Когда красивая, талантливая, известная и востребованная в профессии актриса Елена Проклова вдруг в одночасье оставила и сцену, и кино, и вообще Москву, все были в недоумении: отчего, почему, зачем? Затем поползли слухи о постигшей звезду трагедии — смерти новорожденных близнецов — и явившемся следствием этого отстранении от привычного мира. А позже — и вовсе потрясшая публику картинка на телеэкране: всенародная любимица, лучась счастьем, демонстрирует тележурналистам сотни банок собственноручно закатанных консерваций в подвале своего загородного дома и увлеченно рассказывает, что абсолютно счастлива с мужем, ребенком, домашними питомцами, а в кино даже не собирается возвращаться...

С тех пор много воды утекло. Актриса не только возвратилась в профессию, но еще и получила образование ландшафтного дизайнера, стала телеведущей, вступила в элитный охотничий клуб и сделала не одну пластическую операцию, о чем, не стесняясь, рассказывает. А еще — написала книгу. Предельно откровенную. Обо всех своих удачах и неудачах. Зачем? «Главным образом — чтобы разобраться в себе, как разбиралась в характере своих ролей». Так свои мемуары Елена Игоревна и назвала — «В роли самой себя». На днях эта книга, выпущенная российским издательством «АСТ», появится на прилавках книжных магазинов, а «СОБЫТИЯ» уже сегодня предлагают читателям ее фрагменты.

«Актерская профессия нашла меня «по-родственному»

...Явилась я на свет совершенно случайно. Мама думала ограничиться одним ребенком, за четыре года до меня родив моего старшего брата. Но... как она ни пыталась прервать свое непредусмотренное личными планами состояние, все время что-то случалось. То отключали свет в больнице, то она опаздывала на поезд... Они с отцом тогда жили под Львовом, по месту его службы, в военных лагерях... И я как-то воспользовалась теми трудностями, пробралась в мир совершенно непредопределенными путями. Такая львовская партизанка... Но местом моего рождения стала Москва, ведь и родители мои — коренные москвичи. А днем рождения — второе сентября. Я — Дева, Змея. И думаю, это что-то значит в моей судьбе...

Родив меня, мама снова вернулась на Львовщину... Там у меня была нянечка-украинка, мамина помощница по хозяйству, она разговаривала со мной на украинском языке, который и для меня стал на время родным. В мои три года семья вернулась в Москву. Мама и отец работали... В детский сад я не ходила, мной занимались родители матери, мы жили все вместе... Десять лет меня воспитывал главным образом мамин папа. Если бабушкино участие сводилось в основном к добру, ласке и хорошей еде, то дедуля очень любил со мной общаться, ненавязчиво, исподволь воспитывая и открывая для меня этот огромный мир. В четыре года он меня отвел в секцию спортивной гимнастики, на стадион клуба «Крылья Советов». И в 11 лет я стала мастером спорта. У тренеров были большие планы на мой счет, и когда я начала сниматься, то из «Крыльев» мне еще долго звонили, надеясь, что я останусь в спорте, и сожалея, что я его забросила...

Однажды дед сказал мне потрясающую вещь: «Самое важное в жизни — это попробовать найти себя среди других людей. Быть одиноким всегда успеешь...» И стал мне рисовать красивую картинку. Карандашом и словами... Смысл сказанного остался в памяти: самое страшное — чего-то испугаться, обидеться и обидеть, столкнуть кого-то, чтобы не упасть самому... Чем больше я живу, тем больше вспоминаю слова деда...

...За два года до смерти (умер дедушка в 64 года, когда мне было 13 лет) он перестал читать и рисовать вместе со мной, ходить везде, как мы раньше ходили. Я, конечно, обижалась, хотя у меня свободного времени было уже не так много: снималась в третьем своем «детском» фильме «Переходный возраст». Когда съемки закончились, я спросила: «Дедушка, ты хотя бы на премьеру поедешь?» — «На твой новый фильм? Поеду, на это поеду».

И только тогда, после просмотра, все разъяснилось. Мы увидели, что дедушка все время, пока шел фильм, смотрел мимо экрана... — туда, где висел динамик... И мы, сопоставив все, наконец-то поняли: дедушка ослеп. Целых два года мы этого не знали... А он все делал, чтобы никто не догадался: боялся нас обременить...

...Актерская профессия нашла меня очень рано. Нашла «по-родственному», но все-таки случайно... Для своего фильма «Звонят, откройте дверь» Александр Митта (известный советский и российский режиссер, сценарист, актер. — Ред.) просмотрел 11 тысяч девочек. Но ни ему, ни сценаристу Александру Володину ни одна не подходила... Мой второй дедушка, Виктор Тимофеевич, папин папа (он когда-то снимался в фильме «Боксеры», играл боксера Муху), был на картине вторым режиссером, и в его обязанности входило поставлять «материал»... Еще был близкий приятель нашей семьи Вячеслав Семенов — заместитель директора «Мосфильма». Именно он тогда вмешался, заявив: «Ну что вы мучаетесь!.. Взяли бы Ленку, твою внучку! Такая девчонка: поет, танцует, выдумывает! Артистка прирожденная!» А дед... открещивался: «Я категорически против. Ребенка мучить! Как будто я не вижу, что тут с детьми делают!»

...Дед заранее боялся и удачи моей, и неудачи, на личном опыте зная, какой мукой это оборачивается... Кончилось тем, что Вячеслав Семенович меня притащил на пробы. Митта посмотрел и сказал: «Да, ничего, девочка хорошая, способная. Где-нибудь мы ее в эпизодике обязательно снимем»... На главную роль по внешним данным я совершенно не подходила: маленького роста, худая, белобрысая, хвостики с бантиками на голове. А девочка-героиня виделась режиссеру высокой, кареглазой, и чтоб коса до колен... Ведь картина была задумана о первой любви, о пробуждении высокого женского чувства...

Но мысль режиссерская работала дальше: девчонка хваткая, хорошо работает, может помочь нам, пока мы других девочек пробуем. «Чем нам каждый раз пару сводить, одну учить, вторую учить, мы твою Ленку натаскаем, и она будет нам помогать», — сказал он моему дедушке... И какое-то время я играла в заданиях вторую подругу... Партнерши мои менялись, Митта смотрел: ничего, опять ничего. Как он потом рассказывал: «Мы с Володиным сидим, время — часов 12 ночи. Полная безнадежность. Я думаю: может, правда Ленку попробовать? Говорю ему: «Смотри, какая девка... Какую бы роль ей придумать в этом фильме, чтобы ее поснимать?.. Ты ей напиши чего-нибудь. Или правда ее взять на главную?» Володин: «Ну ты что? Ну как ее взять? Как может такое дитя сыграть любовь?..» А Митта: «Давай я ей дам задание, а ты посмотришь, что она может сыграть». И позвал меня, я все еще там крутилась...

— Ты дедушку своего очень любишь?

— Да, очень.

— Тогда представь себе, что он серьезно заболел, у него плохо с сердцем. Время позднее, ночь. Дома никого нет, лекарства тоже нет. Только ты знаешь, что за три дома отсюда, у твоей школьной подружки, отец — врач, хирург. Он пришел после операции, которую делал несколько часов, очень уставший... Чуть-чуть ему надо отдохнуть, и опять с утра на операцию. А ты знаешь все это, но тебе надо прийти и уговорить его не отдыхать, а идти помочь твоему дедушке. Понимаешь?.. Как ты его будешь уговаривать, я не знаю. Давай...

— Можно я выйду на три минуты за дверь?.. Я постучу, когда смогу играть.

Александр только хмыкнул: «Так, началось... Актерские штучки...» Я до сих пор помню, как выглядел коридор, какое было освещение. Как прошла какая-то женщина в шаркающих тапочках. А я, стоя за этой дверью, вспомнила маминого папу, который уже был не очень хорош. И подумала, что вот если действительно он, кого я так люблю, заболеет и умрет, с кем я останусь? И представила, что он умирает... Влетела в их комнату, спихнула с кресла Володина... Я так рыдала, что не могла произнести ни слова. Они не в силах были меня успокоить... И когда все это произошло, рассказывал Митта, мой рост, волосы, их цвет перестали иметь какое бы то ни было значение...

Со временем название фильма «Звонят, откройте дверь» стало символическим: звонят — откройте дверь, к вам обращаются — ответьте, отзовитесь... А моя дверь тогда открылась — и в нее вошла Судьба...

«Школьную программу учителя проходили со мной на дому, за уроки платил «Мосфильм»

...Как-то снимали эпизод, как моя героиня Таня, увидев своего любимого пионервожатого со взрослой девушкой, идет с катка домой, поднимается в подъезд, садится на ступеньку и начинает рыдать. Это слезы обманутой любви... Все это надо было мне, 11-летней, сыграть. Съемки шли на Кропоткинской, в старом доме... Сняли уже 11 дублей, мои слезы кончились, но эпизод все еще не был снят: то камера не включалась, то свет упал, то заговорил кто-то, то наоборот забыли записать звук...

Дедушка вывел меня на улицу... Перед этим он сказал Саше Митте, что «сейчас все будет»... За дверью дедушка вцепился пальцами мне в плечо, словно выворачивая его... и говорит: «Ты дрянь! Столько людей стоит, они все зависят от тебя. Ты мало того, что не артистка, ты непорядочный человек. Я с тобой не дружу, мне стыдно за тебя». И ушел в подъезд. А там еще раз сказал группе: «Включайте свет, мотор»...

...Мне хотелось доказать им всем, что я хорошая, что я могу, что я для них сделаю все. Рыдая, я пошла в подъезд... И вот мне уже говорят, что дубль снят, а я все плачу, не могу остановиться, просто истерика... И тут Саша Митта стал орать на моего деда: «Я тебя убью! Ты издеваешься над ребенком!.. Садист!» Дед ему: «А ты не садист? Ты кто?» — «И я садист! Такой ребенок! Такая девчонка! Какое мы имеем право! Нас всех расстреливать надо!» Слезы мои высохли вмиг...

...В восемь утра, затемно, меня забирали, сажали в машину, везли на «Мосфильм», в павильон — каменный мешок, замкнутое пространство. Там — съемки до вечера, и опять в машину. Это забрасывание в каменный мешок на весь день продолжалось до сорока лет...

Взрослый человек имеет возможность выбирать или избегать каких-то людей, какие-то обстоятельства. Ребенок или подросток этого лишен. Тут уж как повезет. Мне — повезло... Для меня тогда главными стали люди, которые работали над фильмом «Звонят, откройте дверь». А это были, кроме двух Александров, Митты и Володина, Ия Саввина, Олег Ефремов и Ролан Быков...

То, как Олег Николаевич работал, производило ошеломляющее впечатление. У него была маленькая, эпизодическая, даже без слов роль!.. Но, снимаясь десять дублей или больше, каждый раз он был разным — то страшным, то жалким, то еще каким-то... И коль Ефремов, замечательный человек и актер, все время делал что-то новое, то и я пробовала так же...

Учителя проходили со мной школьную программу на дому (вернее — на своих домах), за уроки платил «Мосфильм». Так я получала среднее образование в Москве, потом в Ленинграде, в Ужгороде... Старалась я учить на совесть, но... иногда учительское чувство долга уступало простому человеческому любопытству: а кто жена у такого-то? а правда ли, что та и тот разводятся? а что она уходит к этому, который... да-да, ну, в том фильме? В условиях острого дефицита информации об артистах, о всех знаменитых личностях я была ценным кладезем сведений, чем и пользовалась, конечно, сокращая для себя время диктантов и ответов по истории с географией... Вечером я хотела только одного — спать, а с утра все начиналось сызнова...

...Как только кончились съемки «Звонят, откройте дверь», начались поездки с этим фильмом. Выступления, встречи со зрителями... Мне достался приз за лучшую женскую роль года... И сразу же было еще какое-то невероятное число призов по всему миру, на всех фестивалях. Я стала известной, мое лицо — узнаваемым, а это такое испытание...

Мне лишь немножко удавалось быть как все, как другие дети... Моими оставались считанные выходные дни, особенно ценные, если удавалось их провести на даче — с кострами, велосипедом, купанием, рыбалкой. А еще из обязательных детских атрибутов помню... куклы. Кто и где их мне только ни дарил — и дома, и на всех творческих встречах. А сотрудницы костюмерных пошивочных цехов заваливали меня ворохами фантастических лоскутов — обрезков шелка, парчи, мехов, что оставались от костюмов для исторических картин. И я шила своим куклам бесконечные наряды в перерывах между съемками, пока устанавливали свет или еще что-то делали...

«В английской гостинице Евгений Леонов завтракал, лежа на животе поперек кровати»

...Моя семья планировала наложить запрет на продолжение моей артистической карьеры до совершеннолетия. Но когда речь зашла о «Снежной королеве», то все благие намерения взрослых улетучились: «Ну, ладно, ладно, Герду пусть она сыграет! А вот уже потом мы ей запретим»...

Павильонные съемки «Снежной королевы» проходили в Ленинграде, а натурные — в Карпатах, в окрестностях Ужгорода. Там снимались сцены с разбойниками, карабканье по горам, переходы по мостикам, через водопады... Все было воплощенной сказкой: горы, пейзажи, маленькие домики, замки. И наряд Герды, ее длинное платье... Надевая его, я каждый раз была на седьмом небе от счастья, потому что я играла в сказку... Я, 13-летняя, звалась Гердой, но внутри себя точно знала, что я — принцесса. Все об этом говорило: длинное платье, башмачки, мех, муфточка... Мне подавали карету, я ехала в ней по городу к месту съемок...

Наравне с опытом и яркими воспоминаниями «Снежная королева» подарила мне и чудесное знакомство с Евгением Леоновым... Потом мы снова встретились, снимаясь в фильме «Гори, гори, моя звезда». В «Мимино» мы не встречались, снимались каждый в разное время. Зато, когда эта картина была готова, мы вместе поехали с ней в Англию. Самое интересное происходило по утрам в гостинице, где жила наша маленькая делегация: Леонов, я и представитель Комитета кинематографии СССР.

Мне как единственной даме в делегации был предоставлен номер люкс, со спальней, гостиной и т. д., мужчины жили немного попроще. Завтракать собирались все у меня... Мы делали общий заказ, а потом кушали в спальне, потому что там стоял телевизор. Усаживались на две кровати, а в проход между ними вкатывали столик с едой. Но Леонов с нами не сидел, он завтракал лежа...

Евгений Павлович ложился поперек кровати, на живот, и, придвигая к себе то одно, то другое блюдо, уплетал еду в хорошем темпе и с той же скоростью занимался самокритикой: «Так, все, с завтрашнего дня — на диету! Это ужас, это безобразие, как я себя распустил. Начинаю борьбу!» Но еще лучше была его критика, ворчливо-возмущенная, непрекращающаяся, в адрес того, что он уписывал за обе щеки: «Да что это такое? Это черт знает что! Есть невозможно! Чем они нас кормят? Как этот порридж (овсянка. — Ред.) можно в себя затолкать?.. Гадость! А эти хлопья с молоком — дрянь какая-то...»

Он все продолжал комментировать брюзгливым винни-пуховским голосом и не переставал поглощать все, чему давал уничижительные характеристики: «Нехорошо, невкусно. То ли дело у меня с утра жена яишенку приготовит! А это что вон там у вас? Дайте-ка мне. Спасибо. Опять гадость невозможная! Это пирожок? Тьфу! То ли дело у меня жена пирожки печет и жарит. Ну, что я тут пропустил? Вон, вижу что-то еще в тарелке... Давайте сюда. Безобразие!»

...Глядя на экран телевизора, Леонов и там не видел ничего достойного похвалы: «Это разве кино? Черт-те что... Вот у нас кино снимают, это да!» И ел, и смотрел он, все отрицая, с мрачным лицом, без тени улыбки... А мы прямо-таки покатывались со смеху, потому что каждый раз это было бесконечное представление, даваемое одним актером для узкого круга публики... В жизни же он был очень серьезным человеком... Редко от кого приходилось услышать что-то столь глубокое, неожиданное. То, что Евгений Павлович говорил, было серьезно — и все равно смешно... Но и серьезное, и смешное легко уживалось вместе, без ущерба одно для другого...

«Андрон Кончаловский предлагал мне роль в «Романсе о влюбленных», но я отказалась»

...Кончалась работа над одним фильмом — начиналась над другим, практически без перерыва... И вдруг прерваться, перерешить что-то, переоценить ситуацию и сделать попытку вернуться в прерванную жизнь нормальной девчонки-подростка мне было просто некогда. А уж в пятый раз, когда приглашение на роль поступило от моего «крестного» по профессии — от Александра Митты, начавшего работу над новой картиной «Гори, гори, моя звезда», у меня не было ни капли сомнений...

С Олегом Павловичем Табаковым, которому была предназначена главная роль, я встретилась тогда впервые... Но именно благодаря ему во время тех съемок окончательно определилась: кто я, что и чем хочу заниматься. На меня исключительно подействовало то, как Табаков любил актерскую профессию, театр, как он понимал место и роль артиста... И меня жгла жажда, просто безумная, поскорей занять такое место... Я приняла решение, а затем осуществила его — поступила в Школустудию МХАТа... Туда, где учились и Табаков, и Ефремов...

Но после всех огромных ожиданий и разожженной во мне жажды действовать начался затяжной штиль... И мне практически нечего рассказать о своем студенчестве... Посещала все занятия, слушала, писала, штудировала, выполняла задания. И в семье шла какая-то жизнь, и среди приятелей. Но главное дело, а им была тогда учеба, оставляло во мне впечатление непонятного какого-то времяпрепровождения. Мертвая зыбь...

...Андрон Кончаловский предложил мне тогда роль, на которую потом взял Леночку Кореневу, в фильме «Романс о влюбленных». На его предложение я ответила: «Не могу. Нам запрещено сниматься, пока учимся». — «Запрещено? Бред. Это бред! Уверяю, что сняться в этой картине гораздо важнее, чем закончить институт ради названия». Я все равно отказалась. А он был прав...

...Думаю, что очень не случайно именно в этот период я вышла замуж — в 17 лет. И родила дочку — в 19. Главная причина здесь не в «семейной традиции» ранних браков, хотя она и есть: мамина мама — в 17 лет, мама и папа — в те же 17, я — тоже... Только моя старшая дочь немножко затормозила эту гонку, и по ее «вине» я не успела стать бабушкой раньше сорока лет, как все представительницы предыдущих поколений в семье. И все-таки традиция ни при чем... Если бы я действительно училась, мне было бы совсем не до замужества и не до материнства... Так что в роли молодой жены я оказалась... от нечего делать (если понимать слово «делать» как «работать»)... Удивительно ли, что мое первое замужество не оказалось ни удачным, ни долгим.

А вообще состоялось оно по очень «забавной» причине. Мой старший брат Виктор влюбился в мою подружку, взаимность не заставила себя ждать, и они решили пожениться... Мы с будущей невесткой ночами обсуждали, какое будет платье и вообще как да что... И мне вдруг так захотелось тоже... свадебное платье... У нас была знакомая портниха в Доме моделей, где теперь руководит Слава Зайцев, в шкафу лежал совершенно потрясающей красоты гипюр, да еще и с люрексом... — оставалось только стать невестой... И как-то, танцуя на одной из вечеринок, я спросила своего поклонника:

— Виталь, у тебя черный костюм есть?

— Нет... А что, нужен?.. Будет!

— Вот хорошо. Давай, быстро чтоб был черный костюм, потому что я за тебя выхожу замуж...

...Виталий Мелик-Карамов (известный кинодокументалист и журналист. — Ред.) второй раз так и не женился... «Ты такой преподнесла мне урок, что большего я не хочу», — говорит он мне. Это, конечно, не всерьез, но ведь жизнь-то ему я чуть не сломала... Более семейного человека трудно себе представить, а он — без семьи. Я чувствую свою вину... Хотя разошлись мы не от того, что я не любила его или обманула... Виталик был очень семейным. Он ревновал меня к театру, к ролям. Запрещал мне поцеловаться на сцене, а я играла в спектакле «Валентин и Валентина»... Поставил ультиматум: «Или я, или театр!» — «Театр!» Одним словом я все отрезала, взяла ребенка — и уехала...

Кстати, если я вышла замуж, мягко говоря, ненормальным образом, то родила еще того ненормальней... Оказалось, что проще родить, чем каждый день воевать и объяснять снова и снова, почему я не хочу пока заводить детей... И не дождавшись трех дней до 19-летия, я стала мамой своего первого ребенка — дочки Ариши...

«Пообещав спеть, Высоцкий подбил экипаж дать сигнал о том, что закончилось топливо»

...В фильме «Единственная» я снималась с Владимиром Высоцким. Картина ставилась на «Ленфильме». И мне, и Володе приходилось ездить туда из Москвы. Мы и ездили, выкраивая дни, но все время порознь, «пересечься» никак не удавалось... У меня спектакль сегодня — у него завтра, он с гастролей, я — на гастроли... Режиссеру пришлось выкручиваться и изощряться вовсю. Даже диалоговые сцены, где я и Володя должны были оказываться в кадре попеременно, мы снимали по отдельности, а потом ювелирно монтировали крохотные кусочки ленты...

Но хоть что-то надо было обязательно отработать вместе, отснять кадры с нами обоими. Каким-то чудом мы, наконец, однажды прорвались сквозь несовпадение своих раскладов. Нам взяли билеты на ночной поезд — «Красную стрелу». Сели мы в него каждый сам по себе, не встречаясь, билеты у нас были в разные вагоны. Утром в Ленинграде, на платформе нас должен был встречать кто-то с «Ленфильма».

...Я вышла на перрон одной из первых... Стоим под расписанием, ждем Высоцкого... Все прошли, перрон пуст. Неужели не приехал? Что случилось? Ждать нам или уходить? Наконец на дальнем конце платформы, у последнего вагона, вдруг кто-то замаячил — в виде смутного пятнышка. Ага, уже видно, что это вроде бы двое. Вот они еще ближе — точно, двое. Слава Богу: они — Володя и Марина. Вижу их как сейчас: он — впереди, идет легкой, шальной такой походочкой, на гитаре наигрывает, напевает что-то... На нем курточка нараспашку, шарфик через плечо... А Марина — следом. Идет она за ним с двумя огромными чемоданами — «бегемотами», тянет их за собой на поводках. При этом на ней длинная норковая шуба — «в пол»... Так и стоит у меня эта картинка перед глазами...

Сниматься с Высоцким было легко: работать он умел, и все шло быстро, удачно. А отснявшись, обратно мы летели самолетом... Как только прилечу — мчусь домой и в театр, на спектакль, время рассчитано по минутам. Но погоде на мои расчеты было глубоко наплевать: начался сильный снегопад, полосы заметало... И мы кружили над Москвой, все кружили, дожидаясь посадки... Я начала причитать: «Спектакль! Я не успею! Меня из театра выгонят!» Володя сначала недоумевал и ободрял меня: «Не может быть! Как это — выгонят? Заменят, куда они денутся!» Потом утешал: «Успеешь, успеешь».

Потом ушел. Потом вернулся: «Все, сейчас сядем. Пилоты скажут, что керосин кончается, им дадут аварийную посадку. Я железно договорился, за концерт». Чтобы мы сели, он подбил экипаж дать на землю сигнал, что, мол, топлива в баках нет, а за это пообещал пилотам петь. Что и выполнил. Счастливые пассажиры, и я в том числе, помчались из аэропорта в город. Высоцкий остался с экипажем — давать внеочередной бесплатный концерт...

«В буфете Дворца съездов я ложками ела икру, которая стоила там меньше, чем в театре квашеная капуста»

...За роль в фильме «Ключ без права передачи», снятый режиссером Динарой Асановой, мне присудили премию Ленинского Комсомола. И вскоре после этого предложили стать делегатом съезда ВЛКСМ... Там я вдруг оказалась в новом и прелюбопытном для меня мире... Меня поразила степень организованности — по контрасту-то с кинематографическим хаосом. Четкость, стройность, массовость были такими красивыми и вдохновляющими. Я все принимала за чистую монету: лозунги, которые скандировались всем залом, песни, которые пелись так же...

Происходящее на съезде в первый его день захватило меня полностью... Вот так все должно быть: эти люди вокруг меня — лучшие в моей стране, они идут правильным курсом — прямо в светлое наше будущее, в коммунизм. И его... можно даже увидеть и потрогать руками... Часть коммунизма можно было употребить сразу: в зале и в фойе Дворца съездов, в его буфетах. А другую часть — принести домой. Я была совершенно ошарашена объемом льгот, свалившихся на меня. В моих руках, кроме программы съезда и проектов резолюций, оказались талоны на дефицитные сапоги, колготки, сумочки кожаные, совершенно недоступные для простых смертных. За ними я могла по билетику в конвертике прийти в Кремль, в какой-то подвал, и там за мизерные деньги меня грузили, как ишака, всякими прелестями жизни. В киосках Дворца съездов продавались замечательные книги, которых — ни на каком черном рынке ни за какие деньги... В перерывах в буфете я ложками ела икру — за цену, меньшую, чем стоила в театре квашеная капуста...

На второй день, вскоре после начала заседания, сидящие рядом предложили мне... сыграть в морской бой... Я потрясла головой, огляделась — и меня словно током ударило... Держа руки под партой, делегаты — кто бутербродом перекусывал, кто в этот самый морской бой резался, кто кроссворды решал, кто симпатичных женщин по залу высматривал... Господи, а как же судьбы страны, светлый путь ее молодого поколения?!

В обеденный перерыв ко мне подошли несколько ребят — нынче все они руководители, не утратившие своих солидных должностей ни с какими перестройками — и пригласили в ресторан... Тогда их призыв произвел на меня впечатление голоса с того света, проделок дьявола... Но дело молодое, в конце-то концов... Прекрасно пообедали, потом не захотелось расставаться — пошли куда-то еще. До конца съезда... кто-то нас там отмечал, а мы прекрасно кутили, разъезжая по всей Москве...

На последнем собрании надо было обязательно присутствовать живьем. Выборы ЦК ВЛКСМ на очередные четыре года... И вдруг: «От творческой молодежи предлагаю избрать в ЦК лауреата премии имени Ленинского Комсомола... актрису Елену Проклову!» Бу-ум! Снежная лавина — мне на голову... А за ней — еще одна: «Принято единогласно!»... У меня — шок...

...Прекрасные четыре года. Компания — все молодцы, весельчаки, умницы... Поездки по стране, слеты и конференции, творческие встречи по линии ЦК, заграница... Когда подошло время нового съезда, меня вызвали в ЦК и сказали, что требуется доклад от творческой молодежи и читать его должна я. Дома я ночами писала доклад... Выдержки читала родителям. Отец крутил пальцем у виска: «Ты что, с ума сошла? Кто тебе даст это прочесть?..»

Пришла я в Центральный Комитет, положила папку на стол: «Вот мой доклад!» Один из секретарей ЦК ВЛКСМ положил передо мной другую папку: «Нет, ваш доклад — вот»... Прочитал одну страницу из того, что я принесла... Такого гогота, такого ржанья я ни разу в жизни до тех пор не слыхала... А накануне назначенного дня выступления мне позвонили из театра: «Лен, у нас тут замена. Завтра «Кремлевские куранты», ты играешь».

— ...Я не могу. Я выступаю с докладом на съезде.

— Нет, нам позвонили из ЦК ВЛКСМ. Доклад будет читать другой человек. Ты завтра играешь.

...Я тогда открыла для себя: есть, значит, у нас те, кто выдвигает-задвигает, и есть «ящики», то есть все остальные граждане.

Впрочем, при всем максимализме я не забывала о насущном и материальном. Мне было крайне нужно свое жилье. Я к тому времени развелась с Виталием, осталась с дочкой... Одно дело — любить родителей, а другое — их стеснять... И я жила в съемных комнатушках, в каких-то временных углах, у друзей... А еще — в гостиницах и поездах, зачастую принимая «дальние» предложения сниматься именно потому, что будет где жить какое-то время...

Моя мечта о квартире сбылась совершенно внезапно... Была поездка в Италию, от Госкино. А когда летели обратно, я сидела в самолете рядом с Николаем Трофимовичем Сизовым, тогдашним директором «Мосфильма». Разговор у нас зашел о том, как я живу, где... И Николай Трофимович, а он до киностудии работал в Моссовете, говорит: «Ты что думаешь, другие-то как квартиры получают? А ведь ты такая актриса, тебя все знают... Поможем... Прямо завтра и приходи, к девяти часам»... А через месяц я въехала в СВОЮ квартиру, и счастливей меня не было на свете человека, хотя вся «обстановка» года два состояла только из штор и... классно выделанных овчин, подаренных мне на съемках в Узбекистане. Они стали постелью, коврами, креслами, стульями. В доме царило сплошное шкурничество...

Пока я обреталась то тут, то там без собственного пристанища, Ариша почти постоянно жила у моих родителей. А когда моя жизнь как-то стабилизировалась, дочка сказала мне: «...Я тебя очень-очень люблю. Но останусь жить с бабушкой и дедушкой».

...После того как я «уступила» свое дитя, у меня был, согласитесь, повод хорошенько подумать над словом «дом». И над другими, близкими к нему по значению: семья, очаг, родители, поколение...

...До сорока лет стечение обстоятельств уводило меня в сторону от быта — если не любого вообще, то повседневного... А потом это самое «стечение» стало вот таким: новая семья, новое место жительства (сначала именно место, пустое и ровное), потом уже — дом, который строился, обживался, устраивался вместе с куском земли вокруг этого дома. Дом получился большим, домашняя работа — тоже. Но чем больше — тем лучше, ей-богу... Потому что это адресовано самым важным людям, самым близким, самым родным. Тем, кто живет со мной одной жизнью...

«Вместе с Сергеем Герасимовым, Тамарой Макаровой и Георгием Данелией мы купались в бассейне для... нудистов»

...В советское время наши, актеров, загранпоездки организовывали на правительственном уровне, в состав делегации входили председатель Госкино, начальник управления из Министерства культуры, директор одной из ведущих киностудий, представители «Союзэкспортфильма». В таких поездках график был расписан по минутам, на отдых оставалось буквально три-четыре часа. Программа дней советского кино или фестиваля порой начиналась с шести утра и заканчивалась часа в три ночи — шоферы за рулем автобусов или машин успевали сменяться три-четыре раза...

...Однажды был «марафонский забег» по Латинской Америке, из страны в страну, в течение целого месяца. Мы «бежали» вместе со Светланой Тома... Эта поездка мне запомнилась на всю жизнь... В каждой стране — дня по три, не больше. Чемоданы собрать — чемоданы разобрать. Только прилетели — через час уже какое-нибудь мероприятие. Надо там быть, и то — на уровне, по высшему разряду. И потом в течение дня — не менее четырех раз переодеться: утренний наряд, представительский, коктейльный, вечерний, ночной... Для этого мне перед каждой поездкой приходилось «облагать данью» всех подруг, собирая платья, туфли, бижутерию, косметику. Чтоб губная помада, например, была не одна, а хотя бы трех видов, трех оттенков.

...А все местные газеты писали: какие блистательные, роскошные, ослепительные эти русские актрисы! Как шикарно живут, как шикарно держатся!.. Подлинным же шиком были только снимаемые для нас номера-этажи, один для меня, другой для Светланы. А спали мы с ней в одной комнате, на моем этаже... И были счастливы, купив своим дочкам по кукле Барби, аж пустились в пляс по этому поводу...

Какие предпринимались усилия, чтобы можно было, не стесняясь себя, принимать приглашения на виллу Адриано Челентано, во дворец Софи Лорен! И выглядеть так же, как они, не имея и сотой доли их возможностей... Но я считала, что мне доверена исключительно важная роль, и играла ее со всей ответственностью...

Были и очень забавные истории... После того как я снялась в «Единственной», мы поехали в Западный Берлин. Делегация была большая: Сергей Герасимов, Тамара Макарова, Георгий Данелия... Культурная программа, поездки бесконечные, все очень интересно, только безумно жарко — такое выдалось лето. Среди всех прочих удовольствий нам страшно не хватало одного — купания... И мы решили сходить в какой-нибудь бассейн...

Купили купальники и направились в тот, на который взгляд упал. Зашли... Что-то оказалось слишком дорого... Но денег хватало, а искупаться уж очень хотелось. Мы заплатили, и за нами... понесли какие-то огромные корзины с шампунями, маслами, благовониями... Нам выдали пушистейшие халаты, полотенца с тапками, и мы предвкушали, как сейчас будет прекрасно... А в самом бассейне, посередине, как нам сказали, есть островок с ресторанчиком, где можно красиво посидеть.

До бассейна — пожалуйста в сауну, в маленькие бассейнчики с паром, с направленными душами и так далее. Мы, девочки, блаженствовали от души... Правда, новые купальники у нас отобрали: в гардеробе, где мы оставляли все свое, попросили оставить и их... Ну, нельзя — и ладно. Девочки-то направо, а мальчики налево... Пошли по стрелкам на стенах: туда, туда... И вот наконец — главный бассейн, и островок, и ресторанчик. Ура! И неожиданно мы вдруг оказались среди оранжерейной зелени — перед широким открытым пространством, очень светлым, просторным после сауны и коридоров... Только мы вышли — и тут же на другой стороне этого открытого пространства показались наши мужчины. Оп-ля! И мы, и они — абсолютно голые. То же самое и вокруг нас, как мы вдруг заметили... Оказывается, мы попали в клуб нудистов.

Повернулись мы, посмотрели друг на друга... Что делать-то? Ну а что тут делать: мы перед нашими мужчинами, как и они перед нами, уже «засветились», деньги уплачены бешеные, взять нам свои купальники и надеть их никто не даст, а поплавать смерть как хочется и поесть тоже... Выбора у нас, в общем-то, не было. И мы все нырнули в бассейн, наплавались, потом вылезли, заказали еду, попилипоели — словом прекрасно, в полное свое удовольствие провели время. А потом в Москве, встречаясь, смеялись: как это мы — оп-ля!..

«Мои сыновья-двойняшки всего на несколько мгновений успели увидеть белый свет»

...История моего второго замужества была необычной... Сейчас Александр Михайлович Дерябин — известный как врач-травник... А когда я с ним познакомилась, он был певцом, выступал от Московской филармонии, его даже брали в Большой театр. Знакомство наше состоялось, когда... у меня разворачивался роман совсем с другим человеком... В один из дней мы с кавалером пошли в гости к его другу... Провели время, поболтали, потанцевали и ушли. А как только я вернулась домой — звонок: «Здравствуйте, это Саша Дерябин!.. Вы были сегодня у меня в гостях... Лена, я влюблен в вас...» Не выбирая слов, я разъяснила, что ему — ничего, никаких надежд. И все, и забыла про инцидент...

Продолжение последовало только через 10 лет. Тогда у моей Ариши открылась язва двенадцатиперстной кишки, это часто бывает у детей в переходном возрасте. Я ее лечила, как обычно, таблетками, антибиотиками. А как-то раз жена Евгения Евстигнеева мне в театре сказала: «Это ты бросай. Есть доктор-бог, который лечит травами. Он Аришку обязательно вылечит. Хочешь, я тебя с ней к нему отведу?»

Приехали... Четырехэтажный дом, подъезд без лифта, и на лестнице до четвертого этажа стоит очередь-толпа. Мы прошли мимо нее наверх, позвонили. Нам открыл мужчина — высокий такой, красивый... И вдруг он — бум-с, падает на колени: «Лена!.. Ты пришла ко мне!» И не вставая с колен: «Эту женщину я люблю уже десять лет». А затем встал... Вместе со мной: обхватил руками за ноги и поднял — как пальму в кадке... В тот момент и в тех обстоятельствах вся эта сцена произвела на меня впечатление, которое трудно было оценить трезво. И роман наш закрутился за два дня... Когда я лучше стала понимать, что за жизнь теперь у Саши, это была уже наша общая жизнь...

...Я ждала ребенка — вернее, двойню... В период этого ожидания в моей жизни мало что изменилось. Саша работал, я тоже работала — без всяких скидок на свое «интересное положение»... Мои визиты к врачу сводились к самому необходимому минимуму. И никто не обратил внимания на одну маленькую деталь, которая не имела почти никакого значения для меня самой в обычном состоянии, но которая ни одной женщине не даст возможности стать матерью. У меня, оказывается, повышенная свертываемость крови, слишком густая кровь... Ничего страшного — лично для меня. Только такая кровь плохо проходит через плаценту, недостаточно питает плод. Но и тут тоже все легко поправимо: есть простые, абсолютно безвредные препараты, разжижающие кровь. Достаточно принимать их более-менее регулярно — и все, никаких проблем. Просто надо, чтобы однажды такая особенность крови была замечена, а потом — скорректирована... Но я об этом не знала...

Наши с Сашей сыновья-двойняшки всего на несколько мгновений успели увидеть белый свет — настолько нежизнеспособными они родились... Я была сбита с ног, опрокинута, опустошена... В голове — тысяча вопросов: почему? за что? И все они абстрактно адресованы мной судьбе, Богу, всему миру... Но ни один — людям в белых халатах... Вернуться в то место, где все случилось, я просто не могла... А когда смогла, все справки, анализы уже ушли в архив...

...Когда беда случилась во второй раз, это уже был сын от моего третьего мужа — Андрея. Я рожала там же, у тех же врачей, они помнили мое несчастье. Но теперь-то, казалось, все было в порядке, все сидели около меня, мы все вместе рыдали от счастья, что ребенок живой, нормальный, мальчишка... Нам уже выписали все справки, чтобы его регистрировать. Не знаю почему, но я сказала, что торопиться мы не будем, пойдем регистрировать, когда я с ребенком выйду отсюда... А на восьмой день врачи сообщили, что ЭТО произошло... Оставалось сказать, что я как будто наперед чувствовала... А взамен предчувствий мне надо было вовремя пить препараты, разжижающие кровь, но я и тогда еще не знала этого... У моего мальчика были недоразвиты надпочечники — важнейший в гормональной системе орган. Но снова моральный крах не дал мне как следует разобраться в чисто медицинских причинах.

...В следующий раз я доносила младенца до шести месяцев... Как раз праздновался мой день рождения, пришедшийся в том году на воскресенье. Мы сидели в ресторане Дома кино, в двух шагах от моего дома, все было прекрасно, но вдруг у меня начались боли... Отправились домой. Я прилегла, но лучше мне не стало, к тому же поднялась температура.

Мне бы обратиться туда, где меня знали и наблюдали, но ведь выходной же! В ближайшем роддоме отказались меня принять: мол, слишком большая ответственность... Муж вызвал «скорую», и я оказалась в Первой градской больнице (одна из крупнейших многопрофильных клиник в Москве. — Ред.), у дежурного, совсем молодого врача — студента, проходившего там практику. Он... избавил меня от угрозы самопроизвольного выкидыша — путем избавления от беременности. Стол, маска — и через несколько часов я пришла в себя, без температуры и без ребенка. Вся такая здоровая и свободная...

После этой блестящей операции юного медика я не могла забеременеть года три. И, наконец, поняла, что мне нужно духовное очищение, слишком уж многое во мне находилось в запущенном, замусоренном и захламленном состоянии... Одним из открытий — увы, неутешительных — стала и фраза «Да куда ж тебе еще детей-то иметь?» И я сделала вывод: надо выбирать. Если действительно хочу родить ребенка — придется мне бросить все и стремиться к одной-единственной цели. А стать матерью между прочим... не задумываясь ни о чем, просто в процессе получения удовольствия — не получится...

Понадобились четыре детские жизни, несостоявшиеся, чтобы до меня дошел глубинный смысл, первопричина... Должно быть, тех четверых моих желанных, но не выживших детей ждала бы не та жизнь под моим воспитанием. Слава Богу, что однажды Судьба все-таки взялась за меня всерьез и заставила думать, думать, думать... До тех пор, пока не «выдумалась» Полинка...

Да, с ней все было: многомесячное лежание в клинике — почти весь период от зачатия до родов, 700 уколов, которые я сама себе колола в живот (все же это не так больно, как делает медсестра) и многое другое... Но счастье мое, явление нового родного маленького человечка, пришло ко мне именно от дум, от хода мыслей, повернутого на некий более правильный настрой. Можно сказать и более понятно: произошло чудо... Но я для него многое сделала. Ушла из театра, оставила Москву и переехала жить за город... Сознательно исключила себя из множества привычных человеческих отношений, чтобы не давать пищи тому, что меня растаскивало в разные стороны...

...Теперь передо мной встают другие проблемы. Я должна дать своей младшей, Полинке, столько, сколько должна была в свое время дать Арише. И еще гораздо больше: разве даром для меня прошли 20 с лишним лет, составляющие разницу в возрасте моих дочерей?

...Старая боль меня, наконец, отпустила... Но все-таки помню, как хватало самого малого и самого отдаленного намека на смерть близнецов — и меня словно бросало навзничь, откидывало в отчаяние. Помню и странное — страшное! — перерождение этого чувства. Когда надо было исполнять роль, воплощаться в чужом образе и играть чужое горе, я воскрешала в себе боль от смерти детей — и работала на пять с плюсом, выдавала самое то, что нужно... Откуда это во мне, как я могу выворачивать себя наизнанку при помощи самого сокровенного, откуда эта беспредельная и жестокая, пусть даже к себе самой, жертвенность в угоду профессии?.. Но для актера нет ничего святее его мастерства — иначе он не актер.

«Теперь я знаю, наконец, зачем они нужны, мужчины»

...Со смертью близнецов нарушились все прежние мои связи в жизни... Шок был слишком силен, и все, кто окружал меня, и все, что окружало, способствовали его рецидивам... Одним махом перечеркнув прошлое и настоящее, я... рассталась с Александром Михайловичем... В театре, чтобы я не зацикливалась на личном несчастье, меня просто завалили работой... На дневное время мне была обеспечена «лечебная повязка» от выжженности внутри. Но оставались ночи... Одиночество было таким, что это становилось просто катастрофой...

Наконец, какой-то выход я нашла для себя в том, чтобы заботиться о брате... И стала жить у него в мастерской, где ничто мне не напоминало о недавнем... А главное — сам брат. Он не ранил меня участливостью и не оскорблял равнодушием... Вот так мы с ним и жили — около месяца...

Однажды — очередной звонок в дверь. Пошла открывать... «Извините, я не знаю, как вас зовут... Я к Виктору. Он дома?» — «Дома, проходите»...

...Кто-то там в мире, параллельном нашему, поставил пластинку со словами: судьба — судьбы — судьбе — судьбою — о судьбе...

...С Андреем мне открылось, что самые интимные отношения могут быть дурашливыми, веселыми, хулиганскими. Кроме радости, веселого любопытства, общих забот и хлопот, нас с ним тесно связало и совместное горе — сын, которого на восьмой день не стало... Потеряв детей, мы с Александром потеряли все в своей совместной жизни... А с Андреем я узнала, как можно чувствовать себя спасаемой — и спасенной! — в горе... Все это время я помню себя охваченной его горячими объятиями, запеленутой в них. Впервые я узнала горе как возможность чувствовать себя полностью защищенной... И с тех пор я знаю, наконец, зачем они нужны, мужчины... У женщин нет этой их силы...

...В своей жизни я долго шла по тому же пути, которым идут огромное большинство женщин и мужчин: сначала — взаимное любопытство, разгорание, а потом — вражда, война... Это была моя постоянно набиваемая шишка: огромный интерес снова и снова переходил сначала в тихое и молчаливое, «холодное», а потом «горячее» состояние войны. Наконец конфликт доходил до перемирия путем... развода. Или расставания... Закономерность, знакомая многим...

В отношениях с Андреем тоже был момент, когда у меня «начал чесаться лоб». Но вместо широченной торной дороги мы углядели маленькую узкую тропинку, которая с годами становится все шире... Возможность жить не только своей жизнью, чувствовать не только свое удовольствие — это, оказывается, так интересно!

...И, наконец, дом... Большой, кирпичный, построенный за городом нашими собственными руками... Когда-то у нас с Андреем было по машине, обе их мы продали, на сумму от продажи наших «колес» купили стройматериалы — так все начиналось... Сейчас в доме, кроме нас с дочерью, а часто и старшей моей Ариши и ее дочки Алисы, живут кот породы курильский бобтэйл по кличке Арсений и наша гордость, чемпион Европы среди юниоров — голубой чао-чао, которого зовут Хаммер...

В нашем доме есть подвальная комната — моя кладовая, баночная и бутылочная. Там стоят соленья, варенья, компоты — около полутысячи банок — и царит идеальный порядок. «Погреба поставщика двора Его Императорского Величества»... Не так давно мы оборудовали одну из комнат моего погребка под морозильную камеру, где хранится Андреева охотничья добыча — лосятина, медвежатина, рыба, привозимая нами с Камчатки... Спальня, детская, гараж, сауна, бассейн — все это выглядит вполне обычно. А вот зимний сад, который бесконечно переделывается, пересаживается, видоизменяясь по мере моей фантазии... — это моя безоговорочная гордость!..

...В новом доме появились новые возможности, и что еще интереснее — новые желания. Я стала... писать красками — акварелью, гуашью, маслом... Со времени совместных с дедушкой рисований-бесед я не возвращалась к этому. А тут вдруг... Три-четыре раза в год желание рисовать стало нападать на меня, как на иного пьяницу запой: ни остановки, ни удержу. В «запое» я могу рисовать дни напролет: не ем, не сплю, заканчиваю один рисунок и тут же начинаю другой... За несколько суток у меня появляются десятки картин, а всего их уже около двухсот, никак не меньше... И главное — я наконец перестала бояться всех подарков судьбы, уготованных и преподнесенных мне, а начала жить и получать от всего происходящего огромное удовольствие... Я заслужила свое счастье, выстрадала его, а во многом создала своими руками. Так что оно — рукотворно.