Известный ныне всем без исключения постсоветским людям артист пародийного жанра Владимир Винокур с детства мечтал стать певцом. И долгое время все в его жизни вело к исполнению этой мечты: он пел в детском хоре Дворца пионеров родного города Курска; стал лауреатом международного песенного конкурса в Артеке; поступил в музыкальное училище, в армии был солистом Ансамбля песни и пляски Московского военного округа. Затем был ГИТИС, после него — Театр оперетты... А потом «опереточный мальчик» вдруг засомневался: правильный ли выбор сделал? И, начав творческую жизнь практически с нуля, ушел в жанр пародии, в котором и «обитает» — на радость зрителям — до сих пор.

О том, как все это происходило в его жизни, и, конечно, о своих близких, друзьях и коллегах Владимир Натанович рассказал в своих мемуарах «Артист — это навсегда». Фрагменты этой книги, выпущенной российским издательством «Центрполиграф», «СОБЫТИЯ» предлагают читателям.

«К жизни на сцене подтолкнула меня моя мама»

...Все началось с немецкого языка. В школе я участвовал в самодеятельности и пел песни немецких коммунистов на немецком языке. Получал за это пятерки. Так и начал петь... Мама взяла меня за руку и отвела во Дворец пионеров... Получается, что мама собственными руками подтолкнула меня к жизни на сцене. А ведь все думали, что мой брат Борис будет артистом, а не я. Он такой «Ленин» был в детстве: кудрявый, хорошенький. А я был толстый и угрюмый... Единственное, что я активно делал, — всегда просил кушать...

Во Дворце пионеров я был солистом хора... В 14 лет родители отправили меня в международный пионерский лагерь «Артек»... В школе я занимался в волейбольной секции и в лагере стал капитаном команды. Наша команда заняла первое место в соревнованиях. Ребята меня сразу начали уважать. Ко мне потянулись. И постепенно я начал ощущать себя душой отряда. Это было для меня первое открытие себя самого. Оказывается, со мной хорошо и весело...

На международном конкурсе спел я там «Бухенвальдский набат» композитора Вано Мурадели. Стал лауреатом... Мне вручили золотую медаль...

С ансамблем песни и пляски клуба железнодорожников в «Артек» приехал брат известного композитора Исаака Дунаевского, Семен Иосифович. Услышав, как я пою, он сказал: «Твой голос должен пройти мутацию». Я толком не знал, что такое мутация. Но понял смысл, потому что еще раньше мне об этом как-то говорил Марк Бернес... Я приехал домой и стал требовать от родителей, чтобы меня прекратили «использовать»... Ведь когда приходили гости, я исполнял полностью весь репертуар Муслима Магомаева, Николая Сличенко...

В то лето я привез домой не только медали и награды, но и полную уверенность, что должен сделать все, чтобы стать артистом. Отец тогда сказал: «Будешь ты петь или не будешь — это не известно. А профессию получать надо. Пойдешь учиться в строительный техникум». Мне было все равно... Лишь бы только молчать. Моя мечта была петь. Но поскольку два музыканта в разное время сказали мне, что «главное — сохранить голос», я начал его хранить. Молчал, как рыба об лед. И учился в строительном техникуме...

После окончания второго курса строительного техникума голос у меня более-менее установился. Я поступил в музыкальное училище на дирижерско-хоровое отделение. Борис Брониславович Поджук, директор училища, который занимался со мной вокалом, сказал мне: «У тебя хороший голос. Почему бы тебе не попробовать стать певцом?..» И я решился на авантюру.

На свой страх и риск я начал поступать в театральный институт, не сдав в приемную комиссию документов о среднем образовании. У меня их и не было вовсе, этих документов... Мои планы поступить в театральный институт потерпели фиаско...

...В армии я два года прослужил в Ансамбле песни и пляски Московского военного округа. Пропел. У нас скрипачи были — лауреаты международных конкурсов... Танцевальная группа — выпускники студии Игоря Моисеева... Красивый коллектив. Мы ездили в Японию, во Францию, в Англию, в Швецию. По праздникам выступали на сцене Дворца съездов. Когда я уходил из ансамбля, Сурен Баблоев, начальник и художественный руководитель, сказал: «Сынок!.. Какой ГИТИС? Зачем тебе поступать! Поедем снова в Японию. Ты же солист!» Но я ответил: «Стану хорошим артистом, а потом сам поеду в Японию».

Я сдержал слово и очень много ездил... Три раза был в Австралии, раз 20 в Америке, тысячу раз в Германии, Чехословакии, Польше, Франции, Мексике, Японии, Южной Корее... Нашу некогда огромную страну, которая называлась Союз Советских Социалистических Республик, всю объездил... Но это все случилось потом...

«В ГИТИС я поступил во время... увольнительной, еще солдатом»

...Ансамбль МВО находился в Доме офицеров в Лефортово. Там, где сейчас находится мой Театр пародии. Интересно, что я всю жизнь был связан с военными, хотя сам военным никогда не был... Даже в ГИТИС (на отделение актеров музыкального театра. — Ред.) я поступил также во время увольнительной, еще солдатом. Это было в 1969-м, 40 лет назад...

...В 1973 году, когда был простым студентом, я два сезона работал в старом цирке на Цветном бульваре... Мой товарищ, композитор Леша Черный, пригласил меня спеть в программе «Мечте навстречу!», посвященной заводу КамАЗ (все программы в те времена были тематическими, никто не имел права выступать на эстраде и смешить людей просто так). Первая песня, которую я исполнял, называлась «Товарищ КамАЗ», музыку написал Леша, а я исполнял. На сцене был сделан фанерный кораблик... Я выходил, садился ему на нос и пел: «Это все причитается нам. По судьбе, по мечте, по годам...»

Я получал 100 рублей. А стипендия в то время была 28! Я был самый богатый студент в институте. В день зарплаты у цирка собирались мои друзья. Мы шли в магазин на Цветном и покупали трехлитровую бутылку «Гамзы», было раньше такое вино в плетеной бутылке. И две бутылки водки. Потом шли в общежитие. По дороге покупали килограммов пять картошки, котлет, чеснок, хлеб. И начинался сокрушительный банкет... Мы брали большой чан, сливали туда «Гамзу» и две бутылки водки. Добавляли сахар «по вкусу». Получалось четыре литра жгучей смеси. Девчонкам говорили, что это французский ликер... Заканчивалось все банально. Когда «ликер» выпивался, мы брали чайники и шли на Рижский вокзал. Там стояли перегонные цистерны из Баку, из Молдавии. Со спиртом, с коньяком, с вином...

В цирке я столкнулся с двумя гениальными людьми — Юрием Никулиным и Михаилом Шуйдиным... При встречах Юрий Владимирович называл меня «мальчик»... Последние годы говорил мне: «Ты обманул меня, мальчик... Иосиф (Кобзон. — Ред.) пел у нас в программе «Куба — любовь моя» — и стал певцом. А ты... Пел в программе «Мечте навстречу!», говорил, что хочешь стать певцом, а стал клоуном...»

Однажды прибегаю в цирк. Опаздываю. Пять минут до выхода. Юрий Владимирович говорит:

— Давай быстрее! Слушай, трагедия какая. У Шуйдина чирий на заднице вскочил. Он не может выступать в репризе. Вместо него сейчас выскочишь.

— Мне же петь! — возразил я.

— Песню отменили! — отвечает Никулин как ни в чем не бывало... — Сказали, что она больше не нужна.

Недоуменно пожимаю плечами. Странное решение — отменить музыкальный номер в начале. С него весь спектакль начинается, столько всего задействовано!.. Но мало ли какие парадоксы случаются в наше время.

Реприза была такая. Таня, жена Юрия Владимировича, выпускала на арену здоровенную овчарку. Никулин и Шуйдин изображали хулиганов. Овчарка догоняла Шуйдина и вгрызалась ему в известное место.

Никулин знал, что я панически боюсь собак: я ему рассказывал, как в детстве меня покусала овчарка. Слушаю я его, а сам синий от страха. Юрий Владимирович говорит: «Штаны на тебя наденем. Выскочишь со мной, и сразу разбегаемся. Ты — вправо, я — влево. Не бойся! Ты же видел, какие у нас штаны? Чуть-чуть похватает тебя... Может, только слегка достанет. Я тебе потом покажу, сколько у меня шрамов в том месте».

Весь мокрый от ужаса, вхожу в гримерную.

— Сейчас я тебе сам быстренько грим наложу, — говорит Никулин. И начинает мне мазать нос красным цветом.

— А что я буду говорить? — спрашиваю с дрожью в голосе.

— Я сам все за тебя скажу. Лишь бы только тебе собака в жопу вцепилась...

И тут вижу: из-за занавески Шуйдин выглядывает. Загримированный, в костюме. И от смеха корчится...

«Тамара предложила мне фиктивный брак, а я ей — настоящий»

...Однажды я играл в детском спектакле Двоечника, а Куклу танцевала балетная девочка с огромными синими глазами — Тамара Первакова. Фигура Тамары с красивыми женскими округлостями произвела на меня неизгладимое впечатление. Для балетных грудь — явление, которое находится за гранью реального мира. А Тамара... Короче... когда образовалась возможность, я «подъехал» к ней, используя известные приемы, отработанные за годы многолетней практики. И получил не просто отказ — Тамара послала меня куда подальше...

Я предпринимал немыслимые попытки к ее завоеванию. Но все без толку. Тамара срезала меня на полуслове. И называла меня исключительно на «вы» (до самой свадьбы, кстати!)... Как она потом объясняла, я тогда показался ей... старым и толстым: «Волосатый какой-то, здоровый мужик... Лезет целоваться...» А Тома еще не знала ничего подобного. Ей было 20 лет, мне — 26...

Случилось так, что в Театре оперетты мне предложили постоянную ставку. Но требовалась московская прописка. Тамара об этом знала. У нее тоже была «жилищная» проблема: она была прописана в двухкомнатной квартире бабушки, а бабушка была при смерти. После смерти бабушки жилплощадь грозились отнять. И Тамара подошла ко мне с интересным предложением: «Я могу сделать вам фиктивный брак, и, таким образом, вы мне поможете сохранить квартиру. Если два человека прописаны, двухкомнатную квартиру не отнимут...» А я сказал ей: «Тома, я же не вечно буду стажером Театра оперетты. Я собираюсь стать известным, популярным и богатым. Если ты в это веришь, давай не фиктивный брак сделаем, а настоящий». Тамара мне ответила: «Я постараюсь вам поверить»...

...Мы странно поженились. Теперь я понимаю, что странно. А тогда казалось, что так и должно быть. Почти 35 лет мы вместе. Все мои знакомые уже по нескольку раз переженились. Я один как полезное ископаемое...

«После выступления на правительственном концерте к 60-летию образования СССР успех навалился на меня глыбой»

...В 1971 году в свой день рождения я получил от брата письмо. «Ну вот, братишка, — писал Борис, — ты уже старый стал, тебе 23 года. Смотрю телевизор и думаю, сейчас объявят: «Выступает лауреат Всесоюзного конкурса артистов эстрады, народный артист РСФСР — Владимир Винокур...» А глаза открою и вижу какого-то чудака, который поет козлетоном. Давай, братишка, быстрее выходи на большую сцену. А то какой-то Лещенко поет, а ты что, не можешь?» Письмо оказалось пророческим...

...После окончания театрального института за два года работы в Театре оперетты я сыграл 20 ролей текущего репертуара... Снимался на телевидении в цикле передач «Любителям оперетты». В основном предлагали роли комедийного плана... Я пытался с этим бороться, старался доказать, что я прежде всего певец. Доказывать в первую очередь приходилось себе самому. У меня было несоответствие: голос героический, а партии — комические... Начались сомнения, правильно ли я выбрал свой путь...

Как-то на гастроли с нами ездил очень известный пианист Большого театра — Михаил Банк... Во время застолий я валял дурака, рассказывал что-то, пел голосом Магомаева, Сличенко, Георга Отса. Банк, услышав моего «Отса», сказал: «Обязательно попробуйте себя в жанре пародии»... Я на его слова не обратил никакого внимания... А в Москве мне позвонил руководитель ансамбля «Самоцветы» Юрий Маликов: «Мне о вас рассказывал Михаил Банк. Я делаю новую программу... Вы не думали уходить из оперетты?»

«Уйти из театра, куда попал с таким трудом?!» — размышлял я, но в глубине души начал сомневаться: почему я должен всю жизнь петь «пустите погреться»?.. Надо было сворачивать с чужой дороги. Или выходить вперед... И я ушел в «Самоцветы» (а позже ушел и из них) работать в новой программе. Начал выступать с пародиями на известных артистов.

На Всесоюзном конкурсе артистов эстрады в 1977 году я получил второе место (с номером «Про старшину Ковальчука», написанным Леонидом Якубовичем. — Ред.), потом стал лауреатом Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Гаване.

...В Кремлевском Дворце cъездов начиналась подготовка к правительственному концерту, посвященному 60-летию образования СССР. Вел этот концерт Борис Сергеевич Брунов (выдающийся конферансье, художественный руководитель Московского театра эстрады. — Ред.). Он и рекомендовал меня для выступления. Чиновники из ЦК сказали: «В концерте участвует Аркадий Райкин! А вы нам рекомендуете молодого артиста, который только что стал лауреатом... Члены Политбюро будут слушать, вы что, не понимаете?»

Присутствие членов Политбюро означало, что в зале будет не один «царь», а целых 15. Борис Сергеевич сказал: «Я отвечаю за него. Попробуйте»...

На концерте выступил Лева Лещенко, а после него я. Волновался так, что чуть с ума не сошел, но прошел нормально. Кроме пятнадцати царей, в зале было пять тысяч зрителей. Они меня приняли, полюбили... И с этого времени у меня пошло...

Успех не пришел, а навалился на меня глыбой... Вереницей пошли приглашения на праздники — октябрьские, майские, женские, День пионерии, День птиц... Не было телевизионной программы, в которой бы я не участвовал... За год и сам не заметил, как стал знаменитым...

«В Германии я попал в автокатастрофу. Два моих приятеля погибли. Мне повезло. Но жуткие травмы надолго приковали меня к постели»

...На Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Гаване летом 1978 года мы плыли на теплоходе из Ленинграда 15 дней. Я жил в одной каюте с певцом Ренатом Ибрагимовым. Когда наш теплоход проплывал Бермудский треугольник, я подговорил его надеть спасательные жилеты. Вышли на палубу. На палубе все загорают, а мы стоим в жилетах, смотрим на море. Долго ждать не пришлось. Подошел первый человек:

— Вы зачем жилеты напялили?

— Да просто так, — отвечаем.

Второй подошел:

— Вы что, с ума сошли?

— Посмотри на горизонт, — говорю. — Видишь: линия выше, чем мы... Сейчас еще выше станет.

— Почему?

— Бермуды.

Человек исчез и через пару минут появился в оранжевом жилете. За ним еще один переоделся. Второй, третий... В результате вся палуба была в оранжевых жилетах. Прибегает капитан:

— Кто дал команду надеть спасательные жилеты?

— Винокур.

— Понятно, — ответил капитан...

Мне здорово попало от капитана. Дело в том, что за день до этого он объявил учебную тревогу. Жилеты надели считанные единицы. Все пассажиры, несмотря на команду капитана, занимались своими делами... А моя «тревога» подействовала намного эффективнее...

А если серьезно... В моей жизни бывали такие случаи, которые заставили меня думать, что все, что с нами происходит, не просто так... Кто-то постоянно наблюдает за нами, не сводя глаз. И решает, быть на земле или не быть...

Много лет назад наш теплоход «Адмирал Нахимов» по загадочным причинам столкнулся с сухогрузом... погибли сотни людей. В тот трагический день мы с Левой Лещенко были в Новороссийске, выступали. Вечером я должен был сесть на «Нахимов» и плыть в Сочи. У Левы было три выходных, и он решил плыть со мной, но к вечеру его срочно вызвали в Москву, на концерт. Мне предстояло плыть одному. Местные ребята пригласили меня на хорошее мероприятие — шашлык на берегу моря. Я с радостью согласился. Пока сидели, ребята меня уговорили плыть морским трамвайчиком вместе с коллективом.

С одной стороны, «Нахимов» — комфортабельный теплоход. Но я там буду один. Морской трамвайчик трясется восемь часов, но зато я буду в хорошей компании. И я перенес свое плавание на утро. А утром мы услышали жуткую новость...

...В 1992 году в Германии я попал в автомобильную катастрофу. Погибли два моих приятеля, один из них был мой близкий друг... Мне повезло. Но жуткие травмы приковали меня к постели на долгие месяцы. Правая нога — вывих таза. Левая нога — сложный перелом бедра. И я попал в госпиталь. Сначала в германский.

На третий день ко мне примчался Иосиф Кобзон, который в это время был на гастролях. С ним были русские эмигранты. Они перевели Иосифу разговоры врачей о том, что мне надо одну ногу ампутировать. Иосиф намекнул мне: «Дело сложное»... Я попросил его связаться с нашими врачами. Меня перевели в военный госпиталь, где без дополнительных операций в буквальном смысле склеили по кускам...

Я учился по новой ходить... Ночами, когда в госпитале все засыпали, разрабатывал ноги. Они были тонкие, как руки, и совсем не двигались, болтались, как плети... Я называл свои ночные тренировки — «гестапо». Даю приказ левой ноге: «Поднимись!» Реагирует, поднимается. Приказываю правой — никакой реакции. Спустя две недели — чувствую: зашевелилась. Вот тогда я понял, что такое счастье...

Три месяца я лежал, подвешенный к специальному «вертолету», просверленный со всех сторон. Чувствовал себя, как последний дурак. Надо мной кольца висели, на которых я подтягивался и, как в детском саду, садился на горшок. Вокруг ходили симпатичные медсестры, иногда они заглядывали ко мне в палату, потому что им было интересно посмотреть на известного артиста...

Когда уезжал из госпиталя, накрыли на стол, и я врачам станцевал цыганочку. Меня свозили к немцам, и перед ними я тоже станцевал... Потому что, когда все это случилось, они мне говорили: «После таких травм с актерской профессией можно распрощаться»... Но я победил. Просто не мог не победить: другой профессии, кроме актерской, я не знаю. В строители мне уже поздно было возвращаться...

«На Олимпиаде в Лейк-Плэсиде Евгений Леонов выглянул в окно и крикнул: «Эй, ...ляди! Привет вам от советской кинематографии!» Все проститутки бросились к нам»

...Левушка, Лева Лещенко. Он — моя совесть. Мы три с половиной десятка лет дружим. Лева знает меня досконально, поэтому обходит все острые углы... старается смягчить... Он внутренне очень интеллигентный. И на меня пытается влиять в хорошем смысле. Сидим, например, в компании чиновников и их жен, наряженных в бриллианты вперемешку с бижутерией. Лева чувствует, когда я злюсь, когда меня несет. Всегда старается предупредить мою резкость. Тщетно пытается успеть вставить какое-нибудь приличное слово вместо моего мата. Но я беспощаден к подобной цензуре, говорю с суровым видом: «Из песни слова не выкинешь. Хотели слушать анекдот? Слушайте!» Мужики корчатся от смеха, бабы делают вид, что они никогда не слышали слово «жопа». Я говорю: «Как это так? Жопа есть, а слова такого нет?..»

Как-то на юбилее Хазанова мы дуэтом исполнили номер Аркадия Хайта «Левчик и Вовчик» — как два новых русских по мобильному разговаривают: «Алло, Левчик, это я, Вовчик! Как дела?» И это сразу к нам прилипло...

Мы всегда друг друга поддерживаем, дополняем. Лева помогает мне, когда я записываю песню... А я, в свою очередь, решил поменять Леве имидж комсомольского певца. Раскрыл его перед зрителями как нормального, своего парня, который любит пошутить. Зрители обалдели от того, что «комсомольский» Лещенко, к которому они привыкли, вдруг совершенно неожиданно оказался родным...

Кстати, благодаря Ленинскому комсомолу мы с Левой посмотрели массу интересных стран. Комсомольцы придумали, что наших спортсменов должна сопровождать группа психологической поддержки. Иосиф, Лева, я — все мы входили в состав этой самой группы. Это была настоящая «психушка». Потому что мы с комсомольцами набирали с собой в поездки огромное количество водки. И, кроме того, что любовались страной, пили горькую. С собой всегда возили фраерский набор: водка, икра, сувениры. Приехав в страну, устраивали с местными «чэйндж»...

Мы с Левой и с Левоном Оганезовым собирались в Мексику. Гриша Ковалевский, музыкант из оркестра «Виртуозы Москвы», сказал мне, что там хорошо идет советская оптика, особенно фотоаппараты «Зенит-Е». Мы записали адрес комиссионного магазина, накупили фотоаппаратов и в первый же день пошли на разведку. Идем по улицам Мехико. На каждом из нас — по три «Зенита». Вокруг — достопримечательности, памятники архитектуры. Все фотографируются у разных памятников, а мы — нет... Целеустремленно ищем нужную нам улицу. Наконец находим... И видим: на огромной витрине комиссионного магазина выставлены фотоаппараты, среди них штук 50 — «Зениты»... Оказалось, нас опередил Государственный симфонический оркестр радиовещания и телевидения, который в полном составе посетил Мексику накануне. Нашему отчаянию не было предела...

Нас привезли на курорт, и там «Зениты» произвели сильное впечатление на немецкого туриста. Он «уговорил» нас продать ему по дешевке все фотоаппараты. Счастливые, что избавились от тяжелого груза, мы накупили зажигалок и жвачек...

...На Олимпиаде в Лейк-Плэсиде с нами в «группе психологической поддержки» был Евгений Павлович Леонов, наш великий комик, великий актер. Как-то пошли мы вместе на один из хоккейных матчей. Впереди нас сидело несколько чехов, обиженных с 1968 года (интервенция Чехословакии советскими войсками. — Ред.). Мы для них были русские... и чехи вели себя безобразно, кричали, провоцируя нас на ответные действия. Евгений Павлович не выдержал и посоветовал одному из них идти на три известные буквы. Чех обернулся к Леонову:

— Откуда, дед, «он» у тебя есть?

— Пойдем покажу, — спокойно ответил Евгений Павлович.

Он отозвал чеха и показал.

— Ну, это вообще ничто, — отмахнулся чех.

— Ладно, — говорит Евгений Павлович угрожающим тоном, — ну-ка, Иосиф (Кобзону)! Подойди сюда...

И чехи были вынуждены признать мощь и силу нашей страны.

Ночью нас провозили в автобусе по 42-й авеню, где обычно выстраиваются проститутки. Мы были навеселе после банкета. Евгений Павлович выглянул в окно и крикнул: «Эй, ...ляди! Привет вам от советской кинематографии!» Все проститутки бросились к нашему автобусу. Наверное, подумали, что такой серьезный человек, в огромной лисьей шапке, хочет взять их на работу...

А еще мы с Евгением Павловичем репетировали отрывок из спектакля, работали для лыжников. Лыжники жили в отдельном особняке. Мы стояли на улице. Евгений Павлович на капоте машины писал для меня реплики и смотрел на дорогу... Там стоял полицейский. Он слышал, что мы говорим по-русски. Спрашивает у нас: «Кей джи би?» — что в переводе означает «КГБ». «Старик, да пошел ты», — отмахнулся Евгений Павлович. Полицейский не понял, что ему сказали, но понял, что мы — русские. «Рашн, чейндж?» — мол, поменяемся? И показывает на свою фуражку, а потом на лисью шапку Леонова. А в дополнение достает 50 долларов и предлагает Евгению Павловичу. Леонов отказался. А вечером в отеле вспомнил об этом и говорит: «Какой же я дурак! Мог ведь жене пять платьев на эти деньги купить»...

«После шестого тоста именинница подошла к Лещенко, хлопнула его по плечу и сказала: «Леха, твою мать, спой!»

...Однажды, после бурного празднования моего дня рождения (31 марта. — Ред.), наступил мой любимый праздник — День смеха. Я мирно сплю в своей кровати. Звонит телефон. Время — пять утра, я только заснул. Снимаю трубку, Лева Лещенко:

— Вов, мы уехать не можем. Машина не заводится. Ты ведро воды не вынесешь?

— А где ты? — спрашиваю спросонок.

— Да у тебя во дворе. Мы как ушли, так и стоим здесь. Как проклятые.

Взял я ведро, налил в него воды... Вышел во двор, стою, как болван: в трусах, в майке и с ведром воды в руках. Дворник метлой машет, смотрит на меня удивленно:

— Ты чего это?

— Да Лева позвонил. Не пойму, куда он делся. Сказал, что машина не заводится, воды просил вынести. Вот я вынес, а его нет.

Дворник изумился: «Вот прогресс! Машины на воде ездить стали!» И тут до меня дошло, что Лева меня разыграл. «Ну ладно, — затаился я, — отольются кошке мышкины слезки».

Поехали мы вместе в Германию. Купили две пары хороших ботинок. У нас с Левой одинаковый размер. Пока Лева куда-то выходил, я взял и поменял ботинки так, что в одной коробке лежали два правых, в другой — два левых. «Посмеюсь над тобой, друг ты мой хороший», — думал я злорадно... На следующий день улетаем в Москву. Сидим уже в самолете, и я говорю:

— Немцы-то какие гады. У меня в коробке два левых ботинка оказались.

— У меня тоже! — воскликнул Лева возмущенно. — Но пока ты спал, я утром сбегал, поменял...

...Много лет назад Лева переехал в новую квартиру в доме работников МИДа. И однажды он мне говорит:

— Слушай, нас пригласили на день рождения. Мой сосед сверху, посол. У его жены день рождения. Приятные люди.

— Ой, Лева, заставят петь, — отказываюсь я.

— Да ты что! Нас как людей пригласили! — воскликнул Лещенко... Пойдем, обидятся. Мне в этом доме жить.

Пришли. Садимся за стол, вокруг нормальная обстановка, приятные люди, светская беседа... Нас с Левой посадили на почетные места. Несколько раз повторили, как приятно видеть артистов. Не в качестве артистов, а как людей. Лева дергает меня под столом: «Вот видишь, а ты боялся». После шестого тоста именинница подошла к Леве, хлопнула его по плечу и сказала: «Леха, твою мать, спой!» С тех пор прошло много лет, но, когда мы с Левой попадаем в гости, я его предупреждаю: «Леха, готовься! Нас пригласили как людей...»

«Нельзя, чтобы в семье было два Владимира Винокура», — сказал мне племянник Вовка. И теперь дома меня зовут Федя»

...Почти все мои друзья, эстрадные люди, как-то дружно выпили «Гербалайф» и резко похудели. Но через некоторое время они начали поправляться с такой скоростью, что пришлось обращаться к хирургам, отрезать себе лишние места... Я похудел на 20 килограммов за четыре месяца благодаря силе воли. Во-первых, полностью завязал со спиртными напитками. После шести вечера не ел, исключил жареные блюда, мясные, соленые... Занимался на тренажере, занимался каратэ. Так было несколько раз в моей жизни: если хотел — худел. И курить бросил, хотя был заядлым курильщиком. В Австралии у меня было несмыкание связок, и врач мне сказал: «Не прекратите курить — эти отеки превратятся в раковые образования. Вы жить хотите?» — «Хочу», — ответил я и бросил курить...

...Меня как-то спросили: «Что бы вы сделали, если бы жизнь началась сначала?» Во-первых, она еще не кончилась... Старость наступает, когда человек успокаивается... Я еще не успокоился.

Что бы я сделал?.. Друзей бы вернул. Отца вернул. Конечно, накопив ошибок сегодняшней жизни, я постарался бы не допустить их в новой. Не попал в аварию... И смог бы предупредить: «Потише, ребята! Сбавьте скорость!» После аварии долгое время у меня было чувство неловкости и вины, что ребята погибли, а я остался... Но, может быть, из-за этого необъяснимого чувства вины я поднялся и стал работать интенсивнее, чтобы как-то загладить вину. Отдать долг...

Единственное, что я бы не изменил, — профессию. Снова стал бы артистом... Снова радовался бы смеху в зале, счастливым лицам... Быть смешным — не простое искусство. Можно смеяться, наблюдая, как уносит ветер шляпу соседа, а можно очищаться смехом, становиться лучше, добрее, красивее. Все, что касается юмора или клоунады, относится к жанру очистительному. Когда я говорю, что я — клоун, я не имею в виду профессию, по ней я — артист пародийного жанра. В задачу клоуна входит вызывать у людей положительные эмоции... А я занимаюсь юмором, и поэтому считаю себя клоуном... Я — клоун Федя...

У моего брата есть сын Вовка. Владимир Винокур. Он сейчас бизнесмен. Когда Вовка был маленьким, я его кормил с ложечки и приговаривал: «Надо, Федя. Надо». Вовка стал постарше и говорит: «Нельзя, чтобы в семье было два Владимира Винокура. Давай ты будешь Федя?» И теперь дома меня зовут Федя. Кто не знает почему, удивляется.

Подготовила Ирина ТУМАРКИНА, «СОБЫТИЯ»