У Валерия Сушкевича вся жизнь — борьба. В три годика маленький Валера, заболев полиомиелитом, был вынужден бороться за свою жизнь. Затем началась борьба за выживание — в советском обществе инвалиды были чуть ли не изгоями. Буквально каждую минуту Сушкевичу приходилось доказывать себе и окружающим, что он может добиться всего. Начав плавать, стал чемпионом Украины. Едва передвигаясь на костылях, пять лет отучился на дневном отделении физико-математического факультета Днепропетровского университета. Причем ни дня не пропустив по болезни! Политическая карьера Валерия Михайловича тоже впечатляет. Благодаря его законопроектам люди с ограниченными физическими возможностями получают в нашей стране все больше прав.

Двенадцать лет назад Валерий Сушкевич создал и возглавил Паралимпийский комитет Украины. С тех пор наша страна — на ведущих позициях в спорте инвалидов. Пятого сентября в столице Китая Пекине стартуют XIII летние Паралимпийские игры. 126 украинских спортсменов-инвалидов будут вести борьбу за медали в 11 видах спорта. Наш разговор состоялся накануне отлета украинской команды в Поднебесную. Валерий Михайлович смог выкроить время только ранним утром в выходной день.

«Младший сын, еще толком не научившись ходить, уже карабкался по шведской стенке прямо под потолок»

— Валерий Михайлович, сколько же часов в сутки вы работаете?

— Вчера, например, вернулся домой в полпервого ночи. А уехал из дому в полдевятого утра. К сожалению, это обычная ситуация. Особенно сейчас.

— Самое время допингом начинать пользоваться.

— Для меня допинг — моя семья. Мне 54 года, и я уже не могу без устали работать так, как работал раньше. Еще пять-десять лет назад для меня вообще не существовало времени суток.

А допинг у меня скорее психологический. И он самый эффективный. Это, повторюсь, моя семья, мой маленький сын, которому полтора года, мои внуки, которых я, к сожалению, вижу очень редко. Знаю еще один допинг, которым всегда пользовался раньше, — это физическая культура и спорт.

— И когда в последний раз делали зарядку?

— Забыл. Хотя нет... Как-то у меня было дней десять отдыха. Вот тогда я позволил себе оторваться. Самое интересное, что мой организм, как по мановению волшебной палочки, расцветает от физических упражнений. Мгновенно... Мы с женой и шестимесячным сынишкой уехали по приглашению моего коллеги в одно экзотическое дикое место на юге Египта. Сын Миша — совсем кроха, жена Юля только им и занималась. Я полностью стал «самостоятельным». Каждый день мне приходилось одному на коляске ездить за водой четыре километра. Без асфальта, без дорожек. К тому же я много плавал, тренировался дважды в день. Помню, какой я квелый приехал туда — полностью разбитый после нашей Верховной Рады. А за две недели отдыха я полностью восстановился. Такие бицепсы и трицепсы появились! Но самое главное — никакой Верховной Рады, никакой текущей работы. Рядом только жена и маленький сын.

— Это ведь у вас третий ребенок?

— Да. Моему старшему сыну, Саше, 30, младшему, Мише, — полтора. Двое моих внуков старше моего младшего сына, а третий внук младше моего сына. А если добавить к этому, что моя жена родилась в один год и в один месяц с моим старшим сыном... В общем-то, ситуация необычная.

Единственное, чего мне сейчас катастрофически не хватает, — это времени. Мой маленький сыночек приучился ложиться спать после 11 вечера. Ждет папу с работы. Иногда, правда, не выдерживает. На днях ужинал и уснул прямо за столом.

— Первым словом было «папа» или «мама»?

— «Бабушка»! У меня великолепная теща. С тещами мне вообще повезло. И первая теща была хорошая, и вторая. Но, возвращаясь к теме допинга...

— ...нет, давайте лучше о Мише поговорим.

— О Мише... «Папа» он сказал позже. У меня совершенно другие отцовские чувства. Хотя всех своих детей люблю одинаково. Дело в том, что ни тогда, когда Саша и Наташа (дети от первого брака. — Авт.) были маленькими, ни сегодня, когда есть Мишенька, я не могу представить ни одного пункта их жизни без себя. Я все должен контролировать. Со старшими детьми много общаюсь по телефону. Они также работают в паралимпийском движении. Саша руководит Национальным центром паралимпийской и дефлимпийской подготовки и реабилитации инвалидов в Евпатории. Наташа вышла замуж и живет в Австралии, где ее пригласили работать в паралимпийский комитет.

— Они за вами, наверное, как за каменной стеной.

— Дело не в этом. Я считаю, что мужчина в семье, — это, прежде всего, ответственность. Я несу ответственность за детей всегда и везде: за психологию ребенка, за его формирование, здоровье, за его первые шаги, первые слова.

Когда Мишеньке исполнилось восемь месяцев, у нас дома появился спортивный уголок с лесенкой, турником, кольцами. Мой старший сын в четыре с половиной годика пошел в секцию по прыжкам на батуте и начал заниматься спортом. А младший сын, еще толком не научившись ходить, уже карабкался по шведской стенке прямо под потолок. В 10 месяцев он не просто подтягивался на кольцах — он раскручивался на них! При этом получал колоссальное наслаждение, смеялся.

— У вас сердце не обрывалось?

— Боялся страшно. Мы все боялись. Главное было не допустить, чтобы он тихонько зашел в комнату без нас, поднялся на шведскую стенку или на кольцах повис. Тогда ведь и грохнуться можно.

Считаю, что у крохи интеллект будет хорошо развиваться именно на базе хорошего физического развития. И я очень большое внимание уделяю тому, чтобы мой сын был тренированным. У него цепкие и сильные ручки. Очень упругое тело. Конечно, как и у любого ребенка, со здоровьем бывают проблемы. Больная тема для нас — прививки. Для меня было шоком, когда в период эпидемии гриппа моему крошечному сыну назначили прививку.

Болезнь — трагедия моей жизни и моей семьи, поэтому я прекрасно осознаю необходимость прививки. После полиомиелита я стал инвалидом. Но я настолько осознаю и проблемность нынешней системы прививок, что взялся за разработку законопроекта. В нем все должно быть прозрачно — и права родителей, и информация о прививках, периодичности, показаниях и противопоказаниях, степени необходимости. И еще один вопрос — об ответственности врача за прививку в отношении маленького гражданина Украины.

Ну, а для Миши мы сейчас выбираем спортивную секцию. И в ближайшее время бабушка туда его отведет.

«Когда жене делали кесарево, я так взмок, как будто сам только что родил!»

— А при рождении Мишеньки вы случайно не присутствовали?

— Я из тех людей, которые не могут спокойно наблюдать за проблемными ситуациями. Обычно говорят, что я деспот и тиран.

— Так и говорят?

— Ну да. Если есть проблемная ситуация, то я сразу стараюсь ее решить. Меня опасно пускать на роды.

— Будете руководить?

— Совершенно верно. При этом понимаю, что могу только помешать специалистам. Когда рожала моя первая супруга Ирина, то я изучил все, что можно было изучить по акушерству и гинекологии, по педиатрии... Я перелопатил море книг, изучил все. Подготовился основательно. И был больше готов, чем жена. Я психологически подготовил Ирину к тому, чтобы она рожала без боли.

В те времена ведь не было ни курсов, ничего... Мне было 22 года — совсем юный. Очень переживал за нашего ребенка. Тем более что вокруг ходили нехорошие слухи — мол, он инвалид глубокий и сын родится с инвалидностью. Все эти разговоры слышала и Ира, вот она и переживала. Признаюсь, мне самому было страшно: а вдруг у меня родится сын-инвалид? Поэтому мы прошли стольких врачей, сделали столько УЗИ...

Когда рожала вторая супруга — Юля, я снова занялся изучением литературы. К тому же у Юли также есть определенные проблемы со здоровьем. Из-за плохого зрения ей нельзя было рожать обычным путем — только кесарево сечение. Я не его поклонник, но выбора не было. Поэтому нашел лучших специалистов.

Не буду рассказывать о вещах интимных. Но была такая ситуация. Когда Юле делали кесарево, я находился в соседней комнате. Лежал на кушетке, все слышал, контролировал весь процесс — требовал сделать анализ крови, измерить сердцебиение малыша... Ждал, когда мне вынесут и положат на грудь ребенка. Я очень волновался! У меня есть фотография, на которой видно, что я так взмок, как будто сам только что родил! Дико стучало сердце, в голове стоял гул. Невероятное было ощущение.

Еле сдерживал желание ворваться в родзал! Когда закричал малыш, его буквально через секунду принесли мне. Юля была под наркозом, но у нее настолько глубокая связь со мной, что она на секунду очнулась и спросила: «Валерию малыша передали?» И тут же отключилась, даже не услышав ответа...

У меня на груди сыночек пролежал очень долго. Я на мобилку записал его первый крик. Даже не помню, что говорил ему.

Когда в свое время появлялись на свет Саша и Наташа, меня ведь в роддом не пускали. Я так и стоял внизу, под балконом. Правда, медсестры, врачи ко мне хорошо относились. Я был необычным клиентом — здоровая женщина рожала от такого не совсем обычного мужчины. Поэтому все на меня смотрели, сопереживали мне. Считаю, что я вместе рожал и с Ирой, и с Юлей. Ни одна секунда, ни один этап родов не прошли без меня.

«Со второй женой — Юлей мы знакомы 12 лет, из них три года я безуспешно пытался обратить на себя ее внимание»

— У вас ведь с Юлей, по сути, служебный роман получился. Я заметила, что она вам «вы» говорит. Это только на работе или дома тоже?

— Нет. Дома мы на «ты». А на работе у нее это автоматически получается. Иногда может и дома, не замечая, сказать «вы». Но я не считаю это проблемой. Дело в том, что Юля не случайно появилась в моей жизни. Она вышла замуж за меня не через год-два после знакомства. Мы знакомы 12 лет, из них три года я безуспешно пытался обратить на себя ее внимание. Если рассказать, что я делал, чтобы привлечь внимание этой женщины... Чего я только не придумывал. Лучше об этом у Юли спросить.

Но дело не в этом. Когда мы уже были близки, когда осознали, что любим друг друга, я все равно не допускал мысли о расставании с Ириной. Но жизнь все расставила по своим местам. Прошло определенное время, я развелся.

Второй раз я женился, кстати, когда Юля была на восьмом месяце беременности, с уже совсем большим животиком. В загс мы не пошли, нас расписали дома... У меня есть фотография, на которой директор загса, Юля с громадным пузом, новогодняя елка. Кстати, все мои дети очень хорошо поработали над здоровьем мам — и Иры, и Юли. Никаких проблем, ни ранних, ни поздних токсикозов, никаких выпадений волос, зубов.

— Младшего сына вы назвали Михаилом в честь своего отца?

— Абсолютно точно. В честь отца, который очень много для меня сделал. Это глупая, по большому счету, фраза. Все нормальные отцы делают очень много для своих детей. Но если учесть тот факт, что я был ребенком-инвалидом... Можно остаться жалеющим, помогающим отцом. Отцом, который будет всю жизнь тянуть эту ношу за двоих. Есть и другая ситуация, когда отец просто бросает мамочку с ребенком. Кстати, одним из моих первых законов в Верховной Раде был Закон «О государственной социальной помощи детям-инвалидам, инвалидам с детства». Я не понаслышке знаю, что такое семья, в которой есть ребенок-инвалид. К сожалению, в большинстве таких семей только одна мамочка несет на себе это бремя.

— Но ваших родителей это горе, наоборот, сплотило.

— Мои родители боролись вместе до конца. Они были в селе уважаемыми людьми — учителями. Когда мне было три годика, а брату на год больше, мы подхватили неизлечимую по тем временам болезнь — полиомиелит. Начинался он как обычный грипп: насморк, кашель, температура. Заболевших забирали в инфекционную больницу. Тысячи детей, отмучившись на больничной койке, оказывались парализованными и беспомощными на всю жизнь. Мы долго пролежали в больнице без каких-либо надежд на улучшение здоровья. Отец добился, чтобы нас перевели в один из киевских институтов. Через 40 дней брата выписали практически здоровым, а меня — парализованным. Поначалу бездействовало все тело. Но потом, в течение нескольких месяцев, полностью восстановилась левая рука и частично правая, а ноги, к сожалению, нет.

Но отец не сдавался. Он опробовал на мне все новейшие восстановительные методики. Настроенный очень решительно, он приглашал ко мне знахарей, колдунов, экстрасенсов. Где-то вычитал, что накопленный в организме пчелиный яд может активизировать парализованные нервы спинного мозга, отвечающие за подвижность ног, и специально под это дело завел пасеку. Каждый день в одиннадцать утра отец приходил ко мне с пятнадцатью пчелами, зажатыми между пальцами за крылышки. Я со страхом ожидал этого момента. Сначала плакал — ведь ноги у меня потеряли подвижность, но не чувствительность. Со временем привык терпеть эту боль. Но до сих пор не переношу запах пчел.

Мама и бабушка очень от этого страдали. Бабушка говорила отцу: «Ти скажений, ти нелюдськi речi робиш з дитиною»... Ругала очень своего сына. Сама она отдавала мне все свои силы. Для нее кроме меня в жизни вообще никого не существовало. Она жила только для внука: прорывалась в санатории, куда меня отправляли. Стояла под окнами, лежала под окнами...

Так продолжалось до семи лет. А потом папа сказал матери: «Все! Больше лечить не будем! Все, что у него осталось здоровым, — сделаем суперздоровым!» Отдали меня учиться в обычную школу, причем не в ту школу, где преподавали родители. Мама была просто в шоке. Но 1 сентября папа сам собрал мне портфель, поставил на костыли, дал цветы, отвез в школу и ушел. Я резко был перемещен из мира детской инвалидности в среду здоровых детей. Слава Богу, мне повезло с первой учительницей. Благодаря ей мы с одноклассниками смогли быстро найти общий язык.

У меня было много друзей. Однажды нас поймали в чужом саду, куда мы с ребятами забрались за сливами. Причем я был на коляске. Все убежали от сторожа, а мы с братом остались. Как сейчас помню эти желтые сладкие сливы! В моем детстве было все — улица, войнушки, всякие игры дворовые. И в партизанах я ползал по кустам. Раздирал коленки до крови, прорывал штаны...

Вспоминаю случай, который произошел в одесском детском санатории для детей-инвалидов. Мне тогда было лет десять, передвигался на костылях. Я подговорил друзей, и мы спустились в знаменитые одесские катакомбы. Тут же успешно заблудились. Все очень испугались, девочки плакали. Но к вечеру мы каким-то образом выбрались. Полученный в результате нагоняй я запомнил надолго...

Да и от хозяйственной работы меня никто не освобождал. К тому же мы жили в частном доме: огород, коза, кролики... С детства отец формировал во мне мужское начало, приспосабливал меня к жизненным обстоятельствам. Помню, в Сквире, где мы жили, был слепой мальчик. И отец как-то сказал: «Посмотри, какой несчастный мальчик. Он вообще не видит. А ты, здоровый бугай, все видишь, руками машешь. Ты сильный, ты здоровый, ты крепкий, ты должен быть туристом, альпинистом».

Мы много путешествовали. Причем исключительно с палаткой. На «горбатом» «Запорожце» мы объездили и Крым, и Херсонскую область, и Кавказ. По два месяца были на море. Я довольно быстро открыл для себя, что в водной стихии могу быть таким, как все. Ведь в воде я двигался совершенно свободно. Быстро научился плавать и проводил в воде по пять-шесть часов. Весь крымский берег был «усеян» пионерскими лагерями. Я подплывал к детям, с удовольствием играл с ними. Никто даже не догадывался, что я не такой, как все. Когда меня приглашали выйти на берег, я просто переплывал к другой группе. При помощи одних лишь рук плавал, как рыба.

Интересный случай произошел в молодости на Кавказе. Я тогда всерьез увлекся нырянием и подводной охотой. За этим интереснейшим занятием не заметил, как оказался чуть ли не в нейтральных водах. Тут же рядом возник военный катер с пограничниками в полной боевой экипировке. «Вылезай!» — приказывают. А я им в ответ: «Не могу. Я инвалид». Естественно, они решили, что я издеваюсь. Навели на меня автомат и повторили приказ. Пришлось перевернуться на спину и показать, что я говорю правду. Меня подняли на борт и «транспортировали» к берегу, где, посовещавшись с начальством, отпустили... обратно в море.

«Я был первым советским инвалидом, прорвавшимся на собственной машине за границу»

— Свой первый транспорт помните?

— Конечно — рычажная инвалидная коляска. Я пересел в нее после костылей. Мы тогда жили в Днепропетровске, и я каждый день переезжал мост через Днепр по пути на работу. У меня руки были «набиты» мозолями. Но это был такой прорыв в мир после костылей! Причем я костыли ставил на коляску и вперед! Перешел в режим интенсивной событийной жизни. Стал депутатом облсовета, потом попал в Верховную Раду... На костылях ты практически теряешь время.

Моей первой машиной была коляска с брезентовым верхом. Мне тогда 15 лет было. Я экстерном сдал экзамены. Затем от собеса получил «Москвич-408» с ручным управлением. Позже пересел на «Волынь», такой джипик-«бобик». Потом была «Волга-22», универсал. Старая громадная машина. Затем я одним из первых в Советском Союзе купил 24-ю «Волгу». А это 18 тысяч рублей — страшные деньги по тем временам!

— Откуда ж такая сумма?

— Одолжили у родственников. Кроме того, мы очень хорошо продали предыдущую «Волгу» — нашелся грузин, который купил ее за большие деньги.

Я добился, чтобы мне разрешили поставить на машине ручное управление. Как раз обзавелся семьей, родился Саша. Начали путешествовать все вместе: Военно-грузинская дорога, «Золотое кольцо России», Москва, Петербург, все прибалтийские страны, Белоруссия... Причем денег на гостиницу не было. Жили в «Волге». Летом спали в стогах. Брали с собой маленькую горелку.

Кстати, я был первым советским инвалидом, который прорвался за рубеж. Да еще и на машине! Оформление документов проходило с такими трудностями. Я приходил, рассказывал, показывал, подводил к машине инспекторов. Дошел до правительства Украины, потом было политбюро КПУ. На утверждение меня послали в ЦК партии... За границу таки выпустили, только дочь Наташу оставили в «залог». Мы с Ириной и Сашей поехали по такому маршруту: Прибалтика, Польша, Берлин и назад.

Причем в «Волге» нам уже не разрешили ночевать. Заставили платить за отели. Там мы должны были отмечаться. Иностранцы сильно удивлялись: инвалид из Советского Союза — и на машине...

Кстати, у меня до сих пор не выветрилось желание ездить по миру. Хотя я уже побывал практически во всех странах. Особенно запомнилась рыбалка в Финляндии!

— И рыбу приготовить сможете?

— Конечно. Я очень люблю готовить — мясо, рыбу, овощи. И даже торт могу испечь! До депутатства я всегда работал в женских коллективах. И все мои женщины-коллеги ждали 8 Марта или моего дня рождения. Я всегда приносил на работу собственноручно приготовленные фирменные блюда — гуся с яблоками и торт!

К слову, я практически никогда не опаздывал на работу. Самым страшным было в 15-градусный мороз запустить двигатель мотоколяски. Приезжаешь на работу весь в машинном масле и пропахший бензином, быстренько в туалете моешься, и на рабочее место...

Кстати, о работе. Мало кто хотел брать парня на костылях, который говорил, что что-то там может в программировании. А потом не хотели отпускать. Мой закон, который три года назад был принят в Украине, дал право инвалиду быть безработным, а если он потерял работу, иметь право на все преференции: и поиск работы, и пособие по безработице, и так далее.

Помню, отец очень хотел, чтобы я стал бухгалтером. В конце 10-го класса пришел ко мне со справочником для поступающих в вузы и сказал, что я буду бухгалтером: «Работа сидячая, как раз по тебе. Купим черные нарукавники, чтобы локти на рубашке не протирались». Но меня это так задело! Худшей профессии для себя я не мог и придумать. Казалось, что она полностью ограничит меня в движении. К тому же я всерьез увлекся математикой и объявил отцу, что буду поступать на физико-математический факультет. Наш спор по поводу моего будущего закончился тем, что отец в сердцах швырнул мне в лоб тот самый толстенный справочник.

На физико-математический факультет я поступил на общих основаниях и с первого раза. Хотя один из преподавателей намекнул, что мне бы лучше учиться на заочном отделении. Но пять лет на костылях я ходил на все лекции, не пропустив по болезни ни единого дня. Тяжело было. Помню, пока доберешься по лестницам до аудитории, руки так дрожат, что писать невозможно. Потом не мог собственные каракули разобрать. Но я стремился стать профессионалом во всем. И в учебе, и в спорте...