«Сергей с благоговением относился к беременным женщинам»

Марта Владимировна достает давнюю фотографию с надписью «Вам троим! Ивану! Марте! Олене! От ВУIКА. На згадку» (в транскрипции Параджанова вуiк — украинский «вуйко»). Со снимка смотрит мужчина с удивительно выразительными, живыми глазами. Темные усы и бородка (поседеет он позже, в тюрьме). Правая рука откинута в воздухе, как у акробата, балансирующего на проволоке.

— Вот таким я помню Сергея, — говорит Марта Дзюба. — Впервые мы увиделись в конце лета 1964 года, когда на Киностудии имени Довженко был просмотр параджановского фильма «Тени забытых предков». Я стою на студийной проходной, ожидаю Ивана. И тут подходит незнакомый, очень симпатичный человек со словами: «Это Марта! Это Марта! Жена Ивана Дзюбы (у него это звучало: «Зюбы»). Какая красивая!»

Мы, как мне кажется, стали друзьями с первой же минуты знакомства. В то время я ждала ребенка и в свои 20 лет чувствовала себя немного неловко из-за располневшей фигуры. Параджанов же, как я потом узнала, с благоговением относился к беременным женщинам.

Фильм Сергея меня заворожил. Я впервые увидела на экране то, что жило во мне с детства. Те обычаи, которые власть запрещала, ту народную культуру, которую уничтожали. И вдруг все это на экране, и так прекрасно показано! Наверное, Сергей заметил мое волнение, так как был прекрасным психологом и все схватывал с одного взгляда...

— Премьера фильма, состоявшаяся в кинотеатре «Украина» 5 сентября 1965 года, как известно, завершилась акцией протеста против арестов украинской интеллигенции. Инициатором был Иван Дзюба. Хотя Параджанов и не знал о готовящейся акции, наверняка это ему «аукнулось»?

— Сергей часто в шутку говорил Ивану: «Зачем испортил мне премьеру?» А на самом деле он был счастлив, что вечер прошел столь необычно. Между прочим, тон премьере — очень эмоциональный и драматичный — задал сам Параджанов. Об этом почему-то не упоминают, описывая происходившее в «Украине». Киевская премьера «Теней...» состоялась уже после того, как фильм был отмечен на Международном кинофестивале в Аргентине почетным призом «Южный крест» и премией за лучшую режиссерскую постановку. На фестиваль Сергея не пустили. В Украине его по-прежнему не признавали — на официальном уровне. Помню, в тот вечер он с болью рассказывал, как препятствовали съемочной группе «Теней...», сколько выговоров он получил... Думаю, запись его выступления где-то должна быть — наверняка происходившее в «Украине» фиксировалось спецслужбами.

После премьеры мы пошли в гости к Сергею. Просидели почти до утра. А потом он проводил нас домой (мы жили недалеко от него), чтобы убедиться, что все в порядке и Ивана по дороге не заберут в КГБ.

— Как выглядела квартира Параджанова?

— Крохотная квартирка из двух проходных комнат в доме на площади Победы. Двери в ней не закрывались — гости были постоянно.

— И чем он обычно угощал гостей?

— Сергей умел накрыть стол, даже когда есть было нечего. А если, случалось, была курица, он ее так украшал, что получалось произведение искусства. Все, к чему он прикасался, приобретало художественные формы... Однажды сидим у него в компании, и Сергей рассказывает, как его посетил Шарль де Голль (незадолго перед тем де Голль приезжал в Киев). Описывает в подробностях, где он усадил гостя, чем угощал и как подарил бутылку вина «Медвежья кровь». По дороге домой я еще нахожусь под впечатлением рассказа, а Иван смеется: «И ты поверила?» Сергей был такой мистификатор!

— Мне доводилось читать, как он заявлял, что Папа Римский посылает ему красную и черную икру.

— На самом деле он часто ходил голодный, без денег. Деньги, стоило им появиться, тут же от него «убегали». Мы знали об этом и, когда Сергей приходил к нам домой, первым делом старались его накормить. Ему очень нравилась «кухня» моей мамы. Бывало, что мама готовила «щось смачне» и привозила ему домой.

Нередко случалось видеть Сергея таким, каким его мало кто знал — молчаливым, осунувшимся от переживаний... Он мог быть без напускной бравады при маме, Иване, мне. Но стоило появиться кому-то еще — и это уже был другой Параджанов.

«Поскольку у Сергея не было костюма, его не позвали в президиум на праздновании 100-летия Михаила Коцюбинского»

— Известный актер Иван Гаврилюк в своей книге рассказывает, как Параджанов пришел в гости с букетом черных роз и бутылкой коньяка, завернутой во флаг, который он снял со здания Верховного Совета. Вообще, о параджановских подарках, как, впрочем, и о покупках, ходят легенды.

— Он любил покупать, перепродавать (это, кстати, использовали дельцы и те, кто хотел скомпрометировать Сергея, выдать его за спекулянта). Но больше всего любил дарить. Приносит как-то с киевской толкучки ночную сорочку — очень красивую, с мережкой ручной работы. Просит: «Постирай и очень хорошо погладь, я подарю ее Марине Влади». Перед тем он передал Влади в подарок украинский костюм. Дошла ли до нее сорочка, не знаю. Сергей дарил и передаривал. Часто отдавал другим книги, вещи, которые были презентованы ему. В дружеской компании мог и чужое подарить. Мне таким образом досталась старинная вышитая сорочка — Сергей тайком выбросил ее с балкона.

— ???

— Мы были в гостях у Анатолия Фуженко (известный украинский скульптор, автор памятника Тарасу Шевченко в Москве. — Авт.). Толя привез с Буковины несколько очень красивых старинных сорочек и показывал их всей компании. Поздно вечером выходим от Фуженко, и вдруг Сергей из кустов под балконом достает сверток и дает мне: «Эта сорочка, самая красивая, у него все равно пропадет, а ты ее сохранишь». И оказался прав! Толя пораздавал сорочки. А эта, «параджановская», у меня сбереглась. Когда в Киеве откроется музей Параджанова (а такой музей должен быть!), пусть эта сорочка будет в нем.

Марта Владимировна показывает свадебную мужскую сорочку с изысканной вышивкой. А затем по моей просьбе достает старинное ожерелье — подарок Параджанова.

— Гуцулы называют такие украшения «пацьорки», — объясняет Марта Владимировна. — По легенде, когда венецианские купцы приехали в Карпаты покупать лес, гуцулы не хотели торговать им. И тогда купцы привезли украшения из венецианского стекла. Женщины взглянули на них, и... дело пошло на лад. Видите — серебряные монетки, дукаты, а рядом бусинки с вкраплениями серебра и золота. Ручная, тончайшая работа. Сергею очень нравилось, когда я надевала это украшение.

— Но к нему не всякий наряд подойдет!

— С одеждой тогда было сложно, выручало умение шить и вязать. Сшила себе платье из черного трикотажа, а потом еще связала шерстяное пальто. С этим комплектом украшение сочеталось. Прихожу с Иваном к Сергею, и он в восторге крутит меня во все стороны: «Это Париж! Это Париж! Как красиво!»

— А как одевался сам Параджанов? Наверное, эпатажно?

— Нет-нет, этого он не любил. Носил темные брюки (едва ли не единственные), к ним темная или светлая сорочка, курточка, шарф... При этом все выглядело стильно. Костюма у него не было. На праздновании 100-летия Михаила Коцюбинского в театре Сергея пригласили в президиум. Но поскольку он не имел костюма, его так и не взяли.

— Интересно, сохранилась ли игрушечная корона, которую когда-то Параджанов подарил вашей дочери?

— Да, она сбереглась! Эскиз для нее Сергею делал наш общий друг Николай Рапай (известный украинский скульптор. — Авт.). Дочка в детстве зачитывалась сказками и часто играла в «принцессу». А какая же принцесса без короны? Была у Оленки еще одна детская мечта, непостижимая для нас с мужем, — покататься на «Чайке», правительственной машине. Уже не знаю, как об этом проведал Параджанов. Но в один прекрасный день он подъехал к нашему дому на черной «Чайке»! И повез нас с дочкой кататься по Киеву... Оказалось, на Киностудии Довженко снимали фильм, в котором была задействована эта машина. И Сергей нанял ее на день. Радовался он не меньше Оленки. Вообще, он не уставал общаться с детьми (может быть, находил в них ту непосредственность, которой нет у многих взрослых?). Дети, семья — для Сергея это было святое. Терпеть не мог развязных женщин. Но при этом в шутку допытывался у меня: «Когда ты бросишь Ивана и выйдешь за меня замуж?» А на ироническое замечание Ивана о разнице в возрасте парировал так: «Подумаешь, если мне будет 100 лет, а ей 80, никто этого не заметит, зато вместо книг у нее будут бриллианты, за которые она сможет купить Эйфелеву башню». Сердиться на него было невозможно...

«Эта подушка, как советская власть! — заявил Параджанов в универмаге. — Не буду покупать»

Марта Владимировна признается: до сих пор жалеет, что ни разу не сходила с Параджановым на толкучку, куда он ее часто звал. Столько было бы впечатлений! Впрочем, в памяти остались сценки походов на рынок, в магазины. Вот только одна из них.

— Идем в универмаг покупать Сергею подушку, — продолжает Марта Дзюба. — Продавщица подает одну на прилавок. Сергей двумя руками сильно ударяет по подушке, а из нее во все стороны — пыль. «Эта подушка, как советская власть! Не буду покупать!»

— В то время говорить такое на публике было рискованно!

— Но Сергей не умел сдерживаться. Он был такой острый на язык, такой «неудобный»...

— И ничего не боялся?

— Он очень боялся тюрьмы. Но внутреннего цензора у него не было. О том, что можно говорить, а чего нельзя, забывал уже через пять минут. У него, как у всякого художника, гения, «система контроля» не срабатывала.

Показательно в этом смысле, как себя вел Сергей после ареста моего мужа. Параджанова вызвали в КГБ как свидетеля по делу Ивана. Он мне потом рассказывал: «Марта, как я перепугался, когда меня повели не через главный ход, а с улицы! Думал: все, посадят... Коленки дрожали. Но не посадили. Следователь такой симпатичный, спрашивает меня, читал ли я «Интернационализм или русификация?». Говорю: «Не читал, я вообще не умею читать. А что, интересная книга?.. Зюба порочит советскую власть!.. А за что ее любить?» И я уже забыл, что нахожусь в КГБ, и стал говорить. Сказал, что Зюба — честный человек, пишет талантливые статьи, и его надо выпустить, а посадить тех, кто довел до такого состояния страну. За что садят таких людей, как Зюба?»

Позже уже следователь говорил мне, что на допросе Параджанов сперва был очень напуган, а потом его как понесло — хоть дело на него открывай!

— И открыли. Только позже. И по другой, уголовной статье...

— Как политический заключенный Параджанов властям был не нужен. Уже состоялись массовые аресты по «политическим» статьям, к тому же сфабрикованные дела о «шпионах», «изменниках Родины» разваливались. Для Сергея готовили другой сценарий. Искали лишь «надежного» человечка, который дал бы грязные свидетельства против него...

Для друзей Сергея его «гомосексуализм» был каким-то абсурдом. Он мог в компании с вызовом бросить фразу про гомосексуализм, но все понимали, что это игра. Режиссер Александр Муратов в своей книге «Розчахнута брама» описывает такой случай. Актер из Латвии, прилетев на день в Киев по делам, заходит в гости к Параджанову. Сергей накрывает стол, угощает артиста грузинскими блюдами, после чего Муратов провожает гостя в бориспольский аэропорт. А на следующий день Муратов заходит к Сергею. И Параджанов выговаривает ему: мол, ты зачем так рано явился? Разве не понимаешь, что я всю ночь был с актером из Латвии?

Я сама могу рассказать о похожем случае. Однажды прихожу к Сергею, а из его квартиры выходит молодой парень. «Вот видишь, какой у меня любовник», — заявляет мне Сергей. Я промолчала, только иронически посмотрела на него. «Могла бы хоть притвориться, что поверила», — говорит он довольным тоном.

— Зачем ему нужно было, что называется, играть с огнем?

— Может, таким образом он хотел лишний раз убедиться, что друзья любят его — несмотря на все, что он на себя наговаривает.

Помню, как председатель КГБ УССР Федорчук, вызвав меня по делу Ивана, с ненавистью говорил о Параджанове. «Вы, молодая женщина, появляетесь в сопровождении этого педераста. Что вас связывает? А если об этом узнает Иван Михайлович?» Но я в категорической форме отвечала, что все равно буду дружить с Сергеем.

После ареста мужа многие знакомые боялись даже остановиться рядом, заговорить. А Параджанов поддерживал меня. Договаривался о том, чтобы устроить встречу с Петром Шелестом. Он был в хороших отношениях с сыном Шелеста, и тот сказал, что встречу устроить может, но, к сожалению, от отца уже ничего не зависит (в то время Петр Ефимович формально еще был первым секретарем ЦК Компартии Украины). Все продуктовые передачи я собирала с помощью Сергея. Он приносил продукты (их тогда нужно было «доставать», в чем Сергею помогала его хорошая знакомая Муся Татуян, заведовавшая магазином «Сыр» на Крещатике), не беря за них ни копейки. Хотя сам сидел без работы... Однажды через следователя Иван спросил, была ли я в музее на выставке работ Марии Примаченко. Сергей, узнав об этом, говорит: «Вот видишь, что значит культурный человек! Он даже в клетке мечтает о выставке! Завтра же идем в музей!» И «вытащил» меня на выставку.

...Когда Иван Дзюба вышел из заключения, Параджанов передал ему подарок. На круге из проволоки висит завернутая в серебряную фольгу таранка, а в центре круга — большая рыба, обернутая в золотую фольгу. И записка: «Почему среди серых рыб ты хочешь быть золотой?» До ареста самого Параджанова оставались считанные дни.

Он собирался снять фильмы «Интермеццо» (по новелле Коцюбинского) и «Марию» (по мотивам поэмы Шевченко), воплотить в кино лермонтовского «Демона», пушкинский «Бахчисарайский фонтан».

— Зная, что у Сергея дома ничего не держится, Иван забирал у него сценарии и либретто к будущим фильмам, — говорит Марта Дзюба. — И мы их хранили. Но не уберегли. Сергей как-то забежал, попросил, чтобы я отдала ему эти работы на два дня — кому-то показать. И я отдала. А на следующий день его арестовали. Сценарии исчезли...

«Состояние мое трагично. Я просто обязан попрощаться с вами», — писал Параджанов из заключения

«Моя жизнь остановилась 17 декабря», — напишет Параджанов. С даты ареста в Киеве — 17 декабря 1973 года — он будет вести счет дням заключения. По действующему в то время законодательству, если срок превышал два года, жилье подлежало конфискации. И хотя в квартире Параджанова был прописан его сын Сурен (с мамой Сурена, Светланой Щербатюк, режиссер был в разводе), жилье конфисковали, так как мальчик — несовершеннолетний. Близкие и друзья в письмах скрывали это от Параджанова. Но он обо всем догадался.

«О квартире не беспокойся, она оказалась «двухкомнатной могилой» — уничтожая меня, необходимо было разорить мое «гнездо»... «Вам положен год, а я ищу пять лет», — сказал следователь»... «Убить меня за пять лет...»

Это строки параджановских писем из тюрем и лагерей. 190 посланий с «того света» собрано в уникальной книге «Письма из зоны». Книга под редакцией Гарегина Закояна вышла в Ереване в 2000 году.

— И до сих пор, к сожалению, она не издана в Украине, — замечает Марта Дзюба. — Читать книгу больно. Тем более когда знаешь Сергея...

Параджанов вышел на волю в декабре 1977 года. В тюрьме он, как писал друзьям, создал сто новелл, три сценария, 120 листов рисунков и коллажей.

— Последний раз мы виделись с Сергеем на украинской премьере его фильма «Ашик-Кериб» в Киеве в 1988 году, — вспоминает Марта Владимировна. — Он вышел на сцену в роскошном хитоне, который сам себе пошил. Рассказывая забавные истории из своих зарубежных поездок, смешил публику. И вдруг произнес: «Я сейчас могу снимать все, что захочу, меня везде приглашают... Но я уже — Травиата в четвертом действии...» Смех в зале. И слезы на глазах у тех, кто знал, что Сергей смертельно болен...

— Марта Владимировна, почему, на ваш взгляд, и сейчас муссируются грязные слухи, сплетни о Параджанове?

— Наверное, это зависть. Уже посмертная...

— Вы упомянули о том, что в Киеве, рано или поздно, появится музей Параджанова.

— Он должен быть. «Тени забытых предков» — это украинское кино, и Украине оно принесло мировую славу на уровне Довженко... Знаете, всякий раз, когда я проезжаю мимо дома на площади Победы, мне делается стыдно. За крикливой рекламой уже не видно памятной доски Сергею Параджанову. Да и выглядит она невзрачно, серо, недостойно. А ведь Сергей так любил красоту! И сам творил ее. Даже за решеткой.

Из письма Сергея Параджанова:

«Дорогой Иван, Марта и Ольга Ивановна! Пишу, будучи в тяжелом состоянии. В слово «тяжелое» я вношу конкретный смысл. Прошло два с половиной года... Комуто показалось, что я выживаю, и началась провокация. Одна за другой. Я даже не двигаюсь уже несколько дней. Избит средой, провокациями и лагерным террором, который возникает среди заключенных. Состояние мое трагично. Пишу тебе не для того, чтобы вызвать у вас жалость или панику. Я просто обязан попрощаться с вами. Я не думаю, что вернусь в жизнь. Это и не нужно. Мне 52 года. Досыть! Все было. Жалко только Суренчика. Я его огорчил. Береги себя и семью...

...Мне ничего не надо. Ты как друг и твоя семья сделали для меня все, что следовало. Амин. Целую. Ваш Сергей. (Червень 1975 г., Стрижавка).

Из письма Сергея Параджанова:

...«Как обнять всех сочувствующих и любящих меня? Мне кажется, что нет человека, который злорадствует. Его не должно быть — злорадствующего.

Все будто бы подготавливало мою смерть. Но вдруг загробье — и я жив. Живу, дружу, что-то вижу — чужое горе, сочувствую, растворяюсь в нем, нуждаюсь в нем и выражаю все в большом замысле...»