Поистине народным любимцем знаменитого театрального актера Ростислава Плятта сделало кино. Дверь в большой кинематограф ему открыла маленькая роль чудаковатого холостяка в картине «Подкидыш». После этого Плятт снялся еще в 49 фильмах, многие из которых стали классикой: «Весна», «Деловые люди», «Легкая жизнь», «Ошибка резидента», «Судьба резидента» и, конечно же, «Семнадцать мгновений весны».
Артистизм являлся неотъемлемой частью натуры Ростислава Яновича: он обожал розыгрыши, хохмы, актерские байки, «капустники». И в жизни, и на сцене ему были присущи необычайные легкость и искрометность, обаяние и аристократизм. Коллеги никогда не видели его злым или раздраженным. Светлый и радостный, Плятт с неподдельной искренностью пытался помочь каждому, кто нуждался в поддержке.
Театральной сцене Ростислав Янович отдал пятьдесят лет своей жизни. От многочисленных предложений преподавать в театральном институте упорно отказывался: «Я лишь солдат в театре».
О своем близком друге и коллеге рассказал «СОБЫТИЯМ» старейшина Театра имени Моссовета, народный артист России Анатолий Адоскин.
«Плятт отмечал не юбилеи, а «антиюбилеи» — что-то вроде «капустника» с откровенно хулиганским уклоном»
— Анатолий Михайлович, 13 декабря 2008 года Ростиславу Плятту исполнилось бы 100 лет. В театре как-то отметили эту дату?
— Конечно. Прошел вечер, посвященный Ростиславу Плятту, на котором присутствовали его родные и близкие. Рассказывали всякие актерские байки и анекдоты. В общем, все было так, как нравилось самому Плятту. Он ведь жутко не любил отмечать даже собственные дни рождения, не говоря уже о юбилеях. Но деваться было некуда, друзья не поняли бы, если бы он игнорировал свои праздники. Поэтому Плятт отмечал не юбилеи, а так называемые антиюбилеи — что-то вроде «капустника» с откровенно хулиганским уклоном. На них было не принято поздравлять юбиляра. Вместо этого гости его всячески высмеивали. Конечно, совсем не в злобной форме.
— В Театре имени Моссовета вы работаете больше шестидесяти лет. Помните, какой была первая встреча с Ростиславом Яновичем?
— Я впервые увидел Плятта задолго до того момента, как стал артистом. Когда мне было еще очень мало лет, я преклонялся перед людьми, принадлежавшими к особой касте — актеров. Они, как правило, ходили в модной и оригинальной одежде, которой у простых смертных не могло быть. На голове у дам красовались шикарные шляпки, у мужчин непременным атрибутом имиджа служили высокий цилиндр и тросточка в руке. В то время (1930—1940-е годы. — Авт.) артистов можно было сравнить с небожителями. Их знали, любили, а некоторые их даже боготворили. К этим «некоторым» относился и я. Двоих я обожал особенно: это были Плятт и актер из Малого театра по фамилии... Ленин. К вождю он не имел никакого отношения. Просто однофамилец. Однако по производимому впечатлению ничем ему не уступал. Большая меховая шуба, острый взгляд и мощная харизма не могли никого оставить равнодушным. Когда он проходил, все оборачивались и говорили: «Смотрите — ЛЕНИН пошел». А Ростислав Плятт был полной противоположностью Ленину — высокий, худой. Лицо, походка, манера поведения — все выдавало в нем артистическую натуру. Я жил в доме на одной из улиц, по которой актеры ходили в театр, и с большим интересом постоянно наблюдал за ними. Особенно получал удовольствие от того, как шел Плятт. Потрясающее было зрелище, непередаваемое! Его шаги были подобны порханию бабочки. Уже тогда, до нашего знакомства, он завоевал мою глубокую симпатию.
В театре, куда я был записан автоматически после окончания учебы в театральной школе-студии, мне сразу удалось найти общий язык с Пляттом. Хотя, в принципе, это было несложно. Ведь Слава обладал удивительным качеством интеллигента — умел говорить с разными людьми на равных, на их языке. Я запросто мог в чем-то не соглашаться с ним. Даже спорить. Ему было безумно интересно узнать свежую точку зрения на давно «затертый» предмет, касающийся как творчества, так и жизни вообще.
Плятт постоянно учился, всегда стремился совершенствоваться. Любил наблюдать за работой других актеров, не стеснялся просить у них совета, если чего-нибудь не знал сам. И когда совет приходился ему по душе, утвердительно кивал головой, после чего с только ему присущей интонацией говорил: «Беру!»
Я никогда не видел, чтобы Плятт пытался кого-либо подавить своим авторитетом. Как в работе, так и в жизни. Исключено! Он был открыт для душевного разговора. А его интонации и акценты порой выдавали в нем душу ребенка — наивного, чистого и непосредственного. Это впечатление несколько противоречило его глубокой эрудиции. Начитанности Славы могли позавидовать многие. Мне иногда кажется, что Плятт был самым культурным человеком из всего артистического мира.
С Пляттом было очень интересно играть на сцене. Хотя он мог прямо во время действия выдать такую отсебятину, что мало не покажется. Многие на этом «кололись». Помню, когда я только начинал играть в театре, у меня была небольшая роль мажордома (дворецкий. — Авт.) в спектакле «Стакан воды». Плятт играл одну из главных ролей, я же имел всего одну реплику. Мой герой объявляет о приходе Славиного героя: «Посланник французского двора — Маркиз де Торси». Увидев прямо перед представлением мое красное от волнения лицо, Плятт подошел ко мне и сказал: «Толичка, я вас прошу, только не перепутайте «посланник» и «посранник», «маркиз» и «марксист». После этих слов я начал еще больше волноваться и в результате все, естественно, перепутал. Плятта это очень забавляло.
За любовь к импровизации Славе очень попадало от нашего худрука Юрия Александровича Завадского. Однако партнером по сцене Плятт был просто замечательным. Он всегда мог подсказать реплику, «вытащить» неудачный эпизод.
«Скандально известная история перехода Сергея Юрского из Большого драматического театра в Театр имени Моссовета — дело рук Плятта»
— Однако, говорят, темперамент Плятта мог проявляться и в довольно грубой форме.
— Все мы люди... Чувствовалось: он что-то держит за душой, и это принадлежит только ему одному. Если туда хотели забраться, это могло вывести Плятта из равновесия.
Когда с ним случалась беда, он всячески скрывал, что ему плохо. Помощи не просил. Накануне своей смерти Плятт тяжело заболел, я часто наведывался к нему, мы общались, и внешне все было очень хорошо. Но вы же понимаете: сломать шейку бедра (прямо во время репетиции), оставить театр и после этого чувствовать себя хорошо — невозможно.
— Плятт мог нагрубить?
— Что вы, напротив! Он всем помогал, никому не отказывал. Многие этим пользовались. В любой момент у него можно было занять денег. Некоторые могли и не отдавать. Все в театре, начиная от уборщицы и костюмера, знали: если нужно было похлопотать за квартиру или устроить родных в хорошую больницу, первый помощник — Плятт. Он без страха ходил по судам, чиновникам разной руки и «выбивал» все необходимое. У него была особенная миссия — постоянная забота о ближнем. Поразительная черта. Я уже молчу, что скандально известная история перехода Сергея Юрского из Большого драматического театра в Театр имени Моссовета — дело рук Плятта.
— Интересно, что за история?
— Сережу очень не любила ленинградская партийная власть. В один день ему запретили играть в БДТ и сниматься в кино. На нем просто поставили крест. А мы загорелись идеей переманить этого талантливого артиста к себе в Москву. Но, чтобы осуществить задуманное, требовалось очень многое. Во-первых, попасть на прием к председателю Госкино Романову и просить его разрешения на перевод Юрского из БДТ в наш театр. Задача трудновыполнимая, если знать нетерпимое отношение Романова к разного рода переходам. К тому же у него с Юрским был затяжной конфликт.
Причиной опалы стало то, что Юрский находился в дружеских отношениях с выдающейся творческой компанией, куда входили Ефим Эткинд (филолог, переводчик, покинувший СССР в 1972 г. — Авт.), Иосиф Бродский, Булат Окуджава. Когда Эткинд и Бродский эмигрировали, Сережа, живя в Ленинграде, продолжал общаться с ними, что вызывало негодование местной власти. Так возник затяжной конфликт. Раз Юрский не хочет прерывать с ними связь — значит, будет сидеть без работы, решили чиновники. Нам необходимо было спасти Сережу. Плятт и Раневская, жившие в одном доме с высокопоставленными комсомольскими вожаками, решили «подмазать» власть предержащих, пригласив их на свой спектакль «Дальше — тишина», на который было просто невозможно попасть. Представителям комсомола настолько понравилась постановка, что они тут же ринулись за кулисы поздравлять Раневскую и Плятта, стали предлагать любую помощь. А те, как бы между прочим, вспомнили о Сереже. Мол, для полного счастья нашему театру не хватает Юрского. Секретари помчались на прием к Романову. И уже через некоторое время Сережа присоединился к нашей труппе.
«Раневская была человеком XVIII века. Ее пора — это период Екатерины, Суворова и Потемкина»
— Дуэт Плятт—Раневская считался самым мощным в Советском Союзе на протяжении трех десятилетий. И сейчас об отношениях этих великих актеров ходит много самых разных слухов. Одни говорят, будто у них был бурный роман. Другие, напротив, утверждают, что Плятт и Раневская на дух друг друга не переносили. Где правда?
— Посередине. Раневская была очень «острой» женщиной и настоящей глыбой. Причем это касалось как человеческих, так и творческих качеств. На мой взгляд, она была человеком
XVIII века, рожденная не в свое время. Ее пора — это период Екатерины, Суворова и Потемкина. Там бы Раневская не затерялась и, возможно, смогла бы достичь больших высот.
Все те гадости, которые придумывают о ней, даже слушать противно. Раневская Плятта очень любила. Относилась к нему, как к сыну. Они очень дружили. Слава хоть и был милым человеком, однако не прочь был похулиганить. Раневской подобные проделки казались легкомысленными, именно из-за этого она не всегда всерьез к нему относилась. Она считала, что Плятт себя зря растрачивает. Он много снимался в кино, играл в спектаклях, работал на радио. За это Раневская нередко его укоряла. Однако не со зла. Фаечка очень переживала, что «Ростик все делает не так, как нужно». Впрочем, в этом она частично была права.
Они были очень близкими людьми друг для друга. А вот насчет романа сказать вам ничего не могу. Не знаю. Когда у Славы не стало жены, Раневская его очень жалела. Это я подтверждаю. Но чтобы доходило до близости...
Иногда Плятт обижался на Раневскую за то, что та проявляла некоторую резкость по отношению к его первой жене — актрисе Нине Бутовой. Но свое недовольство он никак не выражал. Раневская была более несдержанной. На сцене она требовала равного себе. Жена Плятта в актерском мастерстве ей значительно уступала. Фае не нравилось работать со слабыми артистами. А в выражениях она не стеснялась. Говорила все так, как думала.
Ростик и Фая — редкостное сочетание двух незаурядных личностей. Как в работе, так и в жизни. По своей природе они были разными. Плятт, потрясающе подкованный профессионал, владел всеми тонкостями ремесла. Он любил грим, назубок знал текст, тщательно готовился к каждому эпизоду, реплике. Всегда находился в творческом поиске. Раневская — наоборот: не суетилась, вела себя абсолютно спокойно. В каждом спектакле она старалась исповедаться, сказать о вечном. Но в целом Плятт многому у нее научился. Это не значит, что он хуже ее играл. Повторюсь, они просто были разными.
«У Плятта был потрясающий роман с женщиной-диктором младше его на 20 лет. Слава просто на глазах расцветал»
— Говорили, что Плятт пользовался бешеным успехом у дам...
— Нет, его нельзя назвать дамским угодником. У него была замечательная жена, которую Слава очень любил. Когда она умерла, Плятт был буквально раздавлен таким поворотом судьбы. Потом он влюбился в диктора — Людмилу Маратову, младше его на двадцать лет. Слава в ней души не чаял. У них был потрясающий роман, Плятт просто на глазах расцветал. Все закончилось красивой свадьбой.
Еще к одной женщине Ростик в свое время был неравнодушен. Когда он состоял в первом браке, ему очень нравилась Вера Марецкая (народная артистка СССР. — Авт.), но та не могла ответить взаимностью, потому что была замужем за нашим худруком Юрием Завадским. Когда же они разошлись, Плятт решился попытать счастья, однако Марецкая отказала ему, сославшись на... старость. Вскоре она умерла, после чего Слава с головой окунулся в работу.
— Правда, что Плятт работал чуть ли не 24 часа в сутки?
— Да! Он работал в театре, на радио, снимался в кино, подрабатывал в антрепризах. Тогда выжить на актерскую зарплату было просто невозможно. Однако с той неуемной энергией, которая переполняла Славу, усидеть на одном месте он не мог. Плятт постоянно испытывал необходимость реализовывать себя — творить, балагурить, шутить.
— О розыгрышах Плятта и ныне ходят легенды. Рассказывают, что во время серьезного спектакля Плятт за кулисами написал на лбу неприличное слово, скрыл его под шляпой и, поворачиваясь спиной к зрителю, приподымал ее. Актеры читали надпись и буквально давились от смеха. Играть после этого было очень непросто. А вы лично становились жертвой розыгрышей Ростислава Яновича?
— Очень часто. Но больше мне запомнилось, когда прокалывались коллеги. Дело в том, что в спектаклях часто играют актеры, которые уж чересчур серьезно относятся к своей работе. Видя это, Плятт подходил к ним до выступления и бился об заклад, что во время первого акта во время такого-то эпизода непременно их рассмешит, просто показав указательный палец. Те, естественно, отпирались, говорили, что пусть показывает хоть все пальцы, которые у него есть, но во время серьезного спектакля они смеяться не будут. И что вы думаете! В четко назначенное время Ростислав Янович поднимал указательный палец перед очередной жертвой, и она тут же начинала хохотать «навзрыд». Система действовала безотказно. На всех!
Бывало, разыгрывали и самого Плятта. В одном из спектаклей он должен был опознавать тело, которое накрывали одеялом. Когда Слава это одеяло приподнимал, то заранее подготовленный актер, который находился под ним, оказывался в тюбетейке, приклеенных усах и бороде. Естественно, этого в сценарии не было. Плятт очень ценил такие шутки.
— Вы, как близкий друг Ростислава Яновича, наверняка часто бывали у него в гостях. Каким он был семьянином?
— Потрясающим. Навещать его лично для меня было праздником. В его доме всегда царил уют. Видное место в квартире занимали книги, которые Слава буквально боготворил.
На свои дни рождения Плятт нередко арендовал целые рестораны, чтобы как следует посидеть в «узком кругу друзей». Для этого Ростик специально печатал пригласительные билеты на очень качественной и красивой бумаге. Мы шли к нему в гости, как на хороший спектакль. Плятт непременно встречал гостей во фраке, который ему очень шел.
К сожалению, последний день рождения Ростика был не таким веселым. Он очень плохо себя чувствовал. Однако это не помешало ему со всеми сидеть за столом, быть прекрасно одетым. Тогда я подарил Славе видеопленку с его лучшими ролями. Надеялся, что это его хоть как-то развеселит.
— В последние годы жизни из-за перелома шейки бедра Плятт стал понемногу сдавать...
— Он жутко стеснялся того, что хромает. К тому же Слава стал полнеть... Но, несмотря на это, Плятт продолжал играть! Мы предлагали ему: «Давайте перепишем сценарий так, что вам даже вставать не придется». Но на это он согласиться не мог. Даже шутил: «А как же я на поклоны буду выходить?» Он приходил в театр раньше всех, сидел в своем кресле. А после репетиции, на которой работал наравне со всеми, уходил позже всех. И никто не видел, как он постепенно угасал.
Когда я узнал, что Славы уже нет, то почувствовал невыносимую боль от потери близкого человека. Ведь Плятт принадлежал к той великой плеяде актеров, которая олицетворяла наш театр: Любовь Орлова, Николай Мордвинов, Фаина Раневская. Слава был моложе их, поэтому и ушел последним. Прощальное слово о нем на похоронах пришлось говорить именно мне.
Вспоминая Плятта, я не могу не рассказать напоследок один эпизод. Ростислав дружил с великим артистом Осипом Абдуловым (отец актера Всеволода Абдулова. — Авт.). Он делал шикарные театральные и радиопостановки. А как он играл вместе с Раневской! Он менялся в лице, как хамелеон... Когда этот гениальнейший человек умер, надгробную речь должен был сказать главный соперник Абдулова по части хохмачества Ростислав Плятт. И вот директор театра объявляет: «А сейчас последнее слово скажет Ростислав Пляттыч Ян». Представьте, тут впору плакать, а вместо этого у всех — гомерический хохот. С трудом пересилив смех, который раздирал его изнутри, Слава наклонился к гробу, а затем произнес: «Осип, дорогой, ты меня и оттуда достаешь своим юмором».
Великие юмористы смешат всегда, даже после смерти!
