В августе 1991 года в Советском Союзе Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) затеял переворот. Военные и силовики, недовольные политикой тогдашнего президента СССР Михаила Горбачева, решили отстранить от власти слишком демократичного, как им казалось, руководителя страны. Организаторами путча были председатель КГБ СССР Владимир Крючков, вице-президент СССР Геннадий Янаев, министр обороны Дмитрий Язов, министр внутренних дел СССР Борис Пуго, глава правительства Валентин Павлов, первый заместитель председателя Совета обороны СССР Олег Бакланов, президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта и связи СССР Александр Тизяков и председатель Крестьянского союза СССР Василий Стародубцев. Тем не менее путч провалился... Знаменитый генерал Воздушно-десантных войск СССР Александр Лебедь свой взгляд на события августа 1991 года обнародовал в книге «Спектакль назывался путч», изданной в Тирасполе в издательстве «Лада». 17 лет назад Александр Иванович командовал десантниками, которые должны были выполнять приказы ГКЧП, но заняли сторону противников переворота... А помощник Горбачева Анатолий Черняев в книге «Дневник помощника президента СССР», изданной московским издательством «Терра», рассказал, как вел себя накануне и во время августовского путча Михаил Горбачев. «СОБЫТИЯ» предлагают читателям фрагменты этих мемуаров.

«Утром 18 августа меня предупредили: «Ждите чрезвычайного сообщения в 18 часов»

Впервые за последние несколько лет в 1991 году я сподобился попасть в отпуск в августе... На тот период квартира у меня была в Туле, куда я и направился 15 августа. Однако 17 августа, около 16 часов, раздался звонок. Командующий Воздушно-десантными войсками генерал-лейтенант Грачев приказал мне прервать отпуск и возглавить оперативную группу, организовать приведение Тульской дивизии в готовность. Я, получив столь неопределенную задачу, попытался выяснить, куда же предстоит слетать, на что получил ответ Грачева: «Будет уточнено позже». Мы с командиром дивизии отдали все необходимые распоряжения. И к 24.00 все полки были готовы. Не было... только задачи... Примерно в 11 часов утра 18 августа позвонил начальник штаба Воздушно-десантных войск (ВДВ) генерал-лейтенант Е. Н. Подколзин: «Ждите чрезвычайного сообщения в 18 часов»... Когда стрелки часов показали 18, никакого чрезвычайного сообщения не последовало. Как, впрочем, и в 19, и в 20 часов... И в 24 часа тоже... Тогда я плюнул и, приказав комдиву отдыхать у телефона, отправился домой.

19 августа в 4 часа утра в моей квартире раздался звонок. Комдив доложил: получена задача тремя полками с направлений Кострома—Москва, Рязань—Москва, Тула—Москва совершить марш и к 14 часам сосредоточиться на аэродроме в Тушино. Решение утвердил П. Грачев. А позже мне позвонил начальник штаба войск генерал-лейтенант Е. Н. Подколзин: «Александр Иванович, передаю тебе приказ командующего. Лично тебе выдвинуться к Верховному Совету РСФСР, войти в контакт с начальником охраны, взять 2-й батальон Рязанского полка и его силами организовать охрану и оборону здания»...

...Вокруг здания Верховного Совета РСФСР шла судорожная малоорганизованная работа. Из троллейбусов, легковых автомашин и всевозможных подручных материалов на разных направлениях сооружались баррикады... В голове у меня роились самые сумбурные мысли. Руководя маршами полков, находясь в машине связи, где нет телевизионных приемников, я никаких заявлений ГКЧП и иных лидеров не слышал. Народ, который строил баррикады, с виду был простой, хороший. Если мне надлежало силами батальона организовать охрану и оборону Верховного Совета, значит, обороняться будем вместе с этим народом. Тогда возникал законный вопрос: от кого?

...Я был в камуфляжной форме. Вокруг быстро образовалась толпа. Раздавались крики: «Майор! Неужели вы в нас будете стрелять?», «Майор, вспомните, чему вы присягали!», «Сволочи!..» Потом нашелся один грамотный: «Да он не майор, он генерал-майор!» Толпа вызверилась. Сопровождаемый шлейфом из 200—250 человек, выкрикивающих угрозы и ругань, перестав что-либо вообще понимать, я добрался до тыльных ворот здания Верховного Совета РСФСР. Увидел вооруженного автоматом майора милиции и приказал ему вызвать начальника охраны...

Через несколько минут прибыл полковник милиции. У него тряслись руки. Представился начальником охраны Иваном Яковлевичем Бойко. Я тоже представился: «Заместитель командующего Воздушно-десантными войсками генералмайор Лебедь. Имею задачу силами парашютно-десантного батальона организовать охрану и оборону здания Верховного Совета. Прибыл для организации взаимодействия». Полковник начал что-то лепетать относительно того, что обстановкой он здесь не владеет, не контролирует ее, что его самого куда-то там не пускают. Потом окинул меня хмурым взглядом и сказал: «Товарищ генерал, ехали бы вы отсюда!»

...Я позвонил Грачеву и доложил, что разговора с начальником охраны не получилось. Командующий был в запале и рявкнул: «Пошли ты его на... Ищи батальон, выполняй приказ». Засим я откланялся, вышел из приемной и сопровождаемый угрозами и руганью, прошел через толпу к машине... Картина строительства баррикад разительно изменилась. Появились краны, машины с бетонными блоками, арматурой. Значительно возросло и количество людей.

Батальон нашел на какой-то стройке метрах в 300 юго-восточнее Верховного Совета РСФСР.

Как в свое время казаки-запорожцы обставляли свой бивак повозками, так батальон был обставлен развернутыми в разные стороны БМД (боевые машины десанта. — Ред.). В центре же стояли построенные в линию ротных колонн люди, механики-водители находились при машинах. На лицах офицеров и солдат — растерянность и полнейшее непонимание того, что происходит. Вокруг батальона бушевала толпа. Солдат стыдили, офицеров увещевали. Поэтому, когда я появился в батальоне, все вздохнули с облегчением: «Генерал сейчас все расскажет, все станет ясно». Но я-то и сам ни черта не знал! Надо было что-то делать.

Взобравшись на бетонный блок, я произнес трехминутную речь. Мол, батальон прибыл для взятия под охрану Верховного Совета РСФСР, обстановка неясная, задача уточняется, но армия есть детище народа и стрелять в народ не собирается. На вопросы я отвечать отказался. Ощущение унизительной вины за то, что я не смог разобраться в ситуации, не оставляет меня до сих пор.

Услышав знакомые команды, люди взбодрились. Успокоилась и толпа. Напряжение начало спадать... С квартиры одного из ветеранов ВДВ, жившего неподалеку, я позвонил командующему, доложил обстановку и получил указание продолжать подготовку к ночлегу... Когда я вернулся к батальону, меня уже ожидала делегация: В. М. Портнов, А. В. Коржаков и В. И. Рыков, остальных двоих я не запомнил. Пригласили меня к Борису Николаевичу Ельцину.

К этому времени на подступах к зданию Верховного Совета РСФСР уже громоздились многочисленные баррикады, ощетинившиеся арматурой, трубами, досками. Народу прибавилось — тысяч 70—90. Лавируя между баррикадами, мы вошли в здание и проследовали на четвертый этаж в кабинет государственного советника Ю. В. Скокова. В этом кабинете я впервые и услышал о ГКЧП! И еще о том, что то ли действительно тяжело болен, то ли арестован Горбачев. Принято решение президента РФ и Верховного Совета РСФСР оказать жесткое сопротивление антиконституционному перевороту.

Состав ГКЧП меня глубоко поразил: какой захват власти могли осуществить эти люди, когда они сами и были воплощением власти — вице-президент, премьер-министр, министры обороны, безопасности, внутренних дел! Но я промолчал. Нас попросил к себе Президент Российской Федерации.

«Я сказал Ельцину, что Вооруженные силы ничего о перевороте не знают»

Ельцин был в рубашке, на спинке стула висел белый «дипломатический» бронежилет. Он спросил: «С какой задачей вы прибыли?» Я доложил: «Силами парашютно-десантного батальона организовать охрану и оборону здания Верховного Совета». Президент уточнил: «По чьему приказу?» Я ответил коротко: «По приказу командующего ВДВ генерал-лейтенанта Грачева». — «От кого охранять и оборонять?» Поскольку мне самому этот вопрос был неясен, я объяснил уклончиво: «От кого охраняет пост часовой? От любого лица или группы лиц, посягнувшего или посягнувших на целостность поста и личность часового». Ельцин выразил озабоченность судьбой Горбачева. Начал расспрашивать, как относятся к перевороту Вооруженные силы. Я ответил, что никак, ибо ничего о нем не знают. Это Ельцина несколько удивило и даже возмутило. Но он сказал, что верит мне, как и Грачеву, и не видит оснований препятствовать выполнению полученному мной приказу. Сказал, чтобы батальон пропустили под стены здания. Последнее было уже практически неосуществимо.

Истерия толпы к тому времени достигла наивысшей точки, люди были предельно возбуждены, не хватало малейшей искры, чтобы грохнул взрыв невиданной силы. Такой искрой могла бы послужить автоматная очередь в любую из сторон. В такой обстановке уже ничего никому не докажешь и ничего не объяснишь. Горы покойников... С такими вещами я уже сталкивался. Поэтому всем сердцем стремился лично пройти под стены, чтобы избежать провокации.

О том, что солдаты и офицеры сознательно могут открыть огонь по толпе, я даже мысли не допускал... Прежде чем нажать спусковой крючок, солдат должен увидеть врага, проникнуться к нему ненавистью, твердо знать, во имя чего он лишает жизни людей и рискует положить собственную. Врага среди тех, кто был на баррикадах, я не видел, не видели и они. Там были простые люди, в большинстве своем далеко не шикарно одетые. А еще: солдата в бой бросает сила приказа — его тоже не было. И, наверное, самое главное: армия была, есть и будет частью народа... Сегодня солдаты в рядах батальона — завтра в рядах толпы. Это не наемники, которым глубоко наплевать, в кого стрелять — лишь бы платили.

Ельцин понял мое стремление лично пойти на баррикады. Распорядился собрать руководителей. Прошли в небольшой конференцзал, где за очень длинным столом сидело человек сорок... Всех их объединяло одно: наличие всевозможных повязок на лбах и рукавах — по-видимому, это были отличительные знаки командиров. Поблагодарив всех за мужество, Ельцин объявил о том, что на сторону восставшего народа переходит парашютно-десантный батальон под командованием генерала Лебедя. Представил меня, определил задачу проделывания проходов в баррикадах. Предложил всем немедленно приступить к работе.

...Весть о переходе батальона на сторону восставших была встречена с огромным энтузиазмом: вопли, размахивание флагами, гиканье и мат — все слилось в какую-то неповторимую какофонию. В такой обстановке батальон и начал движение в сторону Белого дома. Двигались очень медленно. В конце концов машины оказались просто зажаты людьми: на каждую буквально легло человек по 150— 200 из толпы. Поняв, что здесь мне ничего не добиться, я пошел в здание Верховного Совета.

Там в это время появился Руцкой (вице-президент Российской Федерации. 19—21 августа 1991 года был одним из организаторов обороны здания Верховного Совета РФ. 21 августа возглавил делегацию, летавшую к Горбачеву в Форос и обеспечившую его возвращение в Москву. Указом Президента СССР М. С. Горбачева от 24 августа 1991 года Руцкому присвоено воинское звание генерал-майора. — Ред.). Александр Владимирович с порога заявил, что согласовал вопрос с президентом (Российской Федерации Борисом Ельциным. — Ред.) и машины заводить под стены не будем. Предложил поставить их на набережной. Это расходилось с ранее согласованным планом. Мы повздорили. За разрешением конфликта обратились к Президенту. Победила точка зрения вице-президента. Мы начали разворачивать машины. Толпа сопровождала их. Выведя машины на заданный рубеж, я заявил, что, по крайней мере, до утра они с места не тронутся, поэтому любители оригинального отдыха могут продолжать лежать на броне до утра. Сарказм возымел свое действие — люди от машин отступили.

Расставив БМД, я организовал боевое дежурство. К зданию Верховного Совета пробился комдив полковник Колмаков и доложил, что один из батальонов пытался взять под охрану здание Моссовета, но ввиду назревшей конфликтной ситуации отошел к стадиону «Динамо». Другой батальон находился у телерадиокомпании «Останкино». Никаких команд, никаких задач, распоряжений нет... За все время к дивизии никто из представителей Министерства обороны, депутатского корпуса не подошел. Не было предпринято ни малейшей попытки объяснить людям, что же происходит. Мы с комдивом убыли в Тушино и вспомнили старинную морскую заповедь: «Обстановка неясная — ложись спать!» Было 5.30 20 августа.

Не успели уснуть — звонок командующего Грачева: «Ты что натворил? Куда завел батальон?» Я ответил, что, по его приказу, — к зданию Верховного Совета РСФСР. Годы предыдущей службы и печальный опыт многочисленных разбирательств с прокурорами и следователями давно приучили меня жестко документировать все приказы. Командующий смягчился: «Не горячись! Но ты сморозил глупость. Шеф (министр обороны) недоволен. Как завел батальон, так и выводи его».

В тот момент я понял, что не могу быть марионеткой. Но приказ есть приказ. Вернувшись к зданию Верховного Совета, я довел до сведения руководства обороной, что батальон уходит. На удивление все отнеслись к этому достаточно спокойно... Препятствовать отводу подразделения никто не собирался. Нам дружелюбно помогли проделать проходы в баррикадах. Около 11 часов солдаты ушли в сторону Ленинградского проспекта, сопровождаемые летящими в люки БМД и открытые окна кабин конфетами, пряниками, червонцами. Я совсем перестал что-либо понимать. Если задача завести батальон под стены была трудной, то, как мне казалось, вывести его оттуда — просто невыполнимой. И внутренне был готов к чему угодно, только не к такому добродушию.

После ухода батальона меня нашел офицер связи и передал мне приказ — прибыть в здание Генштаба к заместителю министра обороны генерал-полковнику Ачалову. Выяснилось, что в здании Генерального штаба меня практически уже не рассчитывали увидеть. Все это время средства массовой информации усиленно распространяли слух, будто 19 августа я переметнулся, а 20-го застрелился. Мое «воскрешение» в Генштабе оказалось неожиданностью. Как человеку, побывавшему у здания Верховного Совета, генерал армии Варенников предложил мне разработать план блокады-штурма Белого дома. Рассказ о том, что там находится больше 100 тысяч человек, его ничуть не поколебал.

С военной точки зрения, взять здание Верховного Совета особого труда не составляло, что я позже и докладывал на заседании одной из парламентских комиссий. С двух направлений в здание вгоняется два-три десятка ПТУРов (противотанковых управляемых ракет. — Ред.) без особого ущерба для окружающей его толпы. Когда вся эта прелесть начнет гореть, а хуже того — дымить, и в дыму сольются воедино лаки, краски, полироль, шерсть, синтетика, — подтяни автоматчиков и жди, когда обитатели здания начнут выпрыгивать из окошек. Кому повезет — будет прыгать со второго, а кому не повезет — с 14-го. Неясно было другое: на кой черт это надо?

Операция по блокированиюштурму здания Верховного Совета возлагалась на плечи дивизии имени Дзержинского, Тульской воздушно-десантной дивизии, бригады «Теплый стан», группы «Альфа». По приказу замминистра обороны Ачалова на листе крупномасштабной карты я тупым простым карандашом за пять минут набросал план блокирования... На своем веку я много чего спланировал, тем не менее такого уникального плана в такие рекордно короткие сроки никогда не составлял. С точки зрения военного человека творилось что-то невообразимое, дикое и противоестественное. Причем у истоков этой дикости стояли самые высокие военачальники.

«Путча как такового не было! Была гениально спланированная, не имеющая аналогов провокация»

...Я вынужден был доложить командующему, что думаю по поводу этого бреда, участником которого являюсь против собственной воли. Итог был таков: я всегда готов выполнить любой приказ, но должен понимать его смысл. В марионетки не гожусь и затевать в столице Союза совершенно непонятную мне войну, которая по сути своей является гражданской, не стану. Любые силовые действия на подступах к зданию Верховного Совета приведут к массовому кровопролитию. Можете доложить об этом по команде. На это командующий неожиданно понимающе ответил: «Я тебе всегда верил и замечательно, что не ошибся. Сам, лично, проедешь к зданию Верховного Совета, найдешь возможность довести до сведения его защитников, что блокирование, а может, и штурм начнется в три часа ночи».

Эта задача была еще более двусмысленной: с одной стороны, я вроде как являюсь автором плана блокирования и согласовываю его с двумя заместителями министров обороны и внутренних дел, с другой стороны, я еду продавать собственный же план. При этом все мы играем в какую-то не свою игру, и играем фальшиво...

В армии в этот момент царила полная неразбериха. На аэродромах в Чкаловске и Кубинке самолеты с прибывающей Белградской дивизией сбивались с графика, шли вразнобой, заявлялись и садились не на те аэродромы. «Альфа» заявила, что ни в блокировании, ни в штурме участия принимать не будет. Позиция дивизии Дзержинского оставалась непонятной: ни одна машина из ее расположения не вышла. Тульская дивизия из Тушино тоже не тронулась. Бригада «Теплый стан» куда-то... пропала: ни по каким каналам связи на нее невозможно было выйти.

Наконец, 21 августа наступила развязка спектакля. Днем с речью выступил президент России Ельцин. Последовали арест «гэкачепистов», расследование по горячим следам. Возвращение... президента СССР. Для остальных — период великих разбирательств. Я побывал на заседаниях трех парламентских комиссий и выслушал претензии массы следователей: «Как это вы взялись выполнять преступные приказы?» Таким я отвечал однозначно: «Приказы в порядочной армии не обсуждаются — их надлежит выполнять!.. Ни одного убитого, раненого, ни одного обиженного москвича, ни одного израсходованного патрона, ни одного дорожно-транспортного происшествия. Претензии?..»

Одновременно низвергались авторитеты, на всех уровнях шли разборки... Майоры становились полковниками. Все разбирательства со мной кончились ничем. Я остался в прежнем звании — генерал-майора, в прежней должности — заместителя командующего ВДВ по боевой подготовке. И по прошествии лет могу подвести некоторые итоги. Первое: путча как такового не было! Была гениально спланированная и блестяще осуществленная крупномасштабная, не имеющая аналогов провокация. Где роли были расписаны на умных и дураков. И все они, умные и дураки, сознательно и бессознательно свои роли выполнили. Именно потому столь растерянный вид имели члены так называемого ГКЧП, именно потому планирование серьезнейших акций осуществлялось спонтанно, по ходу действий, войска везде опаздывали, а командиры выполняли команды типа «Стой там, иди сюда!», служа одновременно Богу и Сатане. Три силовых министра, обладая всей полнотой власти, имея в своем распоряжении все, что угодно, бездарно в течение трех дней все просадили! Они не были идиотами, но все происходящее для них было полнейшей неожиданностью — они к этому были совершенно не готовы.

Для чего нужна была эта провокация? Она позволила одним махом решить массу колоссальных проблем: разметать КПСС, разгромить силовые министерства и ликвидировать в конечном счете великую страну, 73 процента граждан которой на референдуме в марте 1991 года однозначно сказали: «Союзу — быть!» Горбачев на тот период был непобедим по одной-единственной причине: потому что даром никому не был нужен.