С Давидом Бабаевым телезритель познакомился сравнительно недавно, когда на экраны вышла картина Бориса Небиеридзе «Роксолана». Там Бабаев сыграл эпизодическую роль еврея Иосифа. Говорят, гениальным актерам не нужно главных ролей, мол, и в эпизодических они блистают. Где бы ни играл наш герой — маленькая роль адвоката Варламова в первом успешном украинском сериале «День рождения Буржуя» либо эпизоды в театре — зрителю всегда запоминаются сыгранные им персонажи. Впрочем, это и неудивительно: Давид Владимирович — человек, обладающий не только внутренней силой и харизмой, но и специфической внешностью, что дает ему возможность свободно перевоплощаться в роли английских сэров или полководцев начала XIX столетия, да не в кого-нибудь, а в самого Наполеона! На интервью с корреспондентом «СОБЫТИЙ» юбиляр явился с охапкой спортивных изданий, в очередной раз подтверждая слухи о том, что Бабаев — заядлый спортивный болельщик.
«Приезжая в Питер на матчи с местными командами, Лобановский всегда водил своих игроков в БДТ — считал это хорошей традицией»
— Давид Владимирович, спорт любите?
— Да! Я болельщик с 60-летним стажем. Болею за киевское «Динамо» с юных лет. Помню всех звезд этой команды еще начала 50-х годов. Да что там, футбол — это моя страсть! И поверь, те болельщики, которые отвернулись от нашей команды в нелегкое для нее время, не были настоящими фанами.
— Сами-то любили играть в футбол?
— А как же! Стоял на воротах, и довольно успешно.
— Кажется, дружба между актерами театра и футболистами раньше не была редкостью.
— О чем разговор! Вот совсем недавно я поздравлял с юбилеем Олега Базилевича (легендарному футболисту и тренеру киевского «Динамо» исполнилось 70 лет. — Авт.). Дружу также с Бибой и Трошкиным. Был лично знаком с Лобановским, который очень часто заглядывал в наш театр. Валерий Васильевич, несомненно, был уникальным человеком. Помню, он приходил и наблюдал, как труппа работает на сцене. Лобановский считал, что принципы игры в футбол не отличаются от принципов актерской игры на сцене. Он, как ты знаешь, создавал не команду звезд, а команду-звезду. По такому же принципу работает Михаил Юрьевич Резникович (художественный руководитель Театра имени Леси Украинки. — Авт.), поэтому Лобановский много перенимал у нас, как и мы у него. Вообще же Валерий Васильевич очень любил театр. Старался не пропускать премьеры, причем как в наших киевских театрах, так и московских. Был дружен с Олегом Борисовым (украинский актер, сыгравший роль Голохвастова в комедии «За двумя зайцами». — Авт.), они часто ходили друг к другу в гости, пока Борисов работал в Киеве. Когда Олег уехал работать в БДТ (Большой Драматический Театр. — Авт.), Лобановский перед выездом в Питер на календарную встречу с местными командами всегда набирал номер Борисова и заказывал тому по 20 билетов на спектакль. Перед игрой гениальный тренер всегда водил свою команду в БДТ, где работал Олег. Считал это доброй традицией. Сейчас, к сожалению, не те времена...
— Давид Владимирович, в этом году исполняется ровно 35 лет со дня вашего творческого дебюта в театре. Прибавить 65 ваших личных — выйдет 100! Верите в магию цифр?
— Нет, не верю. Хотя, конечно, свои примочки и традиции я чту, но рассказывать о них не буду. Секрет. А вот в Бога я не верю, пусть он меня простит.
— ?!
— Я понимаю, звучит парадоксально, однако такой уж я есть. Хотя свечку могу в церкви поставить. В общем, я, как и Булат Окуджава, — атеист, и это моя религия.
— У Михаила Жванецкого есть интересное изречение: «Пересчитайте свои годы на деньги, и вы увидите, как это мало». Давид Владимирович, а вам лет мало или все-таки достаточно?
— Я вам отвечу иным афоризмом: «Беда не в том, что мы стареем, а в том, что остаемся молодыми...» Ведь человек своего возраста не ощущает, пока ему об этом не напомнят. Со мной тоже удивительные метаморфозы случаются: порой смотрю на себя в зеркало и вижу взрослого человека, через миг взгляну — маленький мальчик. У меня есть фото, где мне лет шесть. Так вот, я часто вижу себя именно в этом беззаботном возрасте. Когда был на юбилее у Базилевича, то пожелал ему и другим славным футболистам того времени долго жить. Потому что, пока они есть, я ощущаю себя молодым. (Улыбается.) Вообще, мне кажется, с возрастом человек все больше думает о прошлом и все меньше о будущем... Ведь года пролетают мгновенно. Я вспоминаю то, что произошло 20, 30, 50 лет назад, и сразу же становлюсь таким же, каким был в ту далекую пору. Вот отсчитывать каждый год — это уже грустно.
Кстати, благодарю, что напомнили мне о втором юбилее. Действительно, ровно 35 лет назад я впервые вышел на сцену этого замечательного театра, которому служу столь долго. Могу сказать, что творческий юбилей мне много ближе, нежели свой. Помню даже дату первого выхода на сцену. Мой дебют состоялся 12 февраля 1973 года. Для меня это был очень трагический период, ведь за восемь дней до премьеры умерла моя мама. А в день самой премьеры была годовщина смерти отца. Роль Гриши в спектакле «Варвары» по Горькому принесла мне признание. Свою же первую главную роль — сэра Питера Тизла в спектакле «Школа скандала» — я ждал 22 года. В этом мне помогло умение терпеть и думать.
«Я не могу перевоплотиться в Наполеона, потому что меня тут же увезут в психбольницу»
— Давид Владимирович, это правда, что мудрость приходит с возрастом, но иногда возраст приходит один?
— Согласен полностью! С высоты прожитых лет могу сказать, что мудрость с возрастом не приходит! В Талмуде написано: если ты умер, то это надолго, а вот если ты дурак — это НАВСЕГДА! Человек рождается, с возрастом приходит опыт. А мудрость, как мне кажется, есть у каждого с младенчества, просто опыта нет. Я считаю, что мудрость открывается у человека тогда, когда он может себе позволить давать советы другим: делай так, не делай этак. Однако такой человек никогда не позволит себе пафос или неискренность. Человек должен быть естественным. Я вообще не люблю слово «играть»! Мне больше нравится термин «жить». А еще лучше — «прожить»! Чехов сказал гениальную вещь: «Театр — это то место, где наконец-то можно не играть!» Вот, например, роль Наполеона. Я не могу его сыграть или перевоплотиться, потому что меня моментально увезут в психбольницу к таким же Наполеонам, как и я. Другое дело — прочувствовать его. Для этого мне достаточно вспомнить ситуации из собственной жизни, где были схожие эмоциональные переживания. Тогда я просто выдаю свои переживания за наполеоновские — и все.
— А у вас бывало такое, чтобы ваши сценические герои вырывались в реальную жизнь?
— Думаю, что нет. Однако скажу вот что. Премьера спектакля «Наполеон и Корсиканка» состоялась 24 декабря 2004 года, как раз в день третьего тура президентских выборов. Вот мне кажется, именно после этой роли я начал активно выступать против наездов Оксаны Билозир (министра культуры на тот момент. — Авт.) на наш театр. Нам тогда часто звонили домой и просили жену меня успокоить. Однако она в ответ только разводила руками. А я был намерен идти до конца. Почти как Наполеон. Вот тогда, мне кажется, персонаж прорезался в реальную жизнь. Хоть я и смирный, однако категорически не люблю, когда мне наступают на хвост.
— Монологи в ту жаркую «оранжевую» пору были ваши или наполеоновские?
— Нет. (Смеется.) Все слова мои.
— Вернемся к вашим юбилеям. Вы как-то по-особенному их отмечали?
— Не поверишь, никак! Сидели дома с женой и собачкой, пили чай и говорили по душам. Естественно, собака больше слушала. (Смеется.) Единственное, принимал поздравления сразу с двух телефонов.
— Какой был самый памятный подарок?
— О, это целая история! А устроил все Михаил Юрьевич Резникович. За месяц до моего шестидесятилетия он вызвал меня к себе и сказал, что 14 июля (день рождения актера. — Авт.), будет идти спектакль «Школа скандала», где я играю главную роль. В общем, он мне делает бенефис с отдельной афишей. Я начал биться в истерике, мол, не нужно это, не люблю что-то праздновать. Однако Резникович был неумолим: «Давид, все, поздно. Афиши уже висят. На 14 июля ничего не планируй!» Я ему отвечаю: «Михаил Юрьевич, 14 июля — понедельник! Конец театрального сезона! ЖАРА! Кто придет!?» Резникович отрезал: «Все!» — и хлопнул дверью. Меня встречает замдиректора и спрашивает, сколько мне нужно билетов — 200, 300? Я отвечаю: ни одного! Никого не буду звать, точка! Я не собираюсь заставлять своих друзей и знакомых в сотый раз смотреть одно и то же!
Прошло два или три дня, начались звонки домой. Один, второй... десятый. Все как один говорят, что хотят попасть на мой бенефис. Так насобиралось человек 15. Я пришел к замдиректору: «Валентин Данилович, мне нужны билеты, можно взять?» Он говорит: «Да, конечно, сейчас я позвоню в кассу». Звонит кассирам, можно ли снять с продажи 15 билетов для Бабаева, а ему отвечают, что билетов уже давно нет. Все продали! А до спектакля еще две недели. В день бенефиса организаторам пришлось ставить дополнительные стулья. Что тебе сказать, я такого зала, забитого буквально под завязку, в жизни не видел. Сидели буквально на люстрах. Проходы были заставлены стульями, возле дверей стояли люди. Все забито! Перекупщики продавали билеты по 100 долларов (это мне потом знакомые жаловались, которые не успели купить билет вовремя).
Но это был второй самый запоминающийся подарок. А первый мне сделали 9 апреля 1996 года, когда присвоили звание заслуженного артиста Украины. В тот день я играл в спектакле. После него, совершенно неожиданно, на сцену поднялся Михаил Резникович, вручил мне абсолютно невообразимый по красоте и объему букет цветов, после чего произнес речь, от которой у меня буквально застрял комок в горле: «Дорогие зрители, этот день, несомненно, войдет в историю нашего театра. Ведь именно сегодня великолепному актеру нашего театра Давиду Бабаеву совершенно заслуженно дали ЗАСЛУЖЕННОГО артиста Украины». Зал встал, аплодисменты еще долго не утихали, я же силился не разрыдаться от счастья прямо на сцене. Это был и есть один из самых памятных дней в моей жизни.
— Приходилось работать в свои дни рождения?
— Ой, где только ни приходилось — и в поезде, и в театре. Мне кажется, день рождения — это не что иное, как дата, которая делает тебя на год старше. Однако я хорошо запомнил мое 40-летие, которое решил отпраздновать достаточно пышно. Хотя и говорили, что эту дату отмечать нежелательно, но я имел свое мнение на этот счет. Тогда было очень большое гулянье, и... мне не понравилось. Прошло десять лет, и я на свое 50-летие пригласил только самых близких людей. Из театра вообще никого не было.
— Вы попали в театр в достаточно зрелом возрасте. Не комплексовали по этому поводу?
— Нет. Кто-то сказал, что если вы можете не работать в театре, не работайте! У меня всегда был какой-то душевный достаток, так что я не чувствовал себя ущемленным. До театра я работал на эстраде, где приобрел известность. Эта ниша была, что называется, моя. Кроме того, я неплохо пел. Так что к театру шел планомерно и последовательно, пробуя все жанры и виды актерской деятельности. Хотя попал в театр случайно. Эдуарду Митницкому понадобился молодой, толстый парень маленького роста для роли Гриши Редозубова в спектакле «Варвары». Меня ему порекомендовал Шестопалов Альфред Васильевич — мой учитель. Так вот, когда я пришел в театр, все думали, что за мной кто-то стоит. Все недоумевали, почему я такой независимый и не прогибающийся ни перед кем. Ведь в театре так вести себя невозможно.
— Вас труппа сразу приняла?
— Не сразу. Была какая-то настороженность. Однако после спектакля «Варвары» ко мне подошел Леша Бакштаев, один из ведущих на то время актеров Театра имени Леси Украинки, и сказал, что я классный актер и очень хороший парень. Это он произнес как бы от лица всей труппы. Однако знаю, что труппа думала иначе. Тем не менее я оценил этот поступок.
«Первые слова, сказанные мною на сцене, были на украинском языке»
— А правда, что до театра вы работали подсобным рабочим на заводе?
— Да, на токарно-слесарном. Каждый день мне, семнадцатилетнему пареньку, приходилось носить на себе до двух тонн железа. Потом я перешел на другую работу — стал подсобником в радиомонтажном цехе. Было нелегко, ведь я еще посещал вечернюю школу. Однако не работать я не мог. Отец был болен туберкулезом и еле дотянул до пенсии. Поэтому зарабатывать деньги приходилось мне. Кстати, на завод я устроился по блату, а помог мне мой дядя, который был знаком с начальником отдела кадров. Туда без протекции попасть было невозможно — завод-то был военным. А «пятая графа» (национальность. — Авт.) имела особенность делать людей нежелательными, посему мне приходилось даже на завод устраиваться по знакомству. В театральный институт я хоть и поступал, но понимал, что мне туда вход заказан. Единственной, кто, будучи еврейкой, смог закончить Киевский театральный институт, была Элина Быстрицкая. Но это случилось сразу после войны, она просто успела проскочить. Помню еще один случай. Мой приятель Саша Аптекарь поступил в этот институт, но в анкете не указал национальность. Когда же он, уже будучи студентом, ее написал, разразился жуткий скандал. Но так как у него были потрясающие антропометрические и актерские данные, решили сделать исключение. Мне же пришлось закончить киевскую студию эстрадно-циркового училища. Где, кстати сказать, преподаю больше 20 лет... Однажды я все-таки осмелился вместе с Кларой Герцер (девичья фамилия Клары Новиковой. — Авт.) подать документы в театральный институт, но ни я, ни она не поступили. Ее, правда, потом по блату зачислили в «Укрконцерт» секретаршей и только после этого приняли в «театралку». Лишь в 1967-м, с третьей попытки, я поступил в студию Театра имени Ивана Франко. Выбрал эстрадноцирковой факультет. Так что театрального образования у меня нет.
— А как вы в театр-то попали?
— Все благодаря тому же заводу. Вообще-то я всегда боялся зрителей, с самого детства. Хотя и любил показывать маме и папе шаржи на Чарли Чаплина, но эти показы предназначались только для узкого круга. В юности я был чрезвычайно стеснительным. Даже в школе боялся выступать в самодеятельности, но без нее в то время было никак. Поэтому решил петь в хоре. Там было много детей, я стоял где-то 34-м слева, меня никто не видел, и меня это устраивало. А вот на заводе... По сути, благодаря заводу я и попал в большой театр. Там была замечательная самодеятельность. Я сначала по старой привычке записался в хор. Вытягивал самые сложные партии тенора альтино. Варвара Николаевна Пушечникова, руководитель кружка самодеятельности и секретарь директора, заметила мой талант и решила перевести меня в заводские актеры. Варваре Николаевне было очень много лет, она сама была актрисой, поэтому разбиралась в талантливой молодежи. (Смеется.) В общем, чем-то я ей понравился. Пушечникова предложила мне прочесть на сцене заводского клуба юмореску Степана Олийныка «Про Параску та закваску», так что первые слова, сказанные мною на сцене, были на украинском языке. А потом последовал замечательный скетч русского классика Ардова «Укушенный», где я играл укушенного, а Пушечникова — медсестру. Все спектакли проходили с бешеным успехом. Мы очень интересно смотрелись вместе: она — смешная и толстая старуха, и я — не совсем толстый, но тоже достаточно видный мужчина. Вот так я в этот вид искусства и втянулся.
— Знаю, вы обожаете импровизировать, запросто во время спектакля можете спуститься в зал и спросить у зрителя «как настроение» или «какая на улице погода?» Откуда у вас такая интересная манера общения со зрителем?
— Еще с эстрады, за что я ей очень благодарен. Насчет импровизаций могу сказать, что по системе Станиславского существует «четвертая стена». Считаю, что разрушить ее может только живое общение со зрителем. Однако помню случай, когда и зритель охотно подхватывал мои импровизации и сам в них принимал активнейшее участие. Как-то после Нового года, где-то 2—3 января, мы играли спектакль «Блоха в ухе». Начался третий акт, я стою на сцене, говорю свою речь и вдруг вижу: в партере под ложей прямо к рампе идет человек, а у него в руке четвертушка коньяка. Он подходит, кладет бутылку на сцену и катит ко мне. Я ее поднимаю, открываю, говорю зрителям «С Новым годом!» и делаю пару глотков, после чего кладу горячительный напиток в карман. Спектакль продолжается. В следующей сцене доктор и слуга распивают у меня дома напиток из металлической посуды. По сценарию они должны отказываться... Когда мы доиграли сцену отказа, я вынул бутылку коньяка, налил. По сцене вмиг разнесся божественный запах. У моих коллег вдруг игриво заблестели глаза, потекли слюнки. Я произношу повторно тост «С Новым годом». Они выпивают коньяк из своей посуды, а я прямо из горла допиваю все остальное. В это время человек, который принес мне коньяк, идет по центральному проходу партера и тихо так бросает нам шоколадку на закуску. Я беру шоколадку, разламываю, даю коллегам. Мы закусили. После чего продолжили спектакль с весьма порозовевшими лицами. На следующее утро мне звонит мой хороший друг и артист Коля Олейник и говорит: «Слушай, я был у тебя вчера на спектакле... Потрясающе сыграно! Интересная режиссура. А эпизод с бутылкой — просто БОМБА!»
— От Резниковича на следующий день не попало?
— Не попало. (Смеется.) Да и у меня с худруками всегда были хорошие отношения, тем более с Михаилом Юрьевичем. Резникович первым из всех худруков поручил мне главную роль — в спектакле «Школа скандала». Поэтому он мне очень дорог и близок, и, кстати, не только в творчестве, но и в личном отношении.
«Молодежь сейчас нечитающая, непытливая, ленивая, но при этом безумно талантливая»
— Чего не скажешь о некоторых коллегах по театру имени Леси Украинки...
— Да. Никогда не прощу некоторым артистам то, что они хотели сделать с нашим театром! То, что говорилось на пресс-конференциях, — недостойно и низко!
— Вы имеете в виду тот скандал по поводу отстранения Михаила Резниковича с поста художественного руководителя театра?
— Именно! Не уверен, что вы это напечатаете, но очень бы просил вас так сделать. Я считаю, то, что министр культуры Оксана Билозир хотела сотворить с нашим театром в 2005 году, было не чем иным как политическим заказом. Билозир кричала с трибуны Верховной рады: Резникович — вор, он украл миллион! Наш театр прошел все проверки и суды, никто ничего не нашел. Значит, все законно! Зачем это все было нужно тогдашнему министру культуры? Заказ! Причем на самом высоком уровне. Билозир его не выполнила, и где она сейчас? Но самое страшное, что заказчиком был Президент, которому накапали на нас бывшие сотрудники театра, мои бывшие коллеги. Некоторым тут жилось очень хорошо, как никому другому. Им давали любые роли. И когда та же Ада Николаевна (Роговцева. — Авт.) говорит, что ее вынудили уйти из театра, знайте — это ложь! Она ушла из театра сама! Когда Михаила Юрьевича представили труппе как нового худрука, а это было 13 лет назад, она вскочила и сказала, что уходит из театра. На что Резникович ей ответил: «Ада, мы с тобой сделали 12 главных ролей, ты будешь играть, что хочешь и когда хочешь. Выбирай себе любые пьесы и любых режиссеров. Только не уходи!» Роговцева уперлась: «Нет, я ухожу!» Потому что вышло не так, как она хотела. У нее уже была договоренность с тогдашним главным режиссером нашего театра Эдуардом Митницким о том, что в следующем году в театр придет ее дочь, зять станет художником, сын — режиссером, муж — святейшей души человек, царство ему небесное — будет ведущим актером. И тут все рухнуло. Она решила уйти и, наверное, думала, что по этому поводу в Киеве начнутся демонстрации протеста. Однако ничего подобного не произошло — театр как работал, так и работает. Могу сказать, что за последние десять лет в нашем театре у Роговцевой не было ни одной удачной роли. На ее спектаклях сидело по 50—100 зрителей. То же самое и с Ольгой Сумской. Это человек, который хочет получать много денег, ничего не делая. Но в театре так не бывает! Сумская уходила от всех ролей, ничего не хотела играть. Она всех обманывала, приносила липовые бюллетени. А когда возникла перспектива с назначением Роговцевой на должность худрука, Ольга решила, что опять ничего не надо будет делать, потому и поддерживала ее (Роговцеву. — Авт.). На первом же после прецедента собрании театра я сказал, что больше на сцену с Олей Сумской не выйду!
— Давайте не будем о грустном. Тем более сейчас-то театр работает как монолитный организм, ведь так?
— Ну как тебе сказать... Считаю, что в армии и театре демократии быть не может. Чуть дашь слабинку, и все, пиши пропало. Должен быть человек, который РУКОВОДИТ. В советское время ведь как было: и худсовет, и профком, худрук, по сути, ничего не решал. Михаил Юрьевич, как только стал худруком, первым делом разогнал худсовет. Он придумал лозунг, по которому театр очень уверенно функционирует: все победы — это наши победы, все ошибки — это мои ошибки! И все успокоились. Раньше, к примеру, делалась начитка сценария на худсовете. Сидят все и решают, ставить эту пьесу или нет. Представь, все зависело от того, играешь ты в этой пьесе или нет. Если нет, то, как правило, ты же себе не враг, вот и говоришь: «Нет, это плохая пьеса, не надо ее ставить!» Ну нельзя артистам давать руководить театром! Резникович же в одном лице — и гендиректор, и худрук. Все!
— Резникович — диктатор?
— Да! Но добрый. Он очень любит артистов. За все годы он не уволил не одного пенсионера, всем им платит деньги. Он никому не отказывает, если актеру предлагают сняться в кино или на ТВ. Только не терпит лжи. И тут его можно понять.
— Вы уже признанный мэтр в эстрадно-цирковом колледже. Что можете сказать о нынешней молодежи?
— Я преподаю с 80-х годов. Молодежь? Нечитающая, непытливая, ленивая. Но при всем при этом безумно талантливая. Я им говорю, почитайте Великого читателя Григория Горина. Почитайте, что-то все равно останется. Никто не прочел... Я на свой юбилей получил sms-ки с поздравлениями от своих студентов. Нет чтобы позвонить, мне было бы приятней... Но и на том спасибо. Сами ничего не делают. Я с ними не ссорюсь, просто у меня душа болит. Раньше ведь по-другому было. Если бы мне так легко все давалось, как им... Они же легко приходят в театр, так же легко отсюда увольняются! Я этого просто не понимаю. Хотя и с удовольствием работаю с ними на одной сцене.
— В прошлом году вы стали победителем в номинации «Актер года». Как восприняли ту награду?
— Вы даже это знаете? Это моя первая награда! У меня в 1995 году была номинация на «Золотую пектораль» за «Школу скандала», но получил ее Богдан Ступка. Я не обиделся, ведь я не амбициозный человек. А вот награда лучшему актеру для меня стала приятным сюрпризом. Хотя в первую очередь оценка моего труда — это аплодисменты. Так что пышностей по поводу награды не устраивал.
— Давид Владимирович, а что вы сами себе хотите пожелать в связи с юбилеями?
— Хотя это и банально прозвучит, желаю быть здоровым.
