«В детском доме я научился многому: курить, драться и воровать»

Первое впечатление детства: я вцепляюсь в кукурузный початок, повисаю на нем всем телом, пока он с хрустом не отваливается. Как я узнал потом, это было в голодное время. Меня, четырехлетнего, отправляли приворовывать в колхозное поле...

...В шесть лет я стал учеником первого класса. Правда, возникли небольшие проблемы с моим именем — Родина (мальчик родился во время войны в партизанском отряде «Родина», в честь чего мама и назвала сына так. — Ред.). Оно, конечно, звучит, но все же немного нелепо. Кто-то из маминых учеников — она преподавала в школе украинский язык, а еще была пионервожатой — спросил:

— Галина Антоновна, а какое уменьшительное будет от «Родина»?

— Уменьшительное? — не поняла мама. — Нет у Родины уменьшительного.

— Нет, я про вашего сына.

— Родина... Так и будет Родина.

— А когда в футбол играет?.. Неудобно кричать: «Родина, Родина! Пасуй мне!..»

— Можно называть его Радиком, — предложила одна девочка. — Ему пойдет. Помните, в «Молодой гвардии» был Радик Юркин?

Мама уступила. С тех пор меня стали называть Радиком... Много позже, когда выдавали паспорт и понадобилось свидетельство о рождении, на поверхность снова выплыло это «Родина». Из окошка выглянул милиционер и оглядел меня с ног до головы. «Ты что, девочка, что ли? — спросил он... — Слово «Родина» женского рода?.. Понапридумают! Паспорт — это серьезный документ». Сказал и написал — «Родин»... Спустя три года, по завершении съемок «Первого снега» редактор фильма, утверждая титры, обнаружил, что в имени главного артиста допущена опечатка: ведь нет же имени «Родин». И исправил — вставил пропущенную букву... Так я стал Родионом.

В 1951 году у моей 29-летней мамы нашли туберкулез легких и категорически запретили общение с детьми. Она вынуждена была оставить дневную школу и устроиться в вечернюю, для взрослых... Через некоторое время запретили преподавать и там. Боялись, что туберкулезная палочка может остаться на кусочке мела, или на тетрадке, или в воздухе. Но мало кого беспокоило здоровье сына, который постоянно находился рядом с больной женщиной...

Когда маму положили в больницу, меня отвезли в детский дом... Ночная дежурная, снабдив меня кальсонами и маечкой, проводила в палату и показала кровать. Как только дежурная ушла, дети, а их там было около тридцати, закидали меня подушками и, вырвав из рук фибровый чемоданчик, вытряхнули содержимое наружу... Когда они немного поостыли, я подобрал с пола свой скарб и лег с ним в кровать. Проснулся от того, что горели ноги. Самым натуральным образом горели: между пальцами торчали горящие клочки бумаги, и я, стараясь сбить огонь, «крутил велосипед», доставляя окружающим несказанную радость...

В детском доме научился я многому: курить, драться и воровать... Только в конце 1954 года мама забрала меня оттуда...

«Первой моей ролью была роль... медведя. Я рычал с таким напором, что чуть не потерял сознание»

...В 13 лет у меня началась мутация голоса и прорезался басок. Незадолго до Нового, 1958-го, года девочка Лида, которая мне очень нравилась, сказала: «Мы готовим новогоднее представление. У нас есть все звери, но нет медведя. Хочешь быть медведем?» Я стеснялся выступать перед публикой, поэтому ответил, что не хочу. «Жалко. Играли бы вместе... А после каждого выступления получали бы подарки. Ну, знаешь, конфеты, орешки...» Я невольно сглотнул слюну. Мое голодное воображение нарисовало целую гору конфет... И я согласился...

На первом спектакле, перед пятью сотнями школьников, я рычал с таким напором, что чуть было не потерял сознание — от духоты и избытка волнения. Два года подряд я играл медведя на школьной сцене, получая подарки и набираясь смелости. И в результате осмелел настолько, что записался во взрослый драматический кружок при Дворце культуры...

Летом 1959 года я впервые увидел настоящих звезд кино. Живьем. Приветливая Марина Ладынина... Сергей Бондарчук! С пышной копной волнистых волос, загорелый и очень серьезный... Весь вечер я крутился рядом с гигантами, заглядывал им в глаза, но не смог выдавить из себя ни слова. С того самого дня мне захотелось тоже когда-нибудь добиться признания. А к концу десятого класса у меня не осталось никаких сомнений относительно выбора профессии...

Единственным институтом, готовившим киноартистов, был Всесоюзный государственный институт кинематографии — ВГИК. Именно его заканчивали Бондарчук, Мордюкова, Рыбников... Я попал на курс Юлия Райзмана (изветный советский артист и кинорежиссер. — Ред.)... Нас у него было 17 подростков, все — провинциального вида, неброской наружности, невысокого роста и небогатого достатка. Возможно, престижному, элитарному институту, каким был ВГИК, партийные органы вменили в обязанность подбирать людей из народа — ничем не приметных, но и ничем не испорченных... Вообще же, во ВГИКе той поры можно было четко отслоить две категории студентов. Одна представляла собой элиту — туда входили дети известных родителей. Другая — колхозно-пролетарская. К элитарной группе тех лет относились Андрей Тарковский и Андрон Михалков-Кончаловский, ко второй — Василий Шукшин и Николай Губенко. Конечно, со временем все они стали гордостью нашего искусства и не разделялись на дворян и плебеев, но в те годы Василий Шукшин ходил на занятия в сапогах и военной гимнастерке, а Кончаловский — в американских джинсах. Шукшин пил горькую и хлебал пустые щи, а Кончаловский играл Брамса и освежал лицо французским одеколоном...

В 1961 году Марлен Хуциев пригласил меня сыграть студента в прологе фильма «Застава Ильича». Съемки заняли всего один день, но Марлен Мартынович до сих пор уверен, что именно он «открыл» меня... Хотя практически разглядеть на экране моего студента можно лишь при очень большом желании. К тому же в титрах я значился как «Р. Нагопятов» — попробуй-ка разыщи такого...

На одном из наших актерских экзаменов присутствовал Василий Шукшин. На следующий день со студии Горького раздался звонок: «Василий Макарович без проб утвердил вас на роль инженера Гены в фильме «Живет такой парень». Вам надо явиться на студию, познакомиться с группой, сделать фото, примерить костюм». Меня сфотографировал главный оператор фильма Валерий Гинзбург... А через пару дней вызвал Шукшин: «Ты что, косой, что ли?» Я смутился. «Ну-ка, посмотри сюда, — попросил Шукшин. — А теперь сюда». Волнуясь, я стал водить взглядом из стороны в сторону... «Ну и напугал же меня Гинзбург, — рассмеялся Василий Макарович. — Прибегает и говорит: артист-то наш косит! И вручает мне свои снимки. А кто виноват? Наверное, камеру близко к носу поставил! Вот смотри на мой палец. — Шукшин стал приближать палец к моей переносице... — Ну конечно же, ёшь-твою-вошь! Тут любой закосит! Иди на примерку костюма, всё в порядке».

Роль инженера Гены была моим первым и настоящим боевым крещением. Шел 1963 год. Мне было 19.

В те дни я знал о Шукшине не много. Видел в «Двух Федорах», прочитал написанный им сценарий «Живет такой парень» и слышал от моей сокурсницы Лиды Александровой, игравшей в фильме главную роль, что Шукшин влюблен в нее и замучил своей ревностью. Лида была русская красавица. Статная, с большими голубыми глазами и очень своенравная. Несколько раз она пряталась от разбушевавшегося Васи в нашей комнате.

— Опять? — смеялись мы. — С ножом?

— Нет! — задыхаясь, отвечала Лида. — Но он, черт, такой, что и кулаком пришибить может...

Василий Макарович в те годы выпивал и частенько бывал резок и груб. Как-то на одной из репетиций он был мрачнее обычного. Лида, виновница его настроения, поправляла грим, демонстративно изогнув перед режиссером свой стан. Мы с Леней Куравлевым репетировали. Скоро мы заметили, что Шукшин смотрит не на нас, а на выпирающий зад Лиды. Вдруг ни с того ни с сего Шукшин заскрежетал зубами, глаза его сузились, желваки бешено заиграли. Мы остановились, думая, что между любовниками разгорается скандал. Но Шукшин, не отрывая взгляда от соблазнительных женских форм, накинулся не на Лиду, а на нас с Куравлевым:

— Леня! Твою мать! Ты что остановился?

— Ты же не смотришь, Василий Макарыч, — сказал Леня.

— Не твое дело, играй!..

...Мне нравилось, когда Шукшин объяснял, вернее, показывал сцену... Он виртуозно, без заминки и паузы переключался с одного персонажа на другой... Его показ был для артистов то же, что камертон для певца... Шукшин не любил загадок и никогда не напускал тумана, поэтому актеры в его фильмах достигали больших высот... Для меня это была отличная школа. Тем более что к тому времени меня уже увлекла режиссура...

«Увидев пробы с Мариной Неёловой, режиссер Юлий айзман страшно возмутился: «Эта ваша актриса плоха. Поверьте моему вкусу»

Я снялся в целом наборе фильмов о любви: «Нежность», «Влюбленные», «Поздняя любовь», «Прости нас, первая любовь», «Раба любви», «Сужу тебя любовью». Можно было подумать, что я ни о чем, кроме любви, не думаю и всегда готов к новым приключениям. Письма от поклонниц приходили в огромном количестве. Фотографии, признания в любви, клятвы... Однако я с ранних лет знал, что слава артиста недолговечна... И хотя мне поступало достаточно предложений от режиссеров... я стал ощущать недостаточность актерской миссии... В общем, я решил снова учиться. И поступил во ВГИК на режиссерский факультет...

Отучившись два года и сняв две учебные работы... после года обиваний студийных порогов я зацепился на «Мосфильме». Там мне предложили сценарий под названием «Степанида Базырина», который рассказывал о веселой девушке Стеше и одиноком хуторянине Федоре, об их необычной любви... Любовный аспект истории привлек меня... И я взялся за фильм, который назвали «С тобой и без тебя»...

...На главные роли чисто деревенской истории я утвердил «неподходящих» городских актеров — Марину Неёлову и Юозаса Будрайтиса. Если литовец Будрайтис, которого я знал по совместной работе в фильме «Это сладкое слово — свобода!», хоть в какой-то мере мог проникнуться хуторской темой (в Литве много хуторов), то ленинградка Неёлова была далека от нашей истории, как южная птичка колибри от северных березок... Однако хрупкая, небольшого роста Марина в роли Стеши казалась мне куда более оригинальным решением, нежели краснощекая ядреная бабенка, как предполагалось по сценарию...

Юлий Райзман, бывший художественным руководителем объединения, увидев пробы с Неёловой, страшно возмутился. «Послушайте, — сжав тонкие, как лезвия, губы, сказал он мне, — эта ваша актриса плоха. Поверьте моему вкусу. Никто такую умыкать не станет. У актрисы должны быть изящные губы и маленький рот, а у этой Неёловой губищи — неприятно смотреть... Она может вам нравиться в жизни, это ваше дело, но у экрана свои законы... Категорически не утверждаю»...

Нина Николаевна Глаголева, редактор фильма «С тобой и без тебя» решила показать пробы Сизову (директору «Мосфильма». — Ред.)... Через час она вернулась и радостно сообщила: «Родик! Снимай свою Неёлову. Сизов утвердил... Поначалу он хмурился, а когда закончился просмотр, спросил: «Ну и что за вопрос?» Я сказала, что у Райзмана серьезные возражения. Он считает, что такая хрупкая, субтильная девушка, как Неёлова, не может вести большое хозяйство. Про губы и большой рот я, конечно, не говорила. «Почему не может? — мрачно возразил Сизов. — Моя мать была маленькая и худая, а выходила четверых детей в голодные годы»...

...Райзман потребовал первый же отснятый материал. Потом посмотрел еще пару сцен... А потом остановил меня в коридоре «Мосфильма» и извинился: «Я был не прав с Неёловой. Она у вас хорошо играет...»

Неёлова и правда великолепно играла... Ни фальши, ни равнодушия в ее игре не было. Маленькая, едва доходившая Будрайтису до плеча... Марина находила его забавным, и мне доставляло удовольствие перед камерой провоцировать их обоих. Вот обозленный Будрайтис хватает вожжи и замахивается на «жену». А я вместо команды «Бей!», которой ждал Будрайтис, говорю: «Обними ее!» Это неожиданно... Я вижу, как внутри артиста что-то переворачивается, словно он затормозил на полном ходу. Как раз то, что нужно!..

Другая сцена: Будрайтис, насильно умыкнувший Неёлову на свой хутор, подступает к ней, готовясь признаться в любви. «Влепи ему пощечину!» — выкрикиваю. Этого не было в сценарии, не было и на репетиции. Не задумываясь... Неёлова смазывает Будрайтису по щеке. И — в испуге прикрывает лицо рукой, потом, подняв глаза, смущенно улыбается. Юозас, справившись с шоком, приступает к любовному монологу...

И еще пример. Была у нас сцена, когда обнаженные супруги парились в крохотной баньке. Неёлова раздеваться наотрез отказалась. Пришлось найти замену... Дублерша действовала веником весьма вяло, но при этом выставляла вперед свои маленькие груди (у Неёловой бюст внушительнее). «Уберите ее! — не выдержала Марина. — Я сама!» Сказала и начала раздеваться...

...Фильм «С тобой и без тебя» отправили на международный кинофестиваль в Западный Берлин. До 1974 года киноруководство СССР не признавало Берлинский фестиваль из чисто политических соображений. И это был первый советский фильм, направленный туда — вне конкурса... Дирекции фестиваля он так понравился, что нас попросили включить картину в конкурсную программу, пообещав один из главных призов... Но руководство Госкино категорично заявило: «Никакого конкурса!..»

В Брюсселе фильм был удостоен престижной премии «Золотая фемина», а на Всемирном кинофоруме в Белграде Неёлова получила приз за женскую роль... Мой режиссерский дебют состоялся.

«Вере Глаголевой на съемки было наплевать. Она мечтала не о кинематографической карьере, а о спортивной»

...Вскоре на моем столе появился сценарий под названием «На край света» (по пьесе Виктора Розова «В дороге»). Там рассказывалось об обозленном мальчишке, который бежал из дома, и все ему было нипочем, пока он не встретил девушку... По сюжету героиня должна была растопить холодное сердце героя... И мне хотелось, чтобы она была наделена некоей тайной... Но я никак не мог объяснить, что именно мне нужно...

— Вы скажите, — говорили ассистенты, — какая девушка вам нужна: высокая или маленькая, полная или худая, блондинка или брюнетка, — и мы вам такую найдем.

— Это трудно объяснить... — пожимал я плечами... — Ну, вот, к примеру, эта девушка. В ней что-то есть.

В этот момент по коридору студии шла девушка в зеленом комбинезоне... Ассистенты бросились вслед за ней. Остановили:

— Хотите сниматься?

— Нет, — равнодушно ответила девушка.

— Как нет?

— А так — нет.

— А что вы тогда на «Мосфильме» делаете?

— Подруга пригласила. На просмотр. А что?

— Зайдите к нам.

— Зачем?..

— Вы что, с луны свалились? Хотите быть актрисой?..

— Нет, — уверенно повторила девушка. — Я не хочу быть актрисой. Я мастер спорта по стрельбе из лука...

Мне вдруг показалось, что именно в этой незнакомке и скрывается та самая тайна, которую я ищу. Но фотопробы охладили мой интерес...

После долгих кинопроб появился серьезный кандидат на роль парнишки, подобрали ему и партнершу. И вдруг осечка: накануне кинопроб партнерша заболела. Что делать?

— Может, вызвать вместо нее Веру Глаголеву? — спросил меня второй режиссер...

— Кто такая? Родственница Глаголевой?

— Нет, просто однофамилица. Помните, она еще на просмотр к подруге приходила? В зеленом комбинезончике...

— А-а-а, — вздохнул я, — спортсменка? Не надо...

Но, подумав, решил: пусть подыграет. Лучше, чем мне напрягаться... Так Вера Глаголева впервые появилась перед камерой. Я поставил ее спиной к объективу, вручил листочек с текстом и сказал: «Просто читай вслух. Ты не в кадре». А сам во все глаза глядел на будущего героя... Но по непонятной причине парнишка зажался — движения его стали скованными, голос охрип. Я был в отчаянии. Между тем, пока я занимался героем, Вера выучила свой текст и стала «подбрасывать» его с потрясающей естественностью и легкостью... Я ввел Веру в кадр — сначала бочком, а затем лицом к камере.

Вера была необыкновенно раскованна. Это объяснялось тем, что на съемки ей было наплевать: она мечтала не о кинематографической карьере, а о спортивной... Я попросил ее сыграть еще одну сцену... И еще одну... И еще — самую трудную... Сердце мое сжалось и затрепетало... «Если эта девчонка, — подумал я, будет и в фильме так же играть, мы в полном порядке». И побежал к редактору... После просмотра и моих восторженных восклицаний по поводу ее юной однофамилицы Нина Николаевна хитро прищурилась и сказала: «Мне нравится твой энтузиазм. Уж не влюбился ли ты?..»

Она оказалась права. Я влюбился... Любовь к Вере обострила все органы чувств и сделала меня по-настоящему счастливым — пожалуй, впервые в жизни. Меня умиляло в ней все: и мальчишеский азарт, когда она играла в футбол, и неуменье врать, и забавные гримасы, и сонливость на пути на съемку, и, конечно же, ее почтительное «вы» в разговоре со мной. Кстати, она избавилась от этого «выканья» лишь спустя год...

«Мою роль Потоцкого в «Рабе любви» Никита Михалков сначала приберегал для себя»

...В самый разгар переделок и поправок по фильму «На край света» режиссер Никита Михалков пригласил меня попробоваться на роль Потоцкого в его «Рабе любви». Я был удивлен, ведь фильм уже полным ходом снимался, и я знал, что режиссером там был не Никита, а Рустам Хамдамов. Оказалось, что из-за нарушения производственного графика и творческого непослушания Хамдамова Сизов остановил картину и отдал ее Михалкову, сделавшему недавно свой первый фильм «Свой среди чужих, чужой среди своих»... И вот Никита предлагает мне главную мужскую роль, романтическую и эффектную — большевика, платонически влюбленного в кинозвезду.

— Ну, так согласен? — спросил Михалков.

— Что ты имеешь в виду? — переспросил я. — Согласен ли я попробоваться или согласен сыграть?

— То есть? — не понял Никита.

— От этой роли ты, наверное, и сам бы не отказался, а?

Он на секунду замер, а потом рассмеялся:

— Нет, милый, ошибаешься. Я наметил себе другую роль.

Как Михалков признался уже потом, он и правда приберегал роль Потоцкого для себя. Но, дав мне обещание, своему слову оказался верен, а сам в «Рабе любви» сыграл небольшую роль большевика.

Никита мне нравился. Доброжелательный и энергичный, он был прямой противоположностью мне, издерганному своей несчастной картиной, недоверчивому и скрытному. Чем больше времени я проводил на съемках «Рабы любви», тем теплей становилось на душе.

В Одессу — в киноэкспедицию — я поехал с Верой... Я просто не мог расстаться с ней даже на минуту. По дороге в Одессу Никита пригласил нас в свое купе, где Таня, его жена, накрыла стол. Все было очень вкусно... Под конец мы с Никитой принялись болтать о кино, и я набрался так, что Вера чуть ли не насильно уволокла меня спать. Контакт с режиссером был налажен.

Накануне съемок мы всегда репетировали. Помню цирковую гостиницу напротив колхозного рынка и большой номер режиссера в конце третьего этажа, где мы собирались дружной актерской компанией: я, Лена Соловей, Саша Калягин, Олег Басилашвили. «Гоняли» будущие сцены... Тон всему задавал Никита. Он умел увлекать своими идеями и был на редкость изобретателен...

В свободное время, гуляя по Одессе, мы с Верой... мечтали о будущей жизни, о ее поступлении во ВГИК... «Ты бы согласилась стать моей женой?» — однажды спросил я ее. «Да», — сказала Вера...

«По легенде, внушаемой мне с детства, мой отец геройски погиб. С годами же я узнал другое»

...Я всегда загадываю на нечетные цифры, но, оглядываясь назад, нахожу, что важнейшие рубежи моей жизни приходились на четные. Особенно заметны цифры 22 и 44. Мама родилась в 1922 году. Я родился в 1944-м, когда маме исполнилось 22... Она умерла в 44 года, когда мне было 22...

...Летом 1988-го я получил приглашение от давнего моего приятеля Димы Демидова, живущего в Сан-Франциско (я познакомился с ним, когда в 1975 году привозил в Америку свой первый фильм «С тобой и без тебя»)... Настроение у меня было превосходное: незадолго до этого крупнейшая кинокомпания «20-й век Фокс» купила «На исходе ночи». Это был первый советский фильм, приобретенный Голливудом для интернационального показа. Это был мой фильм...

Я загадывал, что в 44 года со мной что-то случится. И вот оно: Америка хоть и негромко, но говорит мне «welcome» (добро пожаловать. — Ред.).

...Много лет назад в пионерской комнате я долгие часы рассматривал большой школьный глобус... Часто поворачивал его в сторону, противоположную нашей великой державе. Мне нравилось заучивать незнакомые названия... Потом были книги об индейцах. О золотоискателях. О реке Миссисипи. Американские истории. Моим любимым фильмом в те годы был «Тарзан»... Когда в СССР появился журнал «Америка», я не пропустил ни одного номера... Потом был американский писатель-фантаст Рэй Бредбери. Меня так взволновала свежесть его автобиографической повести «Вино из одуванчиков», что я снял по ней 30-минутный мюзикл — свой режиссерский диплом. Тогда я вживался во все детали, чтобы сделать чужое, американское, своим... Спустя много лет я попал, наконец, в страну своей мечты...

Там... в моей жизни неожиданно появилась Наташа... «Я думаю, вам нужен менеджер в Америке. Если не возражаете, я могла бы... Я многих знаю», — сказала она мне в нашу первую встречу. «Чудо» объяснялось просто: я был режиссером Наташиного любимого фильма «На исходе ночи», который она случайно увидела в университете Лос-Анджелеса. Дочь русских эмигрантов, Наташа Шляпникофф родилась в Китае, а с 12-летнего возраста живет в США, в совершенстве владеет русским, испанским и английским. Работала она тогда в Ассоциации независимого телевидения США и была знакома с телевизионным руководством таких студий, как «Фокс», «Уорнер бразерс», «Парамаунт», «Юниверсал»...

Плотное каждодневное общение постепенно переплавило наши с Наташей деловые отношения в интимные... В самом начале мы обманывали себя, думали, что связи подобного рода кратковременны и все это каким-то образом погаснет... Разумеется, в те дни ни она, ни я даже не мечтали о том, чтобы строить сообща семейную жизнь. Но это случилось. Позже...

...По легенде, внушаемой мне с детства, мой отец геройски погиб. С годами же я узнал: отец не только жив, но и имеет другую семью... Пока во время войны мама, беременная мной, находилась в немецком концлагере, он... женился на другой женщине. Позже, увиливая от алиментов, потерялся где-то в Татарии. Мы никогда не говорили о нем: мама, наверное, не хотела говорить плохого, а я не хотел слышать хорошего. Ее туберкулез, наши с ней вечные скитания по чужим углам и полное нищенство — вот что определило мое отношение к отцу. И... Я был ему не нужен! Теперь я сам выступал в роли подлеца отца...

...Снова Америка. Мы вместе с Верой и с дочками. Два сказочных дня. В Диснейленде и на студии «Юниверсал». Беготня от одного аттракциона к другому. Хот-доги, кока-кола, поп-корн — и безмерное счастье. Видеть Анютку с Машуленькой такими и примериваться к словам прощания было настоящей пыткой...

...В 1974 году очаровательная 18-летняя девчушка сначала сделалась героиней моего фильма «На край света», затем завоевала мое сердце, стала моей женой, родила прекрасных дочек, работала со мной, понимала меня, ждала, когда я уезжал, верила и любила. Все это — вся моя жизнь с Верой — уходило теперь в прошлое...

«Спасая русскую девочку с пороком сердца, я испытал эмоции, не шедшие ни в какое сравнение с голливудскими»

— Добрый день! — однажды среди ночи раздался в трубке незнакомый мужской голос.

— Вообще-то... у нас глубокая ночь, третий час, — сонно отвечаю я. — Кто это?

— ...Мне дал ваш телефон Сергей Муравьев.

— ...Муравьев? — Не могу вспомнить, кто такой. — Ладно. Я слушаю вас...

— Не знаю, как это... — мужчина переводит дух. Чувствую, что он очень взволнован... — У меня дочка. Олечка... Ей всего восемь месяцев... — Голос мужчины срывается, он не может говорить... — Моя дочь умирает, — наконец произносит... У нее порок сердца. И наши врачи утверждают, что спасти ее невозможно... Но мне сказали, что в Америке делают такие операции. Только они стоят сто тысяч. А у нас денег нет... Муравьев сказал, что вы такой хороший человек...

...Долго после разговора я не могу уснуть... Думаю, почему именно мне позвонили... Так и не понимаю, какой такой Муравьев... Постепенно мои мысли, взбаламученные ночным звонком, оседают на дно, и я начинаю вспоминать...

...Я вижу свою бабушку Машу в дверном проеме и слышу, как она в страхе говорит кому-то: «Как начнет плакать, синеет весь. И губки и пальчики синие, как у мертвеца». Я еще маленький, не больше лет пяти, но понимаю, что говорят обо мне, и смотрю на свои руки: пальцы как пальцы... В зеркале не вижу и никаких «синих губок»...

Дальше память переносит меня в детскую поликлинику Днепропетровска. Мне примерно 13. Доктор разговаривает с мамой наедине. Я жду. Мама выходит заплаканная... В 15 лет мне удаляют гланды... И мама впервые проговаривается: «Вырезали — это хорошо... Больное сердце и ангина... — это может плохо кончиться»...

...Мне 21. Мама обречена, у нее рак, физически она очень страдает, но ее «сыночка» снимается в роли Ленина у режиссера Марка Донского, и это наполняет ее безмерной гордостью. «Если бы ты знал, как я счастлива, — говорит она мне... — Сколько страданий я перенесла, как намучилась с твоим здоровьем... Ты ведь родился с маленькой дырочкой в сердце... А потом врачи сказали, что кровь в эту дырочку билась, билась, набила мозоль — дырочка и закрылась. Был у тебя простой порок сердца, а стал компенсированный... А тогда говорили: доживет ваш сынок до шестнадцати лет и не умрет — будет жить дальше...» Так всю жизнь и живу. С компенсированным пороком...

Значит, этот ночной звонок не случаен... Он не просто лишил меня сна — он символически разбудил меня к чему-то новому, куда более важному и значительному, чем кино, которым я всегда был так упоенно занят. Меня ожидали испытания и эмоции, не шедшие ни в какое сравнение с голливудскими.

На следующий же день Наташа связалась с известным кардиохирургом Таро Ёкояма из госпиталя святого Винцента. В свое время Ёкояма сделал операцию на сердце Булату Окуджаве и продлил ему жизнь, по меньшей мере, на десять лет. Мы знали также, что этот прославленный японец с успехом оперирует и детей, даже новорожденных... Он согласился сделать операцию Олечке бесплатно, но больница упрямилась: слишком большие расходы. Мы обрабатывали руководство целый месяц, но благотворительной операции все же добились. Нужно было заплатить лишь восемь тысяч долларов за госпитальные услуги... но это был уже сущий пустяк...

Таро Ёкояма таки совершил чудо... Уже через месяц после операции мы провожали Олечку и ее папу в лос-анджелесском аэропорту... А потом было много других детей... И создание благотворительного Фонда помощи больным детям России...

«Несмотря на бурную славу, в жизни Том Хэнкс оказался скромным, дружелюбным парнем»

...Идея снять американскую версию фильма «Не стреляйте в белых лебедей» по повести Бориса Васильева увлекла и меня, и продюсера Алекс Роз, которая сделала несколько кинокомедий с актрисой Голди Хоун («Птичка на проводе», «Человек за бортом»), получила «Оскара» за «Норму Рэй» с Салли Филд, создала фильм «Франки и Джонни» с Аль Пачино и Мишель Пфайфер. Сотрудничала Роз и с Томом Хэнксом, который очень подходил нам на главного героя.

Мы договорились о встрече с Томом Хэнксом на студии «20-й век Фокс»... Несмотря на бурную славу, Хэнкс в жизни оказался скромным, дружелюбным парнем, в чем-то сродни сыгранным персонажам. У него были большие добрые глаза и слегка припухшие губы... Мне особенно понравилась детскость Тома, его сердечная чистота... Я молил Бога, чтобы он согласился на роль непутевого, но доброго героя «Лебедей»...

Том полистал мою биографию, изобиловавшую «достижениями» в актерской, режиссерской, сценарной и даже композиторской деятельности (я написал музыку к двум документальным фильмам), и улыбнулся: «Человек Ренессанса! Много граней, и все хороши, а?» Мне стало неловко... «Здесь всего так много просто потому, что... я жил долго». — «Ну, вам, надеюсь, не 70?» — рассмеялся Хэнкс...

Мы показали ему несколько сцен из русского фильма, Наташа переводила... Том был одинаково серьезен и непроницаем от начала до конца сеанса. «Ну что ж, очень интересно, — сказал он после просмотра... — Только как это все перенести на нашу почву?.. Я недавно озвучивал фильм «Радиополет». Согласился писать голос автора за кадром только потому, что меня потряс сценарий... Вот в таком бы ключе сделать и ваш фильм». И назвал нам имя молодого автора. Конечно, он не мог знать о том, что «Лебедей» уже начал писать другой человек...

«Я буду ждать сценария. Желаю успеха!» — сказал Том Хэнкс на прощание и проводил нас до двери. Алекс Роз любила фильм, но к нашему автору относилась скептически... Отказавшись предать своего друга и взять рекомендованного автора, я тем самым автоматически лишился и Хэнкса. А без него проект не имел для Алекс никакого смысла: денег на фильм не давали...

...Спустя месяцев восемь после той встречи Алекс Роз неожиданно позвонила нам с Наташей. «А вы знаете, дорогие, — объявила она, — мы ведь дали Тому хорошую идею. Он начал сниматься в роли недоделанного дурачка, но с добрым, любящим сердцем. Как у Родиона. Материал идет великолепный... Так что мы были на правильном пути. Да только припоздали...»

То был знаменитый «Форест Гамп». Фильм потряс меня и... я понял, что выше него мы подняться не сможем, а на меньшее Тома не уговоришь теперь ни за какие миллионы.

Когда Том под овацию зала сжимал в руке золотую статуэтку «Оскара», я был так счастлив за него, что в ту же минуту написал ему письмо... Каково же было мое удивление, когда пришел ответ. Том написал, что тронут моим письмом, что помнит о нашей встрече, о просмотре «Лебедей» и надеется, что мы непременно будем работать вместе, и очень скоро. А я... решил, что не буду посылать Хэнксу сценарий, чтобы, не дай Бог, не разочаровать его...

Многие годы в Лос-Анджелесе — городе бесконечного ожидания —...я стоял в очереди за своей Синей Птицей... Затем мне приоткрылись голливудские горизонты, контракт со студией «20-й век Фокс». Началась работа над сценариями, съемка фильмов. (В 1995 году Родион и Наташа организовали свою компанию. Они сделали два художественных и три полнометражных документальных фильма. После того как российское кино стало возрождаться, Родион Нахапетов снова появился на отечественном телеэкране: сыграл в «Убойной силе-2», в восьмисерийной ленте «Русские в городе ангелов» и в картине «Влюбленные-2». Снял фильм «Заражение», действие которого происходит в России, а одну из главных ролей сыграл известнейший голливудский актер Эрик Робертс. — Ред.).

Журналисты часто интересуются, счастлив ли я... Я не знаю, что ответить. Я бываю счастлив. Но бываю и несчастен. Я всегда сочувствую скептикам, но ищу дружбы с оптимистами. Почему? Где же я сам? На полпути, на полдороге.

Подготовила Ирина ТУМАРКИНА, «СОБЫТИЯ»