В нынешнем году у «Золотого теленка» — этой поистине народной комедии с любимыми актерами в главных ролях — юбилей: 40 лет. Сегодня многие говорят, что в этом фильме гениально все — от первого до последнего кадра, от режиссерского замысла до реплик и жестов, казалось бы, совершенно второстепенных персонажей. Одним словом — классика.
По прошествии стольких лет Сергей Юрский, исполнитель роли Остапа Бендера, не утратил того шарма, которым когда-то покорил зрителя его «великий комбинатор». Рассказать «СОБЫТИЯМ» о том, как создавался киношедевр, замечательный артист согласился с удовольствием.
«Картина «Золотой теленок» — это такое себе дорогое вино, которое с возрастом становится только лучше»
— Сергей Юрьевич, разрешите поздравить вас с маленьким творческим юбилеем.
— Хочу вам сказать, что сорокалетие такой большой картины — это действительно СОБЫТИЕ. Если фильм до сих пор показывают — значит, он без преувеличения стал народным. Меня печалит только тот факт, что Михаил Абрамович Швейцер не вкусил этой радости (выдающийся кинорежиссер, снявший, кроме «Золотого теленка», такие известные фильмы, как «Бегство мистера Мак-Кинли», «Маленькие трагедии», «Мертвые души», умер в июне 2000 года в возрасте 80 лет. — Авт.). Двадцать лет назад «Золотой теленок» был лишь одной из старых картин, не более, а когда только вышел на экраны, и вовсе был «кисло» принят критиками. Я бы сказал, что картина «Золотой теленок» — это такое себе дорогое вино, которое с возрастом становится только лучше. У меня было три-четыре роли, ставшие народными. Но роль Бендера стоит особняком.
— Как произошло ваше знакомство с Михаилом Швейцером?
— Мы познакомились на съемках его картины «Время, вперед!» (фильм вышел на экраны в 1966 году. — Авт.), где я играл одну из главных ролей — Давида Моргулиса. Я тогда жил в Ленинграде, ратеатре. Мне позвонила жена Михаила Абрамовича — Софья Абрамовна и предложила приехать в Москву на пробы. Меня поразило то, что это была экранизация романа Валентина Катаева, который я обожал и знал практически наизусть. Однако я сразу не согласился, потому что был очень занят. Начал объяснять, какие у меня сложности со временем, и услышал от Софьи Абрамовны такую фразу: «Сережа, вас вызывает на пробы Швейцер, ШВЕЙЦЕР! Вы поймите!» Вот после этой настойчивой и самоуверенной интонации я сдался.
Потом до последних дней жизни Швейцера у нас с ним были очень дружеские и в тоже время очень непростые отношения... За неделю до того дня, когда случилась страшная беда, он разбился на машине (после той катастрофы Миша больше не поднялся, даже не вышел из больницы), я получал вместо него кинематографическую награду «За честь и достоинство». Миша не хотел появляться на публике, потому что был нездоров. Я уговаривал его до последнего, чтобы он все-таки сам явился за наградой. Швейцер не послушался. А через неделю мы пообщались с ним в последний раз. Помню, я позвонил и сказал, что еду на дачу. Миша тоже собирался к себе на дачу. Мы попрощались. Как оказалось — навсегда.
Михаил Абрамович был лихачом. Во всех смыслах этого слова. Он очень быстро ездил, еще быстрее думал, но при всем при этом очень медленно принимал решения. Швейцер с потрясающей скоростью набрасывал варианты к тому или иному эпизоду фильма, а вот выбрать вариант ему всегда помогала жена, Соня. Он ей очень доверял. К моменту смерти Швейцера Софьи уже несколько лет как не было в живых. Его жизнь без жены стала неполноценной, наполнилась страданием одиночества. Тут есть какая-то мистика: он разбился по дороге на дачу, а в последнем сценарии, который написал Миша, рассказывалось как раз о том, как он едет в машине на дачу с похорон своей жены... Сценарий был опубликован, даже была попытка снять по нему фильм, но Миша не стал доводить дело до конца. Хотя мы очень долго обсуждали с ним варианты экранизации.
— Со Швейцером легко работалось?
— О, с ним было очень трудно работать! Да, в принципе, и со мной-то не очень легко... Миша был фонтаном идей и вариантов, при этом любил заниматься самоедством. Он очень медленно делал работу, хотя, повторюсь, очень быстро соображал. Вдумайтесь только: мы снимали «Золотого теленка» целых два года! Сегодня боевики с массой трюков и спецэффектов снимаются намного быстрее. Швейцер был жутко требовательным, постоянно чем-то или кем-то недовольным. В основном — собой. Миша всегда требовал от актеров «чистой ноты», не переносил даже малейшей неточности: «Не до конца чистый звук», «Не совсем точно камера сработала», «Не совсем точно артисты нашли друг друга», «Не так актеры вошли в кадр»... Однако я не помню, чтобы кто-то с ним спорил. Разве что дискутировали на предмет оценки каких-то глобальных вещей. К примеру, о том, что происходит в стране, в мире, кто такой Толстой, Пушкин, Достоевский для сегодняшнего дня. В этих дискуссиях он для нас был как учитель.
«Гердт приглашал меня в дома, где собиралась вся одесская интеллигенция. Там он был абсолютным лидером и хозяином»
— «Золотого теленка» снимали в разных местах Советского Союза. Съемки сильно утомляли?
— Да, действительно, мы объездили почти весь Союз. Черноморск снимали в Одессе, городок Арбатов — в Юрьеве-Польском Владимирской области. Этот город не надо было «гримировать» под 20—30-е годы, поскольку он с тех пор практически не изменился. Пустыню снимали в Туркмении, там есть такой город Небит-Даг. Ну, конечно, снимали и в Москве, которую пришлось, правда, чуть-чуть «загримировать», в павильонах киностудии «Мосфильм».
— Михаилу Швейцеру удалось собрать потрясающий состав: вы, Зиновий Гердт, Евгений Евстигнеев, Леонид Куравлев, Николай Боярский... Наверняка такие звезды много импровизировали на съемочной площадке.
— Постоянно! Импровизация у Швейцера вообще была основой актерского дела. На съемочной площадке он лишь ставил перед актером очередную задачу, и только импровизация определяла качество.
— Чем вам тогда запомнились ваши выдающиеся партнеры?
— На съемках «Золотого теленка» мы сблизились с Женей Евстигнеевым. Он был человеком замкнутым, неразговорчивым, скорее слушающим. Всегда был погружен в себя, в свои тайные заботы. Потом, уже после Жениной смерти, я понял, что это такое особое творческое состояние. Он так пробовал на вкус роли, смаковал, пережевывал, если хотите. Он мог одновременно играть много ролей — как в кино, так и в театре. Поэтому в перерывах между съемками Женя был очень сосредоточенным. Отдыхом для него было просто тихо посидеть в углу. Он очень любил слушать джаз в наушниках, гораздо реже отдыхал с книгой в руках.
— А посидеть и выпить?
— О, это мы с ним мно-о-ого раз вместе прошли. Но это не было чрезмерно. Он мало высказывался, даже под это дело. А если высказывался, то это были хоть и простые вещи, но как-то иначе вывернутые.
А вот Зиновий Гердт был совершенно другим человеком. Гердт любил поговорить. Он блестяще владел словом. Как он формулировал словосочетания! Просто сказка! Гердт был блестящим юмористом. Если у Евстигнеева юмор проявлялся только в актерском мастерстве, то у Гердта он пронизывал всю жизнь! Он любил купаться в словах и собственном остроумии, в меткости наблюдения. И просто боготворил поэзию. Во время съемок «Золотого теленка» он нет-нет да и начнет соревноваться в знании поэзии со Швейцером. Цитировали таки-и-ие монологи — целые поэмы читали на два голоса. Но это не было заумно. Напротив — весело и невероятно остроумно.
В Одессу Гердт фактически меня вводил. Я до съемок «Золотого теленка» ни разу там не был. Гердт приглашал меня в дома, где у него была масса друзей, где собиралась вся одесская интеллигенция. Там он был абсолютным лидером и хозяином. Любил импровизации. Выходило очень забавно. А как удачно он использовал в фильме свою хромоту, полученную во время войны! О войне Гердт не рассказывал, однако у него была психология человека, который ее прошел. Гердт придерживался очень твердых убеждений и твердых моральных принципов.
Леня Куравлев — очень компанейский человек. Любил пошутить как на съемочной площадке, так и в жизни. Мы здорово подружились, когда снимали эпизоды в Юрьеве-Польском.
Еще хотел бы вспомнить Колю Боярского (исполнителя роли водителя «Антилопы Гну» Козлевича. — Авт.). Считаю, его персонаж был очень точен и интересен. Он сумел встать в один ряд с актерами, чьи роли в этой картине были наделены более острыми сюжетными линиями.
«В отличие от Бендера я не авантюрист»
— У вас сложились дружеские отношения и вне съемочной площадки?
— Слово «дружить» ко мне не очень подходит. Я не компанейский человек. Другое дело — эти люди были и есть для меня близкими, родственными творческими натурами. Мы часто общались, собирались вместе, но это не была компания. Мы все были очень разными и, не нужно забывать, жутко занятыми. Ведь у каждого не только съемки, но и спектакли, репетиции. Некая автономность жизни, конечно, сохранялась. Мы уважали право каждого побыть одному, так как это было очень необходимо при таком режиме съемок. Мы не жили весело — мы работали весело.
— Лично в вас есть что-то от Бендера?
— Думаю, способность формулировать идеи. Смотреть на все со стороны и оценивать общую обстановку. Бендер ведь артистическая натура. Надеюсь, я тоже (смеется). Но в отличие от Бендера я не авантюрист. Мне кажется, это главное наше различие. Для него процесс важнее результата, дорога к миллиону важнее, чем сам миллион. Бендер смотрит на Шуру, Козлевича и Паниковского и знает им цену, но он наделяет их новыми способностями и умениями. Бендер называет Паниковского «губернатором острова Борнео». Понимает ли это сам Паниковский, не имеет значения. Я, как и Бендер, всегда строил вокруг себя свой театр. Вот это мне близко.
— Вы как-то сказали, что сейчас играть Остапа Бендера не стали бы. Почему?
— Когда я играл Остапа в 1968 году, мне было 33 года — столько же, сколько и моему герою. Сейчас, в 73, уже поздно его играть... А как вспомню, через что мне пришлось пройти во время съемок «Золотого теленка», так вздрогну. У меня тогда были чудовищные жизненные дрязги, недовольство собой, огромная потеря как физических, так и моральных сил, творческие кризисы в период съемок. Я терял и опять обретал уверенность в себе. Был на грани глубокой депрессии, еле проскочил... Но я не хочу об этом. Однако замечу: легко быть и не могло, ведь экранизация такого романа — огромная ответственность. Роман Ильфа и Петрова все знали и читали. Интерес к съемочному процессу проявляли разные инстанции. А я еще на своей шкуре ощущал народное признание. Ко мне подходила масса людей с одним и тем же предложением: «Давайте выпьем. Я вам расскажу, какого Бендера я знал и каким должен быть Бендер».
— Вы отказывались?
— Нет, я пить умею! А вот их советы не воспринимал категорически. Я полагал, что Ильф и Петров знали образ Бендера лучше. И лучше его сочинили.
— Остап Бендер свою мечту — стать миллионером — осуществил. А вы?
— Я не мечтатель! Хотя нет, наверное, все же мечта сбылась: я сыграл роль, о которой даже не мечтал. Я имею в виду роль Остапа Бендера.
«Долгое время я не догадывался, что моя фамилия — Юрский — не настоящая»
— Правда, что ваша фамилия имеет украинское происхождение?
— Мой отец был из Стародуба — есть такой город на границе России и Украины, по соседству с Черниговской областью. Звали отца Юрий Жихарев. Он взял себе псевдоним Юрский, еще когда учился в гимназии. Почему именно Юрский? Дело в том, что к нам в город часто приезжали на гастроли артисты из Украины. То ли по воле случая, то ли по велению судьбы подавляющее большинство из них были Юрскими. Мой отец тогда учился на актерском факультете и сменой фамилии, очевидно, решил увеличить свои шансы стать актером. Стал. Кстати сказать, долгое время я не догадывался, что моя фамилия — Юрский — не настоящая.
— Часто бываете в Украине?
— О-о-о, очень много раз был. Последний раз — год назад в Харькове. Два года назад был в Одессе и Киеве. К сожалению, в ближайшее время не планирую посетить вашу самостийну Украину. Мне всегда у вас нравилось. Вы постоянно строитесь, выборы проводите... К счастью, это не сказывается на вашем зрителе, который всегда был благодарным и приветливым.
— Вы работали на ведущих сценах Европы и мира. Чем иностранный зритель отличается от нашего?
— Это две большие противоположности. У нас зритель приходит с другими целями. Сейчас восточноевропейский театр разваливается, а я помню, когда наш зритель ходил в театр, чтобы научиться понимать себя. Учился оценивать воздух, которым он дышал. Раньше театр был сродни духовной пище. На Западе же театр — это скорее созерцание, наслаждение языком, как во Франции, и наслаждение тем, как артист умеет эту речь использовать. Там не требуют от актера проникать чуть ли не во внутренности зрителю, чтобы тот от игры забыл обо всем на свете. У нас же это в первую очередь чувства, потом уже все остальное.
Вообще, сейчас спектаклей стало слишком много. То, что удается посмотреть, меня не радует. Поэтому на спектакли коллег хожу нечасто. Это в середине 70-х, когда мне запрещали сниматься на телевидении и выступать на радио, я часто ходил в театр — отвлекался.
— Что это за история была?
— А в эту историю не только я попадал. Не знаю, кому — то ли партии, то ли еще кому-то — я не понравился. Меня запретили на пять лет! То было время вытеснения. Я тогда работал с великим режиссером Георгием Александровичем Товстоноговым, который буквально слепил из меня того, кем я сейчас являюсь. Я написал о нем книгу («14 глав о Короле». — Авт.), где подробно рассказал обо всех своих удачах и провалах под руководством этого великого режиссера. У нас были сложные творческие и эстетические расхождения. К тому же не забывайте о моих проблемах с властями, которые не могли не наложить свой отпечаток на наши отношения. Однако работа в Большом драматическом театре у меня и сейчас вызывает только положительные воспоминания.
— Там вы встретили свою нынешнюю жену (известную актрису Наталью Тенякову. — Ред.)?
— Не совсем так. Сначала я увидел ее на сцене Театра имени Ленинского комсомола, потом на телевидении. Она тогда была еще совсем молода — жена младше меня на десять лет. Когда Наташа пришла к нам в театр, нас поставили играть вместе один спектакль под названием «Лиса и виноград». С этого все и началось. Наши отношения вспыхнули сразу и пылают до сих пор! Слава Богу, мы вместе уже 38 лет. Что немало, согласитесь. Мы сыграли вместе в общей сложности 25 ролей на экране и в театре.
— Ваша дочь Дарья решила стать актрисой благодаря вашему «чуткому руководству»?
— Нет! Она сама выбирала себе путь актрисы. Скажем так — без моего сопротивления. Мы часто играем на сцене втроем, что, замечу, меня очень радует.
— Сергей Юрьевич, вы не только гениальный актер, но и талантливый писатель...
— Честно говоря, не знаю, кого во мне больше — писателя или актера. Пишу, потому что нравится. Вот сейчас заканчиваю свою семнадцатую книгу. Писать — жестокое дело. Там аплодисментов не бывает и обратной связи не существует. Однако чувствую, что пишу не зря. Надеюсь, что читатель мои книги понимает. Для меня это всегда было главным.
