В феврале 1954-го по Москве прошелестел слух: в команде «Торпедо» появился футбольный гений. 17 лет всего, но на поле может все! Народ повалил смотреть. На свой первый сбор гений пришел в ватнике и с деревянным чемоданчиком. Через год Стрельцов станет лучшим бомбардиром чемпионата, дебютирует в сборной, забив три мяча шведам, и Григорий Федотов ему скажет: «Знаешь, Эдик, я тоже играл. Но ты так играешь...» Еще через год он станет олимпийским чемпионом, а через два угодит в Бутырскую тюрьму по обвинению в изнасиловании. После «отсидки» Эдуард Стрельцов вернулся на поле и дважды становился лучшим футболистом Союза.

Из досье «СОБЫТИЙ»

Стрельцов Эдуард Анатольевич (1937—1990). Заслуженный мастер спорта СССР (1957, 1967). Начинал в юношеской команде московского завода «Фрезер» (1950—1951 гг.). В «Торпедо» (Москва) играл с 1954-го по май 1958 года и с 1965 по 1970 год. В 1971—1990-х годах выступал за различные команды ветеранов.

В чемпионатах СССР провел 222 матча, забил 100 голов. В сборной СССР сыграл 41 матч, забил 29 мячей.

Чемпион СССР 1965 г., вице-чемпион СССР 1957 г., бронзовый призер чемпионата СССР 1968 г., обладатель Кубка СССР 1968 г.

Лучший футболист страны 1967 и 1968 годов. Лучший бомбардир чемпионата СССР 1955 (15 голов) и 1968 (21 гол) годов. Член клуба Г. Федотова — 143 гола.

Чемпион Олимпийских игр 1956 г.

Кавалер ордена «Знак Почета» (1957 г.), ордена Петра Великого (2007 г., посмертно). 

Защитнику киевлян Стрельцов при всех скрутил фигу. Судья видел, но отвернулся

Когда нет достаточной информации, начинают циркулировать слухи. Постепенно они перерастают в легенды и мифы. Во времена моего детства больше всего легенд ходило о Стрельцове. Каждый запросто называл его Эдиком, но мало кто видел на поле — говорили, сидит в тюрьме.

Запомнился такой рассказ. Приезжает «Торпедо» в Киев, в нападении у них — пацаненок 17-летний, из заводской команды. Виталий Голубьев (центр обороны, «непроходимый») на разминке ему говорит: «Сынок, я из тебя котлету сделаю, так что не очень-то!» Голубьев дело знал хорошо, с ним не пофинтишь особо. Пацан тот — не смотри, что щупленький, как побежит — только его и видели! Одно спасение: за трусы сзади! Футболку порвали в первом тайме — еле по нулям отстояли. Два гола сам забил, потом Вале Иванову скинул, всю защиту в клоунах оставил. После третьего гола народ потянулся на выход, свист, ругань — испортил праздник людям! Все же на бедро раз его поймали, а он мячик влево пробросил Иванову на ход — тот в пустые ворота закатил. Эдик защитнику нашему фигу скрутил при всех! Судья видел, но отвернулся, будто так и надо. Не поверите, но Голубьев лично к нему в раздевалку пришел, бутсы снял, скрутил «беломорину», уселся на полу: «Да, парень, умеешь ты играть...»

После провального выступления сборной СССР на чемпионате мира 1962 года в Чили, когда с трудом отстояли ничью с Колумбией (4:4, ведя в счете 4:1), услышал: «Что вы хотите? Они же перед Чили в зоне, где Эдик Стрельцов «отдыхает», зэкам продули — 1:9! Восемь голов Стрелец положил, а девятый — с его паса — Витек Гвоздь, известный питерский карманник, завел в пустые ворота...

По кое-какой просачивающейся информации, после того, как ему «скостили» срок и перевели под Тулу (всего Стрельцов пробыл в лагерях четыре года и шесть месяцев), он поигрывал и там. Как потом рассказывала его Раиса, она даже мяч в лагерь передавала.

Мой стаж болельщика, когда первый раз через забор «проканал» на стадион Хрущева, исчисляется с 1959 года. К тому времени фамилии Стрельцова, как и его «подельников», не упоминались в прессе, вымарывались из справочников и книг о футболе. Например, когда приводились составы команд, читатели обнаруживали после восьми фамилий загадочное: «и др.». О забитых голах рассказывали примерно так: «После удара нашего центрфорварда, которого правый крайний вывел в штрафную острой передачей, мяч влетел в сетку». Или: «С подачи центрфорварда гол забил Ильин». Так что мы о нем знали лишь то, о чем судачили болельщики, сутками проводившие время у турнирной таблицы.

Юрий Войнов, первый и единственный в составе киевского «Динамо» чемпион Европы, скупой на слова и эмоции, как-то обронил: «Если бы не та история со Стрельцовым, Татушиным и Огоньковым, которых «отцепили» в последний момент, играли бы с бразильцами финал в 1958-м...» Не раз доводилось слышать: если бы не «посадка», Стрельцов стал бы тем, кем стал на том чемпионате мира Пеле.

И то сказать: парнишке едва 18 стукнуло, а он за сборную забивает по два-три гола не самым слабым командам в Европе. Тот год, 1955-й, для него счастливый выдался — не только закрепился в основном составе «Торпедо», но и стал лучшим бомбардиром чемпионата. О своих успехах вспоминал неохотно: «Мне удалось хорошо сыграть в Стокгольме за сборную в 1955 году. Я забил тогда три гола. В Болгарии, в день своего рождения, забил два мяча. Тоже, конечно, запомнилось...»

Была у него, двадцатилетнего парня, серия, которую никто, наверное, не повторит: с 21 июля по 26 октября 1957 года, в течение 97 дней (известных как «100 дней Стрельцова») в 22 матчах забил 31 гол.

В 1956-м в Мельбурне Стрельцов становится олимпийским чемпионом. Девятнадцати лет от роду. Хотя золотую медаль не получил — по регламенту ее вручали только участникам финального матча. Тридцатилетний Никита Симонян, сыгравший в финале вместо Стрельцова (он до этого участвовал во всех встречах), предложил: возьми, медаль твоя, ты заслужил больше! Стрельцов сказал: «Еще раз — и обижусь!» В команде говорили: «Ничего, кто-кто, а Стрелец свою медаль еще получит!» Не получил...

Стрельцова отправили в знаменитые вятские лагеря с предписанием «использовать только на тяжелых работах»

«Он был сильнее всех на футбольном поле и слабее всех за его пределами», — сказал о Стрельцове его постоянный партнер Валентин Иванов, с которым они были как братья до «посадки» и почти чужими — после. В конце мая 1958-го, за два дня до отъезда сборной страны на свой первый чемпионат мира, Эдуард Стрельцов, Михаил Огоньков и Борис Татушин были задержаны, позже — осуждены. Стрельцов получил больше всех — 12 лет лагерей.

Из допроса Эдуарда Стрельцова:

«25 мая 1958 г. я пошел в пошивочное ателье на проспекте Мира около Рижского вокзала, в ателье я встретил Огонькова Михаила и Татушина Бориса, они тоже там шили костюмы. Здесь мы договорились поехать погулять, здесь же был Караханов (отставной полковник, который, по мнению многих исследователей «дела Стрельцова», спровоцировал всю эту историю. — Авт.). Он сказал, что можно поехать к нему на дачу, где можно будет искупаться, мы согласились.

На автомашине (описка: на машинах. — Авт.) Огонькова и Татушина мы доехали до Пушкино, где Татушин проехал к своей знакомой девушке. Из ателье поехали я, Татушин, Огоньков, Караханов с девушкой, имени ее я не знаю. Сидели в машинах мы следующим образом: в машине Огонькова — за рулем Огоньков, далее я, Караханов, во второй машине — за рулем Татушин, девушка Татушина и девушка Караханова. Наша машина проехала до Пушкино. Татушин с девушками поехал к своей знакомой девушке домой, мы их ждали. Через сколько-то минут Татушин из Пушкино вернулся, у него в машине было уже четыре девушки, то есть девушки Татушина, Караханова и две новых. Согласно договоренности между нами, мужчинами, и девушками, мы заехали в магазин и купили водки, вина и закуски. Из Пушкино мы поехали к даче Караханова в поселок, названия его я не знаю. На даче мы взяли стаканы, к нам в машину сели два школьника по имени Сережа, и мы на двух машинах, в прежнем составе, уехали на реку.

На реке мы загорали, на ковре разложили закуску и вино и выпили. На реке я познакомился с девушками. Одну звали Марина, других уже не помню. Все девушки тоже пили вино. На реке мы были дотемна, затем мы все поехали на машинах к Караханову домой, до этого мы попросили его разрешения об этом. На даче Караханова, затем в саду была опять выпивка. После этого все разошлись по парам, я остался с Мариной, фамилию ее я не знаю.

Марина добровольно вошла вместе со мной в одну из комнат дачи, по моему предложению спокойно легла на кровать, я лег вместе с ней, предварительно я снял пиджак...»

Анатолий Карпов, многократный чемпион мира по шахматам, сопредседатель общественного комитета по реабилитации Эдуарда Стрельцова:

— Много лет назад, в мае 1967 года, на шахматном матче Петросян — Спасский, легендарный радиокомментатор Вадим Синявский мне сказал: «...Звали же Стрельца в «Динамо» и армейский клуб. Отказался. Чемпион... Чемпионы только в погонах спят спокойно. Вот и упрятали его. И то польза. Не будет забивать голы динамовцам и армейцам...» Вадим Святославович поведал тогда мне свою мечту — сообщить всему советскому народу, что Стрельцова подставили... Да, если лучших не удавалось загнать в свои команды, их выбивали из чужой обоймы... Наш долг — реабилитировать его, хотя историю, конечно, не развернуть и не положить перед болельщиками те победы, которых лишилась Россия без Стрельцова...

Общественный комитет по реабилитации Стрельцова возглавляли Анатолий Карпов и Аркадий Вольский (к сожалению, уже покойный, в свое время — секретарь парткома завода имени Лихачева, затем — видный партийный и государственный деятель). На основе собранных материалов комитет делает вывод: «Все утверждения суда, включенные в протокол, являются незаконными и необоснованными».

С позиций сегодняшнего дня, может, и верно. Но тогдашняя спортивная жизнь и царившие в ней нравы на справедливость не ориентировались. Примерно в то же время «Спартак» выиграл Кубок СССР по футболу, обыграв в полуфинале «Динамо». Неожиданно результат аннулируют, Кубок отбирают, полуфинальный матч переигрывают. Когда команда «Динамо» проиграла легкоатлетическую эстафету на Садовом кольце, всех участников заставили бежать заново.

...Стрельцова отправляют в самую тьмутаракань — печально знаменитые вятские лагеря, где отбывают ссылку особо опасные уголовные и политические преступники. Предписание гласило: «Использовать только на тяжелых работах».

Из письма Эдуарда Стрельцова из лагпункта № 1:

«Привет из Вятлага. Мама, извини, что так долго не писал. Все это время находился в Кирове на пересылке и думал, куда меня повезут. И вот я приехал в знаменитый Вятлаг. Здесь все связано с лесом, в общем, лесоповал. Сейчас, то есть первое время, трудно работать. Грузим и колем дрова. И так за этим занятием целый день. Со школой я распрощался, здесь школа только начальная, до 4-х классов. Приходишь в барак и, кроме как спать, нечего делать. Да и за день так устанешь, что руки отваливаются. Но это, наверное, без привычки. А как привыкну, будет легче. Клуба нет, кино показывают в столовой. Я тебе просто описал жизнь в этом лагере. И ты за меня не волнуйся, я уже ко всему привык».

Выписка из истории болезни, 1958 год:

«Заключенный Стрельцов поступил в лазарет с множественными ушибами тела. Удары были нанесены в области пояснично-крестцового отдела, грудной клетки, головы и рук. Удары наносились твердыми предметами, предположительно обрезками железных труб и каблуками сапог. Тело было покрыто ссадинами и кровоподтеками. Отмечены множественные рваные раны на голове и руках».

Болельщикам о проступке Стрельцова более или менее внятно стало известно после фельетона С. Нариньяни «Звездная болезнь», опубликованного в «Правде». До этого по Москве активно распространялись слухи о том, что «Стрелец «погорел» на дочери шведского посла». Позже — «английского», «на дочери Фурцевой» и т. п. Самому же футболисту приписывали фразу: «Если спать, то с королевой!»

Бытует мнение, что «дело Стрельцова» приобрело заведомо обвинительный уклон во многом потому, что так распорядился Н. Хрущев, тогда — первый секретарь ЦК КПСС. Причем — устно, письменного указания не было. Действительно, при Хрущеве (Стрельцов освободился в 1963 году) ему категорически не разрешали играть. Именно этим сторонники данной версии объясняют позицию . Брежнева и Л. Ильичева. Когда же Н. Хрущев был освобожден от должности в конце октября 1964 года, практически сразу же, в сезоне 1965 года, ему разрешили выступать за московское «Торпедо». Но он еще долго оставался «невыездным» — КГБ СССР упорно не выпускало его за границу. За него поручился тогдашний секретарь парткома Аркадий Вольский. Как-то он рассказывал, что после игры с «Интером» в Милане ночью обнаружил, что Стрельцова в номере нет. А поручился Вольский тогда партбилетом. К утру «самовольщик» явился: «Итальянским воздухом хотел подышать. Когда еще доведется...»

Маслов перед игрой говорил динамовцам: «Не трогайте Стрельцова, не злите, ходит себе — пусть ходит, пасется на травке...»

Первый раз после его отсидки я увидел Стрельцова осенью 1965-го в ключевом матче киевлян с торпедовцами, когда «Динамо» тренировал Виктор Александрович Маслов, с которым связан наибольший взлет не только киевского «Динамо», но и — несколько ранее — «Торпедо». Функционеры автозавода грубо выставили тренера на улицу, о чем ему сообщила вахтерша. Именно Маслов и «открыл» Стрельцова. Увидев 16-летнего парня в игре за заводскую команду «Фрезер», Виктор Александрович сказал: «Это будет игрочище!»

...С поблескивающей лысиной, на крепких ногах, слегка с перебором веса, Стрельцов казался вяловатым, каким-то сонным и малоподвижным. Когда мяч попадал к нему, сразу в касание, максимум — два, отдавал на ход товарищу по команде и сам неторопливо трусцой бежал в атаку. Игру он «читал» на три-четыре хода вперед, мяч отдавался так, что партнеру было удобно его принимать, сразу возникало несколько перспективных продолжений атаки, а соперников это ставило в затруднительное положение. С трибун это казалось настолько простым и естественным, что непонятно было: почему другие так не играют? Мало двигаясь и принимая участие в игре фрагментарно, он не опаздывал и поддерживал атаку, которую сам же несколькими ходами начинал.

«Динамо» тогда пребывало на подъеме — в прошедшем сезоне (первом при Маслове) выиграло Кубок и теперь стремилось к золотым медалям. Жаль, но в тот год не получилось — во многом благодаря Стрельцову, заметно усилившему игру торпедовцев. «Динамо» начало вдохновенно, и лидер как-то очень быстро получил три мяча в свои ворота. Публика ликовала: такой матч — и 3:0. То ли еще будет! И здесь кто-то «сфолил» на Стрельцове — бесцеремонно уложил на газон, даже не извинился. Позже кто-то из динамовцев вспоминал: «Маслов перед игрой говорил: не трогайте его, не злите, ходит себе — пусть ходит, пасется на травке...»

Не послушали, разбудили, и Стрелец «завелся». Это надо было видеть. В игровом столкновении падает, как подкошенный, Василий Турянчик — капитан, самоотверженный до мозга костей, который ради команды готов на все и уж точно не станет симулировать. А Стрельцов, будто ничего и не случилось, семенит с мячом вперед. В подкате кто-то пытается остановить — тщетно. И удар вроде несильный, но расчетливый, в самый уголок — 1:3. Только развели с центра — снова контратака, Стрельцов прокидывает мяч мимо Сабо — тогда лучшего полузащитника «Динамо», да и всего Союза. Они бегут вровень, и Сабо, обычно не уступавший в силовых единоборствах, не поспевает. По крайней мере, так кажется с трибун. Когда же, наконец, догоняет, тот по высокой дуге посылает мяч в штрафную, а там — откуда ни возьмись — два торпедовца, и — 2:3.

Пока все следили за концовкой, проглядели, чем же у них закончилось, только Йожеф, не дававший никому спуску, лежит на газоне, закрыв лицо руками. Судья бесстрастно указывает на центр. Его протяжный длинный свисток тревожным эхом отдается над ареной. Мы сидим за «жулянскими» воротами — на самой галерке, скинувшись по «полтиннику», на последние деньги, с рук, купили три билета на шестерых. Скорей бы закончился этот кошмар! Сил хватило — выстояли.

Второй раз я увидел его в Ташкенте. Сорок градусов в тени, и матч местными организаторами назначен на 15 часов — самый солнцепек. Расчет понятен — фактор «своего» поля в действии! Сидим без маек, солнце жарит немилосердно, народу — полный стадион, «Пахтакор» принимает автозаводцев в ответном матче на Кубок. В Москве отстояли нулевую ничью, замаячил вполне реально выход в полуфинал. Если команда выходит в финал, игроки получают звание «мастеров спорта». В те времена значок и удостоверение не продавались ни оптом, ни в розницу. Все едят — прямо на трибунах — шашлыки на деревянных шампурах. Смешно сказать — по 40 копеек, семь достойных кусков горячего бараньего мяса. На «сладкое» — «Рахат-лукум» в коробках, с густой сахарной пудрой. Выглядит экзотично: смуглые тела, только зубы сверкают, как белые бусы, повсюду хрипло-гортанный незнакомый говор. Спиртного нет, даже пива. Болеют в Ташкенте очень экспансивно, мне казалось, как в Италии. Хотя в Италии не был, а когда побывал и увидел — понял: не так. В Ташкенте покруче будет...

Стрельцов в составе вышел под «своим» восьмым номером, постоял в центре поля, огляделся-осмотрелся и потянулся на правый фланг, к противоположной трибуне. Здесь находилась так называемая правительственная ложа, выступавшая в силу своей архитектурной особенности чуть вперед, над центральной трибуной. Она-то и отбрасывала малюсенький кусочек тени, под которым и укрылся Стрелец. Он простоял там весь матч, почти не сходя с места, никак не реагируя на обидные реплики. Иногда мяч попадал к нему, и он быстро от него избавлялся, возвращаясь на свое место под козырек. Можно сказать, что игра шла в одни ворота. Несколько раз чудо спасало торпедовцев: то выручали вратарь, штанга, крестовина, то форварды хозяев беспечно транжирили моменты — подумаешь, еще забьем! Но — не забили. А когда играть оставалось минут пять и судья-информатор объявил, что в случае ничейного исхода (0:0) будет назначено дополнительное время, мяч попал к Стрельцову. Жара к тому времени если и не спала, то кусала уже не так, иногда казалось, что-то наподобие ветерка пробегало с намеком на прохладу.

Получив мяч, Стрельцов не стал сразу избавляться от него, а легонько пропихнул вперед и перешел на половину «Пахтакора». Где были защитники, простоявшие рядом с ним весь матч? Не выдержав, побежали забивать, чего же дежурить, если он — никакой и не бежит? А форвард между тем ускорился немного, как бы разминая застоявшиеся ноги и соскучившись по игре. Как-то тихо стало на стадионе, и каждый его шаг, каждое касание ногой о мяч воспринимались по-особенномму рельефно. Ничего красивого в этом беге — грузноватом, через «не могу» — не было! Казалось: пойди центральный защитник, смело, «с ногой», и он отпасует в сторону, а то и вовсе потеряет мяч. Но он обежал центрального защитника, как деревянную стойку на тренировке, тот не успел не только «всадить» — приблизиться на нужное расстояние. Хорошо — второй страховал и пошел резко, как учили, выручать товарища. Стрельцов же, что было совершенно неожиданно, развернулся в противоположную сторону, срезал угол и вошел в штрафную, приближаясь к одиннадцатиметровой отметке, оставив защитника не у дел.

Остальное, как говорили в ту пору спортивные комментаторы, было делом техники. Пробросив мяч еще на метр вперед, он, по ходу движения, совершенно неожиданно для всех ковырнул его с носка, будто продолжая ведение, на самом же деле получился удар — вроде нелепый и корявый, но в противоход вратарю: тот даже не сдвинулся в ту сторону, куда закатился мяч. Признаться, сам момент, когда мяч пересек линию ворот, я пропустил, так как не в меру ретивый болельщик выбросил сверху мне на голову полную коробку сахарной пудры. Потом мы долго смывали ее холодной водой из арыка, которые в Ташкенте тогда текли прямо по улицам.

Стадион затаился, пребывая в абсолютном молчании, так что фамилию автора гола те, кто интересовался, могли услышать дважды (первый раз — на узбекском языке). Торпедовцы бросились поздравлять автора гола, Стрельцов к этому отнесся весьма спокойно и даже скептически. Он, казалось, казнил себя, что вот столько пробежал и теперь придется долго возвращаться на свое «законное», под тенью козырька, место.

Играть оставалось минуты три, и, если Ташкент забьет, назначили бы дополнительное время, так как правила гостевого гола еще не существовало. Стадион взволнованно загудел — «Пахтакор» бросился в отчаянную атаку. Вперед пошли все — и только один защитник, лучший в команде (он и в сборную Союза привлекался), остался караулить одиноко стоявшего Стрельцова, не принимавшего участия в обороне своих ворот. Он даже отвернулся от них и стоял спиной к мячу, разминая поясницу. «Стрелец, пора на пенсию!» — крикнул в отместку кто-то. Стрельцов поднял голову, как бы стараясь разглядеть кричавшего, и посеменил к центральному кругу. Ну да, последняя минута, по окончании игры — в центре все выстраиваются, марш, рукопожатия и все такое. И защитник «Пахтакора», немного поразмыслив, двинулся за Стрельцовым. А к тому как раз и попал мяч, который, на самый что ни на есть примитивнейший отбой, сыграл кто-то из москвичей. Находясь спиной к чужим воротам, почти в самой центральной точке, Стрелец, не останавливая мяч, левой «шведкой» (по футбольному: внешней стороной стопы) подрезал его мимо защитника. Сам же, резко рванувшись влево, настиг проброшенный мяч, обежав с другой стороны опекуна. Выходя на ворота, он огляделся влево-вправо: а не поддерживает ли кто атаку, может, поделиться голевой передачей? Никто не поддерживал. Так же, как никто и не мешал. Отчаянно бросился вперед вратарь: а что ему-то оставалось? Хотя бы угол обстрела сократить... И в тот момент, когда он, решившись, кинулся на форварда — пан или пропал! — Стрельцов резко и сильно пробил. Мяч, пройдя между ногами вратаря, затрепетал в сетке.

Все разом встали и пошли на выход. Лица людей, ступавших по нашим ногам, выражали гримасу, до отвращения знакомую по классическому ныне, а тогда только вышедшему на широкие экраны кинофильму: «За что ж она меня так? Главное, ничего ведь не сделал, понимаешь!» Он бежал трусцой к центру поля, а у товарищей по команде не было сил приблизиться и поздравить. Судья протяжно свистнул, подняв обе руки, возвещая об окончании матча, и поймал на себе укоризненный взгляд Стрельцова: «Ну вот, только разбегался немного, а ты уже свистишь!»

«Мне, расстроенному тем, что из машины украли запаску и канистру бензина, Стрельцов с улыбкой протянул бутылку коньяка: «Возьми, дома горе скрасишь»

Александр Мирзоян, игрок бакинского «Нефтчи» и московского «Спартака»: «В 1969 году «Торпедо» принимало «Нефтчи». Я первый раз вышел против Стрельцова и сразу — персональщиком. Играть против него грубо просто не мог, изо всех сил старался делать все чисто. А после матча, который закончился со счетом 0:0, Анатольевич подошел ко мне, похлопал по плечу и говорит: «Молодец, мальчик! Ты сегодня хорошо сыграл». Мне, 18-летнему пацану, тогда казалось, что высшей похвалы на свете не существует...

...Пришлось много поиграть вместе с ним в команде ветеранов. Вы не можете себе представить степень его популярности и народного обожания. На наши игры собиралось в два-три раза больше болельщиков, чем на матчи команд мастеров. Стадион встречал и провожал Анатольевича стоя. Он был удивительно добрый человек, не способный на подлость. Никогда ни на кого не повышал голос. И всегда очень чутко относился к чужому горю.

Как-то после тренировки команды ветеранов я вызвался подвезти его домой. Выходим на стоянку, а у меня вскрыли машину. Унесли запаску и канистру бензина — серьезная потеря по советским временам. Эдик, видя, что я расстроился, по дороге попросил остановить у гастронома. Возвращается с бутылкой коньяка. Протягивает с улыбкой: «Возьми, дома горе скрасишь». Вот в этом был весь Стрельцов...»

Десять лет назад, в 1999-м, на деньги, собранные болельщиками, ему поставили памятник у входа на торпедовский стадион. Стрельцов встречает зрителей с мячом в руках, предлагая: «Сыграем в футбол?»