервишки не те. Но сказать, что слабак, не поворачивался язык.

Помнится, после окончания соревнований ко мне подошел один из наших спортивных боссов и сказал: «Ну, ты, Шахлин, и впрямь железный...» А сколько он мне кровушки попил в свое время... Но я не в обиде. Чиновники делали свою работу, а я — свою. Надо, скажем, секунд через 30 идти на снаряд, а тут подходит ответственный товарищ в кепочке, хлопает по плечу и говорит: «Ну-ка, Борис, соберись — Москва же за нами». Я только искоса гляну, думаю: «Неужели не понимает человек, что мешать нельзя?» Начались соревнования, у нас уже идет профессиональный настрой... Допустим, тебе невтерпеж поучить спортсмена уму-разуму, но не в разгар же Олимпийских игр! Отойдешь, чертыхнешься, а так мы над ними только подтрунивали. После соревнований обязательно «поблагодарим»: мол, надо же, вы подсказали, и смотрите, как я собрался. Нет, чтобы ругаться, такого не было.

Хотя у меня вообще-то с комсомолом не ладилось. В школе туда поступил, а в техникуме выгнали — забыл уплатить взносы. Потом в Киеве опять вступил. Упорно, так сказать, по этому пути шел, но застрельщиком, активистом никогда не был.

«Увидев мои медали, Леонид Брежнев подмигнул: «У меня, Борис, тоже пару звездочек есть»

— Но вниманием государственных лиц обделены не были...

— Да, грех мне жаловаться на недостаток внимания сильных мира сего. Как-то приехал в Киев Леонид Ильич Брежнев. Щербицкий распорядился пригласить нескольких спортсменов, мы, разумеется, надели медали. В конце нам говорят: «Давайте сделаем на память общую фотографию». Так получилось, что Леонид Ильич встал впереди меня. Оглянулся, увидел приличный иконостас... «У меня, Борис, тоже пару звездочек есть», — сказал и подмигнул. С юмором мужик оказался...

С Фиделем Кастро, было дело, выпивал. Кубинский лидер произвел неизгладимое впечатление. Автографы оставил, помню, прямо на наших майках — ничего другого под руками, когда он пришел в зал, не оказалось. Кастро предоставил нам самолет, чтобы в день отдыха мы поехали посмотреть крокодилий питомник, половить рыбу. Ну и, конечно, поблагодарил за праздник гимнастики, устроенный нами на Кубе. Помимо футболки с автографом Фиделя и его портрета, сделанного советским художником Петром Оссовским, я привез с Кубы изящное портмоне из крокодиловой кожи (тоже подарок Фиделя) и чучело маленького крокодильчика.

С Мао Цзэдуном сидел за одним столом. С китайским лидером познакомился в 1953 году в Пекине. Советская делегация проехала с ним по всей стране. В аэропорту народ приветствовал нас, скандируя: «Ма-лен-ков! Мао Цзэ-дун!» Кухня китайская очень понравилась. Единственное, не стоит только уточнять, из чего приготовлено то или иное блюдо. Как-то мы побывали в Китае вместе с женой. Посетили местный ресторан и заказали национальное блюдо. Подали тарелку с кусочками мяса в тростнике. Вкусно! А потом я решил прогуляться и увидел рядом с рестораном вольеры. Там висели змеи! Не стал жену расстраивать...

В Китае наша делегация пробыла больше месяца — дали показательные выступления во многих городах. В это трудно поверить, но в Пекине посмотреть нас собралось около 100 тысяч человек. В Китае я совершил «антисоциалистический» проступок — проехался на рикше. Хотя руководители делегации предупреждали, чтобы мы ни в коем случае этого не делали — дескать, это же эксплуатация трудящихся в чистом виде. Но я все-таки решился. Проехал совсем немного, пару кварталов. Сидел в повозке и все осматривался по сторонам — не видит ли меня кто-нибудь из наших. Ощущения, вам скажу, так себе, ничего особенного — едешь и все...

Вернувшись домой, я еще долго вспоминал «китайские гастроли». И даже соседей по студенческому общежитию заразил китайской темой. Почти месяц двери в моей комнате не закрывались — все желающие приходили на чашку ароматного китайского чая. Этим чаем, равно как и приличным куском шоколада, на дорожку снабдили нас хозяева. Я с удовольствием делился впечатлениями и показывал привезенные «трофеи»: небольшой камушек, отломленный от Великой Китайской стены, палочки для еды и самую обыкновенную гайку, которую я нечаянно открутил от кресла в театре, когда слушал четырехчасовую китайскую оперу...

За границей мы невольно сравнивали тамошнюю действительность с нашей. Идешь по их улицам и взгляд отвести от витрин не можешь. В магазины заходили редко — суточные нам выдавали мизерные, о покупке приличной вещи нечего было и мечтать. Отоваривались в основном на рынках, где цены на порядок ниже. Помню, в Норвегии я глаз не мог оторвать от рыбных рядов — как-никак, с детства рыбак да и поесть рыбки люблю. Смотрел на это изобилие — рыба живая, мороженая, копченая, крабы, лангусты, кальмары — и слюнки глотал... Старались всячески экономить выданные нам деньги. С собой, как и все, везли за границу сыр, копченую колбасу, консервы «Бычки в томате». Всегда брал с собой и кипятильник. Гостиницу, в которой жили русские, всегда можно было найти по запаху (смеется).

«Курил 25 лет, за что и был наказан инфарктом»

— Да и от вас особый «дух» исходил, махорочный...

— Этой отравой начал баловаться еще в семь лет. Мы же, можно сказать, беспризорничали. Что, у бабушки было время и силы за нами смотреть? Брат — на работе, я — среди друзей. Когда поступил в Свердловский техникум физкультуры, курил и там, в Киеве тоже от привычки своей не отказался... Курил лет 25, за что и был наказан инфарктом. В 1967 году, в возрасте 35 лет.

В Луганске на тренировочном сборе почувствовал острую боль. Такое у меня и раньше случалось, но особого значения этому не придавали. Ну что там наш доктор посмотрит? «Открой рот, дыши глубже, покашляй...» Если не хочу идти на тренировку — пропущу, а если надумаю — отправляюсь в любом состоянии... В те годы работа у нас шла на износ, и, хотя я, как говорили, был железный, наступила усталость металла. Железо треснуло, надломилось... Прямо с тренировки меня забрали в реанимацию, и полтора месяца я провалялся на больничной койке.

Помню, как-то вечером играли мы с дежурным медбратом в шахматы, ну я и спросил: «Слушай, сколько еще проживу после этой болячки?» Он «успокоил»: «Года два-три запросто, а есть люди — так и до десяти тянут...» Жизнь, казалось, разбилась на две части — до болезни и после. О большом спорте, естественно, не могло быть и речи. Привычное слово «нагрузка» приобрело для меня совсем другой смысл: теперь я подсчитывал не комбинации и связки элементов, а количество шагов, пройденных за минуту.

Я, конечно, носик повесил, но потом понял: все от самого человека зависит. Мне удалось, слава Богу, восстановиться, а ведь тогда год еле-еле ходил. В 1978 году, после второго инфаркта, бросил курить и счастлив, что сумел себя побороть. Я же в день мог пачку — а это 25 папиросин — запросто. Как нормальный мужик...

После первого инфаркта немножко расслабился, растерялся. Год мне еще платили олимпийскую стипендию 320 рублей, а потом — все. Жена только окончила мединститут, дочка маленькая. Чем дальше семью кормить? Как жить? Стал я на этой почве нарушать режим. Это нас и развело.

После развода три года практически не общались. Дочку я, конечно, навещал, а с Ларисой только «здравствуй — до свидания». Через несколько лет (это был уже 1977 год) вижу, она смягчилась. Я спросил: «Да?» Она в ответ: «Да!» Взялись за руки — и в загс. Вот уже почти 30 лет опять вместе.

Кстати, Ларисе я посвятил свои победы на Олимпийских играх в Мельбурне и Риме. А вот золотая медаль токийской Олимпиады — это мой подарок любимой дочери Ирине.

— Не секрет, что вы были вынуждены продать практически все свои медали.

— Да, так получилось. Я не скажу, что наши спортивные стипендии были слишком высокие — чуть выше среднего... Выручали призовые, которые полагались за победы на Олимпийских играх и чемпионатах. Вернувшись с Олимпиады в Мельбурне, купил «Победу». Правда, вознаграждения не хватило — пришлось добавить. Шел 1957 год: в то время приобрести «Победу» — это было ого-го... Потом, после Олимпиады в Риме (уж там-то я медалей набрал), купил «Волгу» («Победа» к тому времени была уже продана). Ну и по мелочам: мебель, костюмчик, то-сё...

Но так получилось, что все свои медали я продал. В Тюмени оставался мой старший брат, его жена и двое детей. Встречались мы, может, не так часто, но это же родной человек. Вначале его жена умерла, потом, в 1999 году, заболел и умер сам брат, а вскоре утонула их дочь... Позвонил племянник Сережа: «Дядя Боря, не знаю что делать. Не то что жить — похоронить отца не на что»...

А за нами, спортсменами, часто ходили, канючили: «Продай медали!» Мало ли коллекционеров, которые по-своему с ума сходят. Вот им-то я все и отнес. Деньги выслал племяннику. На то время миллион российских рублей получился. Даже не сомневался: можно-нельзя? Я считал, что это мой долг. Оставил только две награды: одну — дочке Ирине, вторую — внучке Кате...

В материале использованы фрагменты из книги Бориса Шахлина «Олимпийский орден» и интервью, которые спортсмен дал газете «ФАКТЫ» в разные годы