Ему сразу хочется верить. Потому что у него такие глаза, а еще улыбка, тембр голоса, который угадаешь из миллиона... Джигарханян весь такой, что ему нельзя не верить. И в кино, и на сцене, и в жизни он говорит правду. Не всегда приятную. Порой — убийственную. Но ему, как классику отечественного кино, многое прощается. Правда, как классику, слава Богу, живому прощается не все и не всеми. Но Джигарханяну до этого нет дела. Он всегда имел право быть самим собой. И намерен им пользоваться бессрочно.

«Интервью хочешь? Приходи, моя хорошая, сделаем интервью!» — говорит Армен Борисович мне по телефону. И я точно знаю, что встреча состоится. Потому что так сказал Джигарханян.

«У меня есть роли, за которые мне стыдно. Но не скажу какие»

— Армен Борисович, вы попали в Книгу рекордов Гиннесса как актер, сыгравший рекордное количество киноролей. Есть даже эпиграмма Валентина Гафта: «Гораздо меньше на Земле армян, чем фильмов, где сыграл Джигарханян»... А свою первую роль в кино вы помните?

— Представь, как давно это было, — 50 лет прошло! Я играл рабочего Акопа в фильме «Обвал». Его прозвали Качалка, потому что он был хромым. Мы показывали жизнь молодежи в сложных условиях... Жили на полустанке: с одной стороны — гора, с другой стороны — гора, а между ними — железная дорога.

— Число ролей, сыгранных вами, поражает...

— Да, их больше трехсот. Меня звали на съемки — я снимался. Это моя профессия. Я люблю ее, ничего больше не хочу и не хотел... Такой большой срок — 53 года я актерствую и ничего не умею больше. При этом испытываю некий восторг от того, что я делаю. Знаешь, у теноров, когда они правильно поют, влажнеют глаза. Это доказано медиками. Паваротти был великий певец: у него глаза влажнели! Это некое физиологическое удовольствие. Смею тебе сказать, я тоже испытываю такое удовольствие! Это сложная вещь... Извини за пафос, но некое очищение происходит, поверь мне. Я не вру — слишком старый, чтобы врать... Мне всегда было интересно работать. Новая картина, новый спектакль — я надеюсь что-то узнать, удивиться чему-нибудь... Это все делает меня богатым!

— В вашем длинном списке ролей есть та, которая вам ближе всего?

— Нет. Думаю, что нет. Искусство — процесс неостанавливаемый. Мы говорим: «В одну реку нельзя войти дважды». Та вода уже прошла — на ее месте другая вода. То же самое — искусство, творчество. Я только что отыграл, ушел со сцены — и я уже другой, чем был минуту назад: думаю иначе, смотрю иначе... Может, когда я решу завязать с искусством, пойду что-то другое делать — тогда у меня будет время посидеть, подумать, и я решу, что та или иная роль была мне ближе... Сейчас не могу сказать. Особенно о ролях в кино. Потому что кино — скоропортящийся продукт. Я смотрю фильм, где сыграл роль лет двадцать назад, и не узнаю себя «по содержанию»: играю как-то не так, курю не так... Вода прошла, понимаешь? Искусство тем хорошо, что все происходит сию минуту. Истина происходит сию минуту!

— У вас есть роли, за которые было стыдно?

— Есть. Но не скажу какие. Все равно это тот путь, который я должен был пройти. Как сказала Ахматова: «Когда б вы знали, из какого сора рождаются стихи»...

— Вы снялись в «смешной» картине «Самый лучший фильм», которая вызвала не самые восторженные отклики. А вы сами как этот фильм оцениваете?

— Я никогда не оцениваю — это не мое дело. Я стараюсь в кино и театре, как сказал Станиславский, показать жизнь человеческого духа. Только это! Как это рассказано — другой вопрос. Должен тебе признаться, я «Самый лучший фильм» не видел целиком. Но мне с творческой группой этого фильма было очень приятно работать. Я понимал, что это чуть другие люди, я понимал, что они чуть иначе смотрят на жизнь, но мне это было интересно. И давай предоставим каждому человеку самому судить, что получилось.

— Вы сейчас снимаетесь в каком-нибудь фильме?

— Есть хорошее предложение, но, пока не начались съемки, не буду говорить. А то иногда попадаю, извините за выражение, впросак... Каждый раз ловлюсь на это... Все эти сериалы, которые снимают 24 часа в сутки по принципу «утром в газете — вечером в куплете». «Дадите почитать сценарий?» — «А его завтра принесут». — «А что, не написан?» — «Еще пишут». Такая беспардонная «штампарня»! Люди не имеют к искусству никакого отношения! Тогда надо и остальных подобрать соответствующих. По своей сути я циник и могу дать то, что от меня требуют. Но стыдно же! Я иногда думаю: до чего мы еще опустимся?.. И вдруг сам оказываюсь в таких сериалах... Я за себя не боюсь — я же артист, клоун. Но чего мы добиваемся? Ведь есть смех, скажем, от Ильфа и Петрова, а есть смех от щекотки. И нам говорят: «Ну, ничего: вот так сделайте — и они посмеются...» Обхохочемся!

«Я понимаю, что мне 74-й год... Но я такой молодой, так хочу жить!..»

— Вас можно назвать философом?

— Ни в коем случае! Меня можно назвать — если нужно как-то назвать — жестким практиком. То есть я, как казахский акын Джамбул Джабаев, что вижу, о том и пою. Да-да, я ничего не выдумываю! Вот — как вижу! А если есть еще возможность попробовать, тогда я могу сказать: эта вода хорошая (берет в руки бутылку минеральной воды. — Авт.) или нет... Вот Фил (любимый сиамский кот Джигарханяна. — Авт.) был у меня 18 лет — и его нет. Мне говорят, мол, возьмите другого котика. Думаю: ударить по голове этого человека, что ли, чтобы он понял, что такое боль?!

— Вы не только успешный актер, но и руководитель театра имени Армена Джигарханяна. Хотя вы как-то сказали, что самое страшное для вас — руководить...

— Да, это верно. Начальник! (Презрительно улыбается.) Если я на сцене — это одно: нужно гипнотизировать. А уж если не на сцене — начальник действует приказами. Вот это не очень люблю. Вообще, у меня ощущение, что я рожден клоуном. Я могу ущипнуть, за нос схватить. А если надо говорить: «будьте любезны», «следовало бы», «будет правильным», я начинаю смеяться... Я могу сказать, что некомфортно себя чувствую на месте руководителя. А уж если от меня ждут решения... Ночь могу не спать, боясь совершить ошибку: наказать — обидеть, похвалить — тоже обидеть... Хотя в поступках я все-таки немножко разбираюсь.

— Ваша жена работает в США, и вы там проводите много времени. Но, к счастью для нас, не готовы уехать насовсем...

— Не готов, элементарно! Это другая страна, другая планета. Ответственно говорю тебе! Почему они все время улыбаются? Почему они все время говорят: «Могу я вам чем-нибудь помочь?» Почему, когда я спрашиваю у прохожего, как мне пройти куда-то, он поворачивается и ведет меня, хотя ему в обратную сторону? Простое объяснение: надежно живут, надежно! У меня здесь гостил друг, армянин из Еревана. Он сорок с лишним лет живет в Америке. Так вот, он гостил в то время, когда расстреливали «Белый дом» (речь идет о событиях 4 октября 1993 года в Москве. — Ред.). А я живу на Арбате, и выстрелы были слышны. Я, честно скажу, испугался! Думаю, не дай Бог что-нибудь случится! Друг при мне позвонил в посольство США. Он, простой гражданин, объяснил, что слышны выстрелы. И ему сказали: «Не волнуйтесь, все будет хорошо. Но если вы волнуетесь, мы пришлем машину, и вас привезут в посольство»... Понимаете, мы надеемся, что нас, граждан этого государства, кто-то защитит или, как минимум, нам помогут, а наши туристы не могли выбраться из Таиланда, когда там были беспорядки — ими никто не занимался... От этого идет наша взаимная нелюбовь.

— Вы очень красивы в своем нынешнем возрасте...

— Да? А мне в театре все время твердят, что я некрасивый. «У тебя шея короткая!» — говорят. (Смеется.)

— А сами как чувствуете себя в этом возрасте?

— Я понимаю, что мне 74-й год... Но очень часто думаю, что я такой молодой, так хочу жить! Когда я говорю об этом умным людям, они мне отвечают, что это профессиональное: у актера нет возраста... Не ответил я на твой вопрос?