Как короля делает свита, так мужчину в значительной степени делает живущая рядом с ним женщина. Особенно мужчину знаменитого. И если кто-то будет уверять вас, что это не так, не верьте. Без надежного тыла, взаимного понимания с полуслова и полувзгляда, без толковых советов и домашнего уюта не состоялся еще ни один успешный мужчина. Кто-то везде появляется с любимой женой, кто-то прячет ее от посторонних глаз. Неизбежно одно: за успешным мужчиной всегда стоит любящая и мудрая женщина.

И в этом смысле Лариса, жена Богдана Ступки, отмечающего 27 августа свой 67-й день рождения, — пример яркий и показательный. Великая Наталья Ужвий, впервые увидев Ларису, спросила Ступку: «Богданчику, де ви взяли цю Джульєту?!» Джульетта была родом из Баку. И внешне действительно очень напоминала шекспировскую героиню: юная, стройная, восторженная. Надо сказать, что с годами Лариса не очень сильно изменилась. У нее такая же прекрасная фигура — сказывается балетная школа! Вот только светлые волосы стали темнее, да житейского опыта прибавилось. Что же до характера, то он у нее всегда был сильным. Недаром, говоря о семье, Лариса сравнивает себя с капитаном, который твердой рукой ведет свой корабль через штормы, мели и рифы. Считать вышеперечисленное исключительно морской терминологией — большая ошибка, все это имеет место и в семейной жизни. Выбраться из передряг без серьезных потерь удается далеко не всем. В таких ситуациях говорят: «Семейная лодка разбилась о быт». Но это не о нашем случае. Лариса и Богдан вместе уже 41 год.

«Мама кормила меня грудью до пяти лет. Может, поэтому в юном возрасте я почти ничем не болела»

— Моя мама родом из Воронежа, — рассказывает Лариса, — в 1933 году она сбежала в Ереван от голода. Отец, Корниенко Семен Антонович, по национальности украинец, но родился в белорусском Могилеве. Во время войны он был зенитчиком, его направили служить в Баку. Потом туда переехала мама, встретила отца и вышла замуж. Во второй раз. Меня она родила в 36 лет. А моему брату Саше, ее сыну от первого брака, в то время уже исполнилось шестнадцать. Мама была очень красивой женщиной, кормила меня грудью до пяти лет. Может, поэтому в юном возрасте я почти ничем не болела, хотя детская смертность достигала тогда катастрофических масштабов. Впрочем, кормила она не только меня, но и других детей из моих яслей. Молочная была женщина! Мама работала на пристани, где стояли рыболовецкие траулеры, принимала только что выловленную рыбу. В то время она напоминала мне доктора: в белом халате, шапочке, перчатках. Так что я почти коренная бакинка и обожаю этот город. В советское время в нем, как в Нью-Йорке, жили люди 150 национальностей.

— Там вы и балетом начали заниматься?

— Балет был моей детской мечтой, танцевать я начала лет в шесть. Сначала в Доме пионеров, потом — во Дворце культуры имени 26 бакинских комиссаров. В местном Пассаже вывешивали фотографии, и однажды на одной из них я увидела себя: меня сфотографировали во время исполнения китайского танца. В прыжке! С тех пор я стала часто туда приходить: буквально застывала возле витрины и смотрела, а если кто-то останавливался рядом, всегда говорила: «Это я!» Мне так хотелось, чтобы меня узнавали! Правда, в хореографическое училище я поступила достаточно поздно. Находилось оно на первом этаже в здании Оперного театра имени азербайджанского писателя-классика Мирзы Фатали Ахундова, неподалеку от моей школы, поэтому я каждый день ходила мимо. Громадные окна училища были закрашены белой краской. Но дети есть дети, им всегда хочется видеть, что же происходит на улице, и они процарапали в краске дырочки. Я, проходя мимо, заглядывала в них с улицы, и мне было видно, как танцуют девочки. На вывеске было написано: «Хореографическое училище». Недостижимая мечта! Однажды я рассказала о ней своей подружке, красавице татарке Гюле Халиловой, а та в ответ только рукой махнула: «Подумаешь! Пойдем, да и поступим». Уж на что я была боевая, но она в этом смысле и меня перещеголяла.

— Поступили?

— А как же! Мы узнали, когда состоится набор, и пришли сами, без взрослых, — две девочки в самодельных белых маечках и трусиках. Это сейчас все купить можно, а тогда мы почти всю одежду шили сами. Мне было 13 лет, но выглядела я на 9. Это и помогло — меня взяли. Правда, проучилась я только семь лет. Мой педагог Ирина Давыдовна Кагарлицкая, ученица Агриппины Вагановой (знаменитая русская балерина, которая разработала собственную педагогическую систему, определившую развитие балета в XX веке. Среди ее учениц — Галина Уланова и Майя Плисецкая. — Ред.) сказала мне: «Ларочка, вам с мамой никто не помогает, тебе надо деньги зарабатывать!» Но до сих пор вспоминаю училище с теплотой. Там я познакомилась с Юрием Григоровичем (в 1964—1995 годах — главный балетмейстер Большого театра. — Ред.), который приехал в Баку ставить в нашем театре «Легенду о любви». Он обратил на меня внимание на репетиции. Представляете, сидят все артисты балета, и вдруг он спрашивает: «Девочка с белой заколкой, как вас зовут?» — «Лариса», — пролепетала я. Григорович меня поставил в первую линию в самый тяжелый номер — «Вода», и я танцевала премьеру. Григорович сравнивал меня со знаменитой балериной Колпаковой, говорил, что я имею такую же комплекцию и манеру танцевать. А некоторое время спустя пригласил в свой рабочий кабинет и предложил устроить в Ленинградское хореографическое училище. Я отказалась.

— Почему?

— В первый год учебы он не мог устроить меня в общежитие, потому что в нем жили не иногородние, а иностранцы. Мне пришлось бы снимать квартиру, а денег на ее оплату у нас с мамой не было.

— И с Григоровичем вы больше не встречались?

— К сожалению, нет. Приблизительно через год я приехала в Москву и очень хотела попасть в Большой театр на «Жизель». Пришла в кассу за билетом — наивная провинциальная дурочка! Никогда не забуду, как удивилась кассирша: «Ты что, девочка?! Все билеты проданы за два месяца до спектакля». А я знала, что Юрий Николаевич в то время как раз был в Москве, и попросила, чтобы мне разрешили ему позвонить. А надо сказать, что в Большом театре всегда было очень трепетное отношение к артистам балета, из какой бы глуши они ни приехали. Через администраторскую меня провели в директорский кабинет, где дали номер телефона Григоровича в «Метрополе». Я напомнила о нашей встрече в Баку. Он сказал: «Ларочка, встретиться с вами я не смогу, но спектакль вы обязательно посмотрите». И мне сделали места на спектакль. Через какое-то время я переехала во Львов, но все равно в свободные от спектаклей дни продолжала ездить в Москву, в Большой театр.

«У меня всегда было два правила: работать до седьмого пота и не наедаться на ночь»

— Львов довольно далеко от Баку. Как вы там оказались?

— Мне всегда хотелось уехать из Баку, я и маму все время на это подбивала. Хотя, казалось бы, жизнь там была хорошей: тепло, везде продаются копеечные фрукты, да и мальчики очень активно за мной ухаживали. И тем не менее... Одно время мы собирались перебраться в Пермь, но мама поехала осмотреться, вернулась и сказала: «Ой, доченька, это такая глушь!» А потом ведущая балерина Львовского оперного театра приехала на гастроли в Баку. Она рассказала обо мне балетмейстеру, а я, в свою очередь, написала письмо с просьбой о переводе. И они прислали мне вызов, который нашел меня в Москве. И я оттуда без вещей, с одной маленькой сумочкой, поехала во Львов. Это было 22 октября 1963 года. А 23-го я уже пошла в Театр имени Марии Заньковецкой на спектакль «Камень на дороге». Совершенно не зная украинского языка. И знаете, я все поняла!

— И там, конечно же, был занят Богдан Сильвестрович?

— Нет, я о нем тогда понятия не имела. Мне запомнился Вячеслав Сумской, отец Наташи и Оли: молодой, красивый, высокий! А с Богданом мы познакомились позже, можно сказать, что это произошло случайно. Богдан Яновский (который, к сожалению, уже умер) пригласил нас отпраздновать вместе 7 ноября. Сказал мне и моей подружке: «Приходите, будет Богдан Ступка». Но мне это имя ни о чем не говорило, поэтому я пропустила его слова мимо ушей. Потом все и произошло.

— Можно ли сказать, что вы принесли себя в жертву семье?

— Не было никакой жертвы, ведь я танцевала 24 года. Когда совсем уж было собралась уйти из балета, со мной продлили контракт еще на четыре года — беспрецедентный случай. Наверное, такое впечатление могло сложиться потому, что я все успевала — и на работе, и дома. Но я твердо убеждена: любой труд, даже самый непрестижный, но выполненный с удовольствием, благотворно влияет на человека. Если же ты что-то делаешь со злостью, то и заболеть недолго.

— У вас есть любимые и нелюбимые виды домашней работы?

— Я люблю делать все. Мне часто советуют: «Возьмите женщину, которая будет помогать по хозяйству». Но ведь она, как говорил герой популярного кинофильма, все время будет мелькать у меня перед глазами. Нет, в особо сложных случаях мне помогает женщина из театра, но каждый день предпочитаю справляться сама. Вообще, всегда находила время для домашней работы. В нашей семье никто и никогда не ходил по столовым, все питались дома. Помню, как Богдан Сильвестрович репетировал «Украденное счастье»: он один, а актрис, назначенных на роль Анны, — три. И ему приходилось работать с каждой из них, то есть репетировать в три раза больше. Домой на обед он просто не успевал, и я носила еду ему в театр. Наташа Лотоцкая, актриса нашего театра, спустя какое-то время сказала мне: «Мы вначале даже думали, что ты работаешь на публику. А у тебя, оказывается, все естественно».

— У Богдана Сильвестровича особенные кулинарные пристрастия?

— Он очень простой человек и любит простую пищу: салаты, гречневую кашу, мясо, курицу. Просит, чтобы я везде добавляла побольше лука и чеснока. Еще он любит, когда я готовлю рыбу, но сам почему-то ее почти не ест. Единственное, чего я никогда не готовлю, так это блюда из теста, исключение — торт «Наполеон». Даже когда у нас было стесненное материальное положение, ничего такого я не изобретала. Помню, однажды купила вареничницу и сделала вареники по-львовски — с начинкой из творога и картошки. И подала красиво — в сметане. Богдан Сильвестрович съел и говорит: «Оце добре! А що є... їсти?» Вообще же мы в последнее время очень пересмотрели свои взгляды на питание. Например, совсем не едим майонез и постное масло, я практически не варю первое. Однажды обо мне делали телевизионную передачу, спрашивали: «Как вам удается сохранять лицо без морщин?» И я призналась, что во время приготовления бульона несколько раз сливаю воду, потому что первые отвары для нашего организма не полезны.

Вообще же меня мама когда-то учила: «Если нечего кушать, бери хлеб с маслом и пей чай». По этому правилу я и жила. Ведь если есть хлеб, это уже не голод. А вот одной колбасой без хлеба ты не наешься. Когда я работала в театре, никогда не обедала в буфете. Всегда брала ломтик «Российского» сыра и кусочек хлеба, пила чай. Меня спрашивали: «Ступка, а вы почему не кушаете?» Говорила: «Не хочу». А то наши балетные сначала едят, а потом в туалете два пальца в рот закладывают. Я так никогда не делала.

— Как же вам удавалось держать себя в форме?

— У меня существует два правила: работать до седьмого пота и не наедаться на ночь. Благодаря этому мой вес всегда был в норме, даже когда я ушла из балета. Правда, в последнее время я немного поправилась, потому что начала есть булочки. Недалеко от нас открыли магазин «Волконский», а они там такие вкусные! Но вот уже два месяца, как я их не покупаю, и результат налицо: мне снова стали впору вещи, которые в последнее время были малы.

«В Киеве я покупаю только модельные туфли, а обувь «для жизни» привожу из Соединенных Штатов»

— Постоянное ограничение в еде — самое сложное в профессии балерины?

— Самое сложное — физический труд. Без труда сложно чего-либо добиться в любой профессии, но в балете — особенно. Мы, как спортсмены, должны постоянно тренироваться. Особенно сложно приходить в норму после отпуска, во время которого организм получает передышку. Сколько себя помню, всегда старалась в отпуске заниматься. Еще одна проблема балерин — больные ноги. У меня так деформировались пальцы (один заходит на другой), что я не каждую пару обуви могу обуть. Поэтому мне очень сложно подобрать что-то подходящее. Нашла один магазин в «Глобусе», девочки меня там уже знают, потому что отовариваюсь в нем много лет и сразу покупаю по три-четыре пары. Сколько раз пыталась приобрести обувь в других магазинах — не то. Куплю дорогие туфли, приду домой, надену и... отдаю сестре своей невестки Ирочки.

— А почему не самой Ирочке?

— У нас с ней размеры не совпадают, а вот ее сестричке — в самый раз. Она говорит, что у нее никогда не было столько обуви, как сейчас. Но в Киеве я покупаю только модельные туфли, а обувь «для жизни» привожу из Соединенных Штатов: там она не только красивая и качественная, но и очень удобная. У нас же все на умопомрачительных каблуках, мыслимое ли дело на них ходить! Когда в последний раз ездила с Богданом Сильвестровичем на гастроли, привезла несколько пар. Кстати, американцы очень берегут свои ноги. Если им нужно где-то шикарно выглядеть, то едут они туда в кроссовках или ботинках на низком ходу, а уже на месте переобуваются в красивую, но не всегда удобную обувь.

— Надо так понимать, что и в одежде вы прежде всего цените удобство?

— Конечно! Самое главное, чтобы вы в ней комфортно себя чувствовали. А то, как вы при этом будете выглядеть со стороны, абсолютно не должно вас волновать. Мы воспитаны в зависимости от чужого мнения, а это неправильно. В Америке вообще никто ни на кого не смотрит. Помню, как мы с Остапчиком в Нью-Йорке пошли на концерт Барышникова, посвященный Бродскому. Я позвонила своей приятельнице и спросила: «Как мне одеться?» И она ответила: «Ты можешь пойти даже в домашнем халате, надев сверху фартук, никто этого не заметит». А еще там в театре никто не сдает вещи в гардероб.

— Так и сидят — в верхней одежде?

— Нет, кладут... под кресло. Мы тогда, конечно, разоделись, я была в шикарном пальто и платье от Kristian Dior. И были единственными, кто сдал пальто в гардероб. Кстати, эта услуга стоила два доллара. Все остальные свернули и положили под сиденье. И не потому, что у них этих самых двух долларов не было. Зачастую люди приезжают на машинах из других штатов, поэтому им просто жаль времени на то, чтобы стоять в очереди и дышать друг другу в затылок. И потом там такие чистые полы, что не страшно положить самую дорогую шубу.

Если же вернуться к теме одежды, то скажу честно: стараюсь одеваться скромно. Когда у Богдана Сильвестровича был 65-летний юбилей, все меня спрашивали: «Что ты себе шьешь?» И я отвечала: «Ничего!» Одна моя подружка даже пошутила: «Ты у нас одеваешься скромно и строго, как Маргарет Тэтчер». А зачем что-то особенное шить, это же не мой юбилей. Да и не люблю я этого.

«Явных поводов для ревности Богдан Сильвестрович мне не давал»

— Неужели и к драгоценностям равнодушны?

— Абсолютно! Мне кажется, одним женщинам идут украшения, а другим лучше без них. Всегда восхищаюсь теми, кто любит и умеет носить драгоценности, но сама этими качествами не обладаю. Украшения обязывают. К тому же мне кажется, что бриллианты жизни не дают, они ее забирают. Люди за них гибнут: одни физически, другие — гораздо чаще! — морально. Вчера в своем любимом Пассаже видела девочек, которые пили кофе с такими бриллиантами на пальцах, что видно было за версту. И, честно говоря, мне стало их жаль. Девочки не виноваты, они так воспитаны. Они воспринимают мир и себя в нем через призму кольца, которое больше ее пальца...

— А что носите вы?

— Мамин подарок — крестик на тоненькой золотой цепочке. Еще одну цепочку из желтого и белого золота — нестандартную, я таких больше ни у кого не видела — Богдан Сильвестрович купил мне в аэропорту имени Кеннеди. Да и то, я все это надеваю только тогда, когда куда-то иду. А в повседневной жизни — только обручальное кольцо. Из Таиланда, где Богдан был с Гофманом (польский кинорежиссер Ежи Гофман. — Ред.), он привез мне много жемчуга. Подруги все время что-то дарят. Но все это я отдаю Ирочке. Она молодая, ей нужнее.

— Редкая вы свекровь! Интересно, а как вас встретила мама Богдана Сильвестровича?

— Когда он первый раз пригласил меня к ним домой на обед, она, по-моему, волновалась гораздо больше, чем я. Я тогда совсем не знала украинского, поэтому мы с ней говорили на разных языках. Но прекрасно друг друга понимали. Она научила меня многим женским тайнам, например, как оберегать мужа. Теперь я учу этому свою невестку.

— Ой, как интересно! Расскажите!

— Каждая женщина должна оберегать мужа по-своему. Рецептами можно делиться, только когда это касается торта, да и то при совершенно одинаковых ингредиентах и технологии у разных хозяек он получается разным. Наша балерина Надя Костенко как-то дала мне рецепт «Наполеона». Когда я испекла его и принесла ей на пробу, она не поверила, что это ее рецепт. Сказала: «Потрясающе вкусный!» Так это — кусок теста, что уж тут о мужчинах говорить.

— Кстати, вы никогда Богдана Сильвестровича не ревновали, всетаки он мужчина и видный, и знаменитый?

— Явных поводов он мне не давал. Слухи, конечно, ходили всякие, но я не обращаю на них внимания. Если ко всему прислушиваться, с ума можно сойти! Когда-то замечательный югославский певец Джордже Марьянович пел песню под названием «Пусть говорят!». Я всегда придерживаюсь такого же принципа. А актерская среда в этом смысле вообще очень сложная, многие просто живут сплетнями. У нас, кстати, среди друзей почти нет актеров. В последнее время это связано еще и с тем, что Богдан Сильвестрович стал руководителем театра. Многие думают, что он может дать роль. Но это неправда. Он приглашает на постановки режиссеров, а уж те сами решают, кто будет играть в их спектакле, а кто — нет. По-моему, очень мудрый подход.

«Остап рос очень спокойным ребенком. Мы его на улицу выгоняли с трудом»

— Вы не отговаривали сына от поступления в театральный институт?

— Я вообще хотела, чтобы он поступил в Суворовское училище. Все мужчины в моей семье — отец, брат, дяди — были военными. Многие воевали. Да и сама я дитя военного периода, люблю дисциплину, аккуратность и чистоту. Мне кажется, через такое училище должен пройти каждый мальчик. Особенно в наше время, когда столько детей курит, пьет и употребляет наркотики. Остап учился в 117-й киевской школе, она находится на улице Лютеранской. Кстати, это была единственная украинская школа, которую после нашего переезда из Львова мне удалось найти в Киеве, туда возили детей даже с Оболони и Русановки. Когда Остап пошел заниматься в театральную студию при Дворце пионеров, Богдан Сильвестрович сказал мне: «Ты бы поехала, посмотрела, что это за организация. А то еще окажется, что его взяли только из-за фамилии». Я пришла, познакомилась, там как раз был прием родителей. Руководители говорили, что иногда студии бывает нужно помочь пошить костюмы или изготовить декорации. «Хорошо, — сказала я, — поговорю с Богданом Сильвестровичем, в театре помогут». Преподаватель задумался: «Богдан Сильвестрович... Это что же, Остап — сын Богдана Ступки?!» Оказывается, они этого даже не знали. А муж, услышав об этом, остался доволен: «Хорошо, пусть ходит».

Остапу сразу же дали роль в спектакле «Голый король», он там даже играл на виолончели. Мы в детстве водили его в музыкальную школу, но свою виолончель он люто ненавидел и всегда грозился: «Я выкину ее в окно!» А тут вдруг это умение ему пригодилось.

Вообще, Остап рос очень спокойным ребенком (о трудностях переходного периода у детей я узнала, только когда моему внуку Дмитрику исполнилось 14 лет). На улицу мы Остапа выгоняли с трудом. Единственное, что он любил, так это гонять на велосипеде по Крещатику. Потом приходил домой и хвастался: «Мама, от меня все шарахаются!» — «Конечно, — говорила я, — разве же так можно?!» Правда, тогда и Крещатик был другой — полупустой, по которому шла только красивая интеллигенция.

В общем, однажды утром я встала рано и увидела Остапа при полном параде — в костюме и галстуке. Спрашиваю: «Остапчик, ты куда?» Он говорит: «В театральный институт, сдавать экзамены». Богдан Сильвестрович был в ужасе: «Как?! Почему ты не сказал, я бы тебе помог!» И он ответил: «Не надо. Я хочу поступить сам, без вас».

— Мужчина!

— Да, тут он проявил характер. Мы тогда жили на Крещатике, в доме, расположенном наискосок от здания института. Остап спустился к лифту (они в том доме находятся между этажами), а я крикнула ему вслед: «Когда выйдешь на середину зала, говори громко и нагло». Хотя я никогда не поступала в театральный институт и не знала, как это делается.

— Поступил он без проблем?

— Одна из преподавательниц по секрету как-то призналась нам, что его вообще не хотели зачислять.

— ?!

— После сочинения он пришел расстроенный: «Мама, что-то я переживаю». А у него в школе, несмотря на плохой почерк — как курица лапой! — все десять лет по языку были сплошные пятерки, он грамотный от природы. И я, наплевав на все принципы, позвонила. Представилась мамой Остапа, я вообще как можно реже стараюсь называть фамилию. Мне говорят: «Видите ли, дело в том, что по сочинению у него... тройка. Мы вообще хотели поставить два, но посмотрели аттестат — там одни пятерки, вот и пожалели». В результате выяснилось, что в сочинении у сына не хватало только нескольких запятых, но оценку все равно никто исправлять не стал. Так он с этой тройкой и поступил: проходной бал был 19, а он набрал 22. Все, больше мы его учебы никоим образом не касались. Однажды Богдан Сильвестрович зашел в институт, так его оттуда буквально выгнали. Первый же педагог, который его там встретил, замахал руками: «Умоляю, уходите, а то еще подумают, что вы что-то тут делаете!»

«Меня с детства воспитали в уважении к труду артиста»

— То, что фамилия Остапу не помогала, я уже поняла. Надеюсь, она ему и не мешала?

— Думаю, это общая участь всех детей известных людей. У нас как-то в гостях был Константин Райкин, так вот он рассказывал, как тяжело ему было утверждаться в тени знаменитого отца. А Остап ведь не такой талантливый, как Костя, он у нас трудяга, все берет горбом. Но состоялся он без нашей помощи. Даже собирался поменять фамилию. Сказал: «Два Ступки в одном театре — это много».

— И что на это ответил Богдан Сильвестрович?

— Он, как всегда, отреагировал с юмором: «Остапчик, ты будешь Ступка номер один, а я — номер два». Единственное, что я могу сделать, это оценить его работу в спектакле. И, надо сказать, он ко мне прислушивается. Богдан ему вообще не делает никаких замечаний. Они же у меня оба — Девы по знаку зодиака (Остап Ступка отмечает день рождения 2 сентября. — Ред.), щепетильные до невозможности. Если Богдан Остапчиком доволен, говорит: «Молодец!», если недоволен: «Что-то ты сегодня не очень...» А я говорю все, что думаю. Он иногда удивляется: «Мам, ну ты как будто бы это играла!» Сейчас я уже не хожу, а во Львове старалась бывать на всех репетициях Богдана Сильвестровича. Всегда помогала ему придумывать пластический рисунок роли. В этом смысле артист балета может очень многое подсказать артисту драматическому.

— Насколько я знаю, вы и на спектакли ходите?

— Сейчас уже тоже реже. Иногда бывали совершенно потрясающие истории. Однажды на спектакле «Каменный властелин» во время одной из самых напряженных сцен молодой человек на самой галерке вдруг начал громко говорить гадости. Богдан Сильвестрович закрыл занавес и сказал: «Я буду играть только в полной тишине!» Чтобы актер такое сказал, его нужно серьезно довести. И мы с администратором побежали наверх. Молодому человеку было лет 18, и он начал нас пугать своим высокопоставленным папой. Но мы его вывели.

— А вы действительно боевая!

— У меня и внучка Устинка сейчас такая растет. Но тут дело даже не в боевитости. Просто в отношении к театру я всегда была очень строгой, меня с детства воспитали в уважении к труду артиста. А как иначе, ведь он отдает на сцене свою душу и сердце! Впрочем, сейчас редкие родители водят детей в театр. А зря, нынешняя молодежь в этом отношении далеко не безнадежная. Как-то приехал на гастроли Театр имени Марии Заньковецкой. Я не очень хорошо себя чувствовала, поэтому на спектакль не пошла, просто решила подышать воздухом в сквере возле театра. Рядом со мной на лавочке сидели наши соседи — профессор консерватории и врач-педиатр, в прошлом очень известные люди, представители настоящей, к сожалению, уже вымирающей интеллигенции. Подходит мальчик и предлагает нам билеты на спектакль. Спрашиваю: «А о чем он?» И он начинает мне пересказывать сюжет исторической пьесы. «Так вот, — говорю я ему, — ставь бутылку с пивом, бросай сигарету и иди посмотри спектакль об истории своей страны!» И что вы думаете? Они с другом поставили бутылки, выбросили в урну сигареты и пошли в театр! Наших детей просто нужно учить, но никто почему-то это не делает...