В прошлом году Игорь Кириллов отпраздновал 75-летний юбилей, а в этом году у него еще одна круглая дата: двадцать лет назад Игорю Леонидовичу присвоили звание народного артиста СССР. Вместе с Валентиной Леонтьевой они стали первыми работниками телевидения, удостоенными столь высокого звания. До них подобной чести были удостоены только два радиодиктора — Ольга Высоцкая и легендарный Юрий Левитан.
«Для того чтобы ликвидировать Левитана, к заброске в Москву готовилась специальная группа СС»
— Игорь Леонидович, помните день, когда вас награждали?
— Смутно. Щенячьего восторга по поводу присвоения мне этого звания я не испытывал. Да и, честно говоря, как-то все не очень торжественно происходило, даже буднично: «А, держите народного» — «А, спасибо большое». К сожалению, кроме морального удовлетворения, это звание тогда ничего не давало, а сейчас тем более. Я особо и не рвался получить «народного». Вот кому действительно нужно было давать звания народных артистов СССР, так это тем дикторам, которые работали в тридцатые годы прошлого столетия. Это были действительно мэтры. Чтецы — вот более точное определение их таланта.
А день награждения мне запомнился вот почему. Незадолго до этого я попал в жуткую автомобильную аварию. Сломал пару ребер, пришлось взять в руки костыли. Я не мог ни дышать, ни говорить. И на церемонии мне больше всего хотелось одного — отдыха. Держался, конечно, молодцом, но боль постоянно давала о себе знать.
— Насколько я знаю, народных артистов среди дикторов — единицы.
— Первыми были удостоены этого высокого звания моя учительница и вторая мама Ольга Сергеевна Высоцкая, а также мой учитель Юрий Борисович Левитан. На телевидении годы спустя звания получили Валя Леонтьева и ваш покорный слуга.
— Я знаю, что вы были очень дружны с Левитаном. В этом году исполнилось 25 лет со дня его смерти...
— Юрий Борисович был для меня и другом, и наставником. Хорошо помню день нашего знакомства — 4 октября 1957 года, через неделю после того как я впервые вышел в эфир. Я очень волновался, ведь все мое детство прошло «под голос» Левитана. До нашей встречи Юрий Борисович представлялся мне таким очень большим и грозным человеком, который сидит у себя в кабинете и вальяжно говорит текст в микрофон, сокрушая голосом аудиторию. И вдруг ко мне в дикторскую кабинку заходит мужчина: небольшого роста, в очках, худенький, постоянно улыбающийся... Обаятельнейший человек! Я едва сообразил, что это ОН — тот самый Левитан! Увидев мою растерянность, Юрий Борисович подошел ко мне, обнял, сказал пару-тройку фраз, от которых моя неуверенность тут же развеялась. Он наговорил мне кучу комплиментов, которых я не заслуживал по определению — я просто еще ничего не умел, да и вряд ли мог бы чему-то научиться за тот короткий период. Шутка ли сказать — всего неделя в эфире, и уже такие позитивные отклики от мэтра.
С тех пор мы были очень дружны. Левитан нередко давал мне профессиональные советы, я их с благодарностью принимал и использовал на практике. Другого такого диктора нет и не будет...
— В чем же феномен Юрия Левитана?
— О-о-о, так в двух словах не скажешь! Он был необыкновенным. Общение со слушателем было его призванием тут, на земле. Для того чтобы «вещать», нужно знать массу приемов подачи материала, которыми Левитан владел в совершенстве. Во время включений Юрию Борисовичу дивным образом удавалось превратить всю слушающую аудиторию в одного человека, и каждый из этой толпы считал себя тем единственным, кому Левитан сообщал ту или иную новость. Поверьте, это величайшее мастерство. Особенно оно проявилось во время Великой Отечественной войны, когда каждая новость от Левитана была сродни посланию свыше. Говорю это как очевидец.
Сколько всего Юрию Борисовичу пришлось пережить во время войны! Знаю, что за его голову Гитлер обещал 250 тысяч марок, а специальная группа СС готовилась к заброске в Москву, чтобы ликвидировать диктора. Для того чтобы обезопасить «главный голос СССР», Левитану выделили охрану, а по городу распускали ложные слухи о его внешности, благо в лицо Юрия Борисовича знали немногие. Это его и спасло. (На самом деле в переломные годы войны Юрия Левитана в Москве... не было. Осенью 1941-го он был эвакуирован в Свердловск (ныне Екатеринбург), поскольку вещание из столицы к этому времени стало технически невозможным, пишет Свободная энциклопедия «Википедия». В марте 1943-го Левитана тайно переправили в Куйбышев (ныне Самара), где размещался Советский радиокомитет. Долгие годы информация о том, что Левитан во время войны находился не в Москве, не предавалась огласке. — Авт.)
— Игорь Леонидович, вы были голосом советского телевидения, Юрий Борисович — радиоэфира. Соперничество между вами было?
— Увы, в некотором роде — да. Вообще телеи радиодикторы всегда соревновались — в оперативности. Из-за чего у меня однажды возник казус. Как-то, пытаясь выйти в эфир на пару секунд раньше, чем радиодиктор, я выхватил у редакторов не совсем готовые новости. Из шести страниц там были только первые две и последние две страницы. Однако я этого не заметил. Пришлось импровизировать. Я стал очень томно и важно читать новость о каком-то там заводе со всеми его локальными и глобальными успехами и перевыработкой на четыре целых и две десятых от плана. Потом, слава Богу, один из редакторов умудрился проползти под камерой и моим столом и положить мне на колени недостающие два листа информации. Я был спасен!
Однако должен вам сказать, что до семидесятых годов радио все же было главным. Это потом ситуация изменилась — стали покупать телевизоры. А до этого ТАССовские (ТАСС — Телеграфное Агентство Советского Союза. — Авт.) сообщения радиодикторы получали на четыре-пять минут раньше нашего ТВ-брата.
«Из Коммунистической партии я вышел по чисто религиозным мотивам»
— Игорь Леонидович, скажите, ваше дикторское мастерство — приобретенное или что-то вы унаследовали от родителей?
— Вполне возможно. Отец был военным, имел хорошо поставленный голос, был начитанным и катастрофически не переносил мат. В моей семье все говорили на очень достойном литературном языке. Сейчас, к сожалению, литературная речь куда-то подевалась.
Я был единственным ребенком в семье, так что строгости со стороны родителей мне удалось избежать. Однако особо избалованным тоже не был. Однажды моя первая учительница русской словесности назвала меня enfant gate. По-французски это значит избалованный ребенок. Мне стало тогда стыдно за подобное прозвище, и я ответил учительнице: «Может, я все-таки нормальный гате?»
— Вы были проблемным ребенком?
— Нет, не сказал бы. Просто так повелось, что за все пакости моих одноклассников приходилось отвечать мне. Хотя я, конечно, как и все дети, был активным. Любил играть в футбол. Мячей тогда не было, приходилось пинать консервные банки или мамины старые чулки. Мы их крепко связывали в комок, после чего они вполне походили на футбольный мяч. Особенно мне нравилась футбольная площадка возле Новоспасского монастыря.
— Вы ходили в церковь?
— Нет, не ходил. Я был атеистом. Давал «слово при всех вождях», что не буду увлекаться религией. Гораздо позже мое отношение к ней изменилось. Я увлекся религией лет двадцать назад. Это было еще не то время, когда все вокруг повально стали жечь партбилеты, а чуть раньше. Кстати сказать, мой партбилет так и лежит у меня дома, как и билет моей жены, которая недавно умерла. Она работала на «Останкино» звукорежиссером... Но я отвлекся. Я-то как раз и вышел из партии по чисто религиозным мотивам. Меня отпустили довольно безболезненно, правда, заставили заплатить партвзносы. Но за свободу нужно платить, и я с радостью это сделал.
«На следующий день после того, как Александр Бовин в прямом эфире заявил, что нашим войскам нельзя было вторгаться в Афганистан, его выгнали с телевидения»
— Что вы как профессионал думаете о той информационной войне, которая разгорелась во время грузинско-осетинского конфликта?
— Знаете, я не могу спокойно на все это смотреть. Мне кажется, что за всю свою жизнь мне не приходилось видеть ничего подобного. Чтобы две по-настоящему братские державы — Россия и Грузия — так агрессивно относились друг к другу?.. Теперь вот и Украина во всем этом участвует. Война вроде бы закончилась, но информационная дезориентация населения продолжается. Почему так происходит? Да все дело в том, что многое зависит от руководства канала, от того, какую политику ведет генеральный директор канала. Миссией телевидения всегда было, есть и будет — служить хозяину. Тут ничего не поделаешь... Но я хочу сказать, что полностью разделяю политику российских телеканалов, считаю, что они в отличие от украинских, на которые влияет администрация вашего президента, объективно освещают события в Южной Осетии.
К счастью, сегодня, в условиях демократического строя, средства массовой информации, и особенно радио и телевидение, имеют СВОЮ позицию, а журналисты говорят то, что думают. Раньше, в советское время, такого полета фантазии, как сейчас, дикторы себе позволить не могли. Хотя и тогда были люди на ТВ, которые все-таки решались резать, как говорится, правду-матку. За что впоследствии страдали. Например, это произошло с нашим великим политобозревателем Александром Евгеньевичем Бовиным. Как-то в прямом эфире он заявил: мол, нашим войскам ни в коем случае нельзя было вторгаться в Афганистан. Как результат — Бовина выгнали практически через день. Одно время он вообще нигде не работал, его отстранили не только от телевидения, но и от газеты «Известия», в которой он с успехом работал. Слава Богу, потом Бовина все-таки реабилитировали. Правда ведь все равно выплывет наружу...
— А вы могли позволить себе выразить собственное мнение?
— Ну, я работал диктором, а не журналистом. Однако, в принципе, я мог сказать то, что думаю. Вопрос заключался лишь в том, как сказать. Я мог выразить свое мнение интонацией. Как говорил Салтыков-Щедрин, «важно не то, что ты говоришь, а что имеешь в виду». Сейчас, к сожалению, новое поколение дикторов этого делать не умеет. Слабое исполнительское мастерство, мягко говоря. А ведь нюансов в профессиональном плане очень много.
— Можете рассказать о некоторых?
— Помню, была такая история. Я не раз произносил фразу «товарищ Леонид Ильич Брежнев». Вроде бы, с филологической точки зрения все верно. Однако как-то я получил письмо от старых большевиков, которое подписали 80 человек. В нем говорилось следующее: «Игорь Леонидович, как вам не стыдно так говорить? Мы даже Ленина никогда не называли «товарищ Владимир Ильич Ленин». Нужно говорить просто: товарищ Брежнев либо Леонид Ильич. А говорить, как вы, «товарищ Леонид Ильич Брежнев» — это же не по-русски!» После такого гневного письма я пошел к нашему председателю (Первого канала. — Авт.) и попросил его освободить меня от работы диктора новостей. Он, разумеется, отказался.
Потом мне пришло несколько писем от художников. Один из них написал: «Товарищ Кириллов, неделю назад вы читали серьезное постановление, а в глазах-то у вас было совсем другое...»
— Чего, по-вашему, еще не достает современным дикторам?
— Хорошей памяти. Особенно это видно, когда внезапно перестает работать телесуфлер. Дикторы начинают «экать» и «бекать» в прямом эфире, а это уже позор. Вообще суфлер считаю бичем современного телевидения. Человек в кадре должен быть с собственной, а не электронной мыслью. Тогда и курьезов таких не будет. Нужно тренировать память. Я, к примеру, мог запомнить большой объем текста.
Помню, был случай. Однажды мы с Валей Леонтьевой читали закадровый текст в программе об Аркадии Гайдаре. Уже во время эфира выяснилось, что в тексте сценария не хватает последних четырех листов. Видимо, кто-то из редакторов перед самой программой взял, а назад не положил. Прямой эфир. Что делать? Но мы были молоды, память у нас была хорошая. Мы отключили микрофоны и решили: кто что помнит, тот то и говорит. Условный сигнал — поднятая вверх рука, как в школе. Так своими словами мы все и пересказали! На следующий день на летучке обсуждали эфир предыдущего дня. И председатель вдруг говорит: «Особо хотел бы отметить фильм о Гайдаре. Поначалу он показался мне нудноватым, но вот с середины программы дикторы очень хорошо начали читать. Неужели сразу нельзя было такой тон задать?» То есть когда мы отошли от кондового текста и начали импровизировать, получилось настоящее искусство. Мы ведь только назывались дикторами, а на самом деле были мастерами на все руки: и ведущими, и журналистами, и репортерами, и актерами... В общем, все в одном флаконе (смеется).
«Дикторская популярность — очень дешевая вещь»
— Игорь Леонидович, мне известно, что вы, как и Юрий Левитан, мечтали стать артистом. Не жалели о своем выборе в пользу дикторства?
— Нет, не жалел. Хотя поначалу были некоторые сомнения. Ведь я окончил Щепкинское училище и даже поступил на работу в Театр на Таганке. Но тут, понимаете, в чем дело... Очень быстро пришло осознание, что я получил совсем не то, к чему стремился. Проработав недолгое время в Малом театре, я понял, что это — не мое. Спустя два года, в 1957-м, без сожаления ушел на телевидение, которое стало делом всей моей жизни. И могу с уверенностью заявить: работа диктора намного сложнее работы актера в театре.
— Желания выйти на сцену не возникало?
— Еще какое! Однако тогда совмещать работу в театре и на телевидении не разрешалось. Ведь целью диктора было создать позитивный образ. Чтобы зритель тебе верил и полностью принимал тебя, твой голос и твои новости. В театре же мне могли дать роль, негативно влияющую на образ позитивного героя, понимаете?
— А кроме того, на телевидении в 1957 году был сугубо женский коллектив: Валентина Леонтьева, Анна Шилова, Людмила Соколова, Анна Шатилова. Сплошь красавицы! Трудно вам было, небось, глаза разбегались?
— Ну, как вам сказать... Тогда время было другое, это сейчас популярны вольные нравы. А тогда, хотите — верьте, хотите — нет, нас связывали только дружеские и профессиональные чувства. Вспоминаю, как я, будучи еще совсем юным, пришел на канал и, спустя всего пару дней, меня уже поставили в эфир — просто на тот момент были все заняты. В руках у меня дрожал листок с текстом, буквы разбегались перед глазами, тело била дрожь, голос вибрировал, а на лицо не нужно было даже пудру накладывать — оно и так было белым от страха. Но вы не поверите: за считанные секунды эти совершенно удивительные женщины привели меня в порядок, дали пару-тройку советов, и я очень неплохо вошел в эфир.
Мы сразу сдружились. Жили практически одной семьей, ведь коллектив у нас был совсем небольшой.
— На протяжении всей своей карьеры телеведущего вы были звездой. Как вам удалось не заболеть звездной болезнью?
— Понимаете, нас тогда учили, что понятие «звезда» — исключительно астрономическое. А наша узнаваемость — всего лишь избытки профессии. Поэтому о том, чтобы «зазвездиться», мы даже не думали. Да и, если быть совсем откровенным, дикторская популярность — это очень дешевая вещь. Хотя, конечно, письма я получал буквально мешками. Там было все: и похвала, и жесткая критика. Да чего только не было...
— О помощи не просили?
— Да ну, какая помощь (смеется). Тогда все понимали, что все живут на одну зарплату, которая не превышала очень скромный предел. Это мы, ведущие, мечтали о какой-то помощи. У нас даже была такая шутка: вот собрать бы с каждого телезрителя по десять копеек — глядишь, хватило бы на безбедную старость.
А вообще мы очень уважительно относились к своему зрителю, я бы даже сказал, у нас была к нему любовь. Помню, от некоторых писем, которые приходили в редакцию, мы буквально плакали. А все потому, что мы работали на зрителя, а не на Кремль. И не верьте тем, кто говорит обратное...
