«Помучте когось іншого...» Это слова из предсмертной записки выдающегося украинского писателя Григора Тютюнника. Что заставило его покончить с собой — тайна, не разгаданная до сих пор. Это роковое событие произошло всего через несколько часов после вручения писателю престижной премии имени Леси Украинки.

А спустя девять лет после смерти Тютюнника — в 1989-м — его наградили Государственной премией УССР имени Т. Г. Шевченко (ныне Национальная премия Украины имени Тараса Шевченко).

Из досье «СОБЫТИЙ»

Григор Михайлович Тютюнник родился 5 декабря 1931 года в селе Шиловка Полтавской области в крестьянской семье. В 1962 году закончил филологический факультет Харьковского университета. В 1963 году переехал в Киев, работал в «Литературной Украине», потом — в сценарной мастерской Киностудии имени Александра Довженко, где написал литературный сценарий по роману своего сводного брата Григория Тютюнника «Водоворот» («Вир»). Работал редактором в издательствах «Молодь», «Радуга».

В 1966 году вышла первая книга Григора Тютюнника «Зав’язь». В 1968 году его рассказ «Деревiй» был признан лучшим на всесоюзном конкурсе и дал название сборнику произведений 1969 года. В 70-е годы появились и другие новеллы Григора Тютюнника.

Г. Тютюнник занимался также переводами на украинский язык прозы В. Шукшина, М. Горького, создавал произведения для детей, которые по-новому раскрыли талант писателя. В 1980 году за книги «Климко» (1976) и «Вогник далеко в степу» (1979) Григору Тютюннику присуждена республиканская литературная премия им. Леси Украинки.

6 марта 1980 года Григор Тютюнник ушел из жизни. В 1984 году увидел свет двухтомник его произведений. В 1989 году творчество Григора Тютюнника было посмертно отмечено Шевченковской премией.

«Подвыпивший Тютюнник превращался в Нестора Махно»

— Ему всю жизнь не давали спокойно работать, начиная с дебютного произведения, — рассказывает Анатолий Димаров. — Цензура не оставляла без внимания рукописи Тютюнника ни на миг. Они были и вправду очень смелыми для советского времени. Помню, бедного Юрия Мушкетика, который, будучи главным редактором журнала «Дніпро», напечатал Тютюнника в этом издании, вызвали в Союз писателей на расправу. Когда он туда пришел, увидел разъяренного заведующего отделом культуры, который, черкая «антисоветчину» Тютюнника, приговаривал: «Як ви оце пропустили?! Це ж неможливо читати!» Потом стукнул кулаком по столу, покачал головой и произнес: «Ну і пише ж, гад! Ножа не проткнуть!» Да, так талантливо писать могли единицы. Григор буквально рисовал словами!

Тютюнник свои новые произведения сначала показывал мне. Бывало, придет ко мне домой, сядет возле двери и скажет: «Толю Андрійовичу (так он меня называл), послухайте, що я сотворив...» Как он читал! Настоящий артист! Григор настолько перевоплощался в выдуманного персонажа, что даже изменялся внешне. К примеру, если его герой был хромым, то и Григор прихрамывал. Все в нем преображалось: и черты лица, и манера поведения, и выражение глаз. Поэтому еще до того, как Григор начинал читать текст, я уже видел его героя.

Думаю, что в нашей литературе лишь два человека могли на сто процентов соответствовать понятию «шестидесятники» — Тютюнник и Лина Костенко. Лина такая же принципиальная и бескомпромиссная, как и Григор. Вспоминаю, как Костенко вручали Шевченковскую премию. К ней подошел секретарь ЦК с поздравительной речью: «Дорога наша Ліно...» «Шо?! — отвечает Лина. — Я вам дорога?» — отвернулась и ушла! Такой же был и Григор. Он ненавидел вранье. Поэтому многие и не любили его за искренность и прямоту.

Кто только не писал доносы на Григора! Когда я был главным редактором издательства «Радянський письменник», ко мне бегал один такой стукач. Зайдет в кабинет и говорит: «Анатолію Андрі-йовичу, треба зупинити дуже небезпечного письменника Григора Тютюнника! Я його виведу на чисту воду, адже цей Тютюнник явно з антирадянським душком»...

— Говорили, что Тютюнник покончил с собой из-за обиды — потому, что его удостоили премии имени Леси Украинки, а не более престижной — имени Тараса Шевченко...

— Страшная ложь. В издательстве «Веселка», где Григор напечатал свое триумфальное произведение «Климко», было решено представить Тютюнника к премии Леси Украинки. Григор знал об этом задолго до получения. Другое дело, что в день триумфа Григор хорошо приложился к чарке. К сожалению, выпивший Тютюнник тут же превращался в Нестора Махно. Помню, как однажды «напідпитку» он ворвался в кабинет пана Левады — самого секретаря Союза писателей, взял того за нос и в прямом смысле выкинул из помещения! Бескомпромиссная натура! С Тютюнником было сложно жить. Он любил выпить. Но, несмотря на это, к нему тянулось очень много людей. К сожалению, не только хороших. Вот даже сейчас. Его в живых давно нет, а друзей — сотни... Выдумывают то, чего Григор вообще никогда не делал и не говорил...

Так вот, по случаю премирования Тютюнник сильно выпил на банкете. Знаю, что кто-то ему сказал нечто нелицеприятное. И тут он буквально сорвался. Побежал домой, оставив жену одну на празднике, закрылся в туалете и повесился... Григор был ОЧЕНЬ ранимой натурой. С виду... бандит, а внутри — ребенок, который говорил все сразу и в лицо, невзирая на положение и должность человека.

«Правоохранительные органы хотели представить все в таком виде, будто жена «допилила» мужа до суицида»

— О смерти друга вы узнали одним из первых?

— Когда Григора не стало, Люда (жена Тютюнника. — Авт.) сразу же позвонила Павлу Загребельному. Он и сообщил мне эту ужасную весть: «Толю, ти не спиш? Негайно кидай все! Григір повісився! Я тебе дуже прошу, збери всі його записники і зошити і принеси їх мені у спілку. Бо я знаю, хто перший прибіжить до Тютюнника в дім». Первыми действительно были кагэбэшники и прокуратура. Они забрали предсмертную записку (хотели все представить в таком виде, будто это дело семейное — дескать, жена «допилила» мужа до суицида), рукописи и дневник Григора, который содержал очень много откровенных размышлений о советском режиме. Также там были портреты многих деятелей от литературы: и Козаченко (тогдашний председатель Союза писателей Украины. — Авт.), и секретаря парторганизации (Союза писателей. — Авт.) Чалого, и Корнейчука...

— Вы имеете в виду Александра Евдокимовича?!

— Да, Григор терпеть не мог Корнейчука! Как-то Тютюнник сидел в кафе «Эней», выпивал с друзьями. Еле наскребли денег на одну поллитровку. Осушили. Оказалось мало. Стали сбрасываться вновь. Ссыпали последнюю мелочь на стол, Григор стал пересчитывать. В это время в кафе зашли Корнейчук с Чалым и присели за соседний столик. Буфетчица выбежала к ним, начала обхаживать. Корнейчук достал из сумки бутылку дорогого коньяка. А Тютюннику принесли дешевой водки — на большее денег не было. Чалый с Корнейчуком тихо общались между собой. Они даже не удосужились поздороваться, хотя хорошо знали Григора... Тютюнника это задело. Он встал, подошел к Корнейчуку и спросил: «Олександре Євдокимовичу, ви мене знаете?» — «Пробачте, не маю честі», — ответил Корнейчук. «Ну і я не маю честі вас знати. Але спробуйте нашої горілки. А ми вашу спробуємо». И поставил на его столик дешевую водку, а сам забрал корнейчуковский коньяк. Александр Евдокимович сорвался с места со словами: «Пішли звідси. Пішли! Це бандити!» Таким был Григор.

Еще помню случай. Как-то в то же кафе «Эней» зашел один видный украинский писатель, лауреат Шевченковской премии. Григор, который уже был подшофе, встал и на все кафе крикнул ему: «У тебе очі, як дві повії з Хрещатика!»

Тютюнник очень не любил Козаченко в бытность того председателем Союза писателей. Григору нравилось пародировать его, имитируя густой бас и неспешный темп речи. Когда Козаченко об этом донесли, он кричал Мушкетику: «Що ви його друкуєте? Це ж гімно, а не письменник!»

Есть такие люди, которые пишут смелые вещи, а на деле остаются трусливыми. Григор же как писал, таким и был. Кстати, когда японцы издавали книгу «Всемирная новеллистика», то из писателей Советского Союза включили туда только двоих — Шукшина и Тютюнника. Григора неоднократно переводили за рубежом. В то время это было очень опасно.

— Тютюнника всегда не любили в Союзе писателей?

— До того момента, пока председателем не стал Павло Загребельный. Он выгнал некоторых доносчиков и недругов Тютюнника, после чего ситуация улучшилась.

Помню, как в Союзе писателей впервые обсуждали рукопись Григора. Как вы думаете, что он принес на суд союза? Новеллу «Медаль», которая в самых ярких красках освещала тему голодомора 1947 года! А ведь тогда эта тема была тайной за семью печатями. В новелле описывается, как некоему конюху за то, что он вырастил отличных лошадей, дают медаль. На вручение награды его зовут в Дом культуры. И вот он, опухший от голода, еле ползет в этот клуб. Там местный чиновник вызывает его на сцену для того, чтобы народ увидел своего героя в лицо. Но ослабевший конюх говорит: «Я не маю сил піднятися на сцену. Краще киньте мені медаль у шапку...» Когда Тютюнник читал это произведение, в зале была мертвая тишина. Потом председатель предложил желающим высказаться. Все молчали. Тишину нарушил Александр Новиченко (литературовед и критик. — Авт.): «Такий голод навряд чи був. Я знаю. Це була просто відбудова. Сутужно, але не більше. Тютюнник згустив фарби». На защиту встал Никита Шумило (украинский прозаик и переводчик. — Авт.): «У цього хлопця оголені нерви, і він писати інакше не може. Тому не будемо його повчати. Хай пише як пише». Но союз настоял на том, что необходимо переделать концовку. Мол, конюх поднялся на сцену, ему пожали руку, поздравили... Подлить елею, в общем...

«Брат Григора Григорий настаивал, чтобы я отучил Тютюнника писать на русском языке»

— Какие у Тютюнника были отношения с близкими?

— Он очень любил свою жену и детей. Но... какой жене понравится, если муж часто заглядывает в чарку? А по-другому жить было трудно. Ведь он весь горел изнутри от той несправедливости, которая его окружала.

Но не надо думать, что Григор был мрачным человеком. Он очень любил пошутить. Помню, был осенний слякотный вечер, я уже лег спать. Неожиданно — телефонный звонок. Полдвенадцатого ночи. Беру трубку, на том конце провода замогильный голос Григора: «То-о-олю Андрійовичу! Сьогодні у мене іменини. Сиджу дома один, напроти — пляшка, та навіть горілка в горло не лізе». Транспорт уже не работал, но я все же решил пойти поздравить друга с праздником. Как раз из Кировограда мне ведро меда привезли. Я беру это ведро и бегу к Григору. Прихожу к нему, поздравляю с именинами. А он, словно издеваясь, отвечает: «Та-а-а... Анатолію Андрійовичу, вітать мене рано. Я ще не іменинник. Просто мені на душі так самотньо стало...» Зашли на кухню, там на столе нарезанное сало, лук и поллитровка открытая. Мы садимся, я взялся говорить тост: «Ну, вип’ємо за ваші іменини?» — «Ні, — говорит Григор. — Краще давайте вип’ємо за справжню чоловічу дружбу! Ви мені як другий батько. Мій перший батько загинув...»

— Часто вспоминаете Тютюнника?

— Бывает. Хорошо помню нашу первую встречу. У Григора был сводный брат Григорий (украинский писатель. — Авт.), которого я знал еще до встречи с Григором. Григорий меня и просил позаботиться о брате после своей смерти. Настаивал на том, чтобы я отучил Григора писать на русском языке. Ведь он не сразу начал писать по-украински... А уже перед самой смертью Григорий написал мне письмо, в котором говорил, что поручает мне своего «шалапутного брата»... Утро. Звонок. Открываю двери. Напротив меня стоит парень в вышиванке. На плечи накинут пиджак. Впечатление — как будто только что девушку домой проводил. Секундная пауза, затем Григор говорит: «Ви — Анатолій Андрійович? Мене прислав Григорій. Він сказав, коли помре, щоб я звернувся до вас»... Я его сразу принял как своего. Посидели, выпили чарку-другую, закусили. Я спросил у него, как он думает жить дальше. Он ответил, что планирует перебираться в Киев. Мне стало интересно, на каком языке он сейчас пишет. Григор ответил, что на украинском, и тут же вручил мне свое первое произведение «Зав’язь» со словами: «Я прогуляюся Києвом, ви прочитайте. Тоді скажете мені всю правду — вмію писати чи ні». Мне было страшно начинать читать. Я боялся обидеть его своей критикой — ведь знаю, как пишут начинающие... Но оказалось, что перо у него гениальное. Прочитав текст, я тут же отправил его в «Литературную Украину» Павлу Загребельному, который и устроил Григора на работу. По сути, с этого и началась его профессиональная карьера...