Александр Бородянский, один из наиболее востребованных российских сценаристов, не скрывает своего увлечения шпионскими детективами. При этом последние его затеи явно ориентированы на политическую конъюнктуру. Бородянский решает «модные» в наше время темы с присущим ему мастерством и комизмом. Например, клонирует «великого вождя пролетариата» или запускает российского шпиона-двойника во французское правительство.
«Уже в шесть лет я сочинял рассказики о пограничниках и шпионах»
— Александр Эммануилович, вы находитесь в постоянном творческом поиске. Сейчас вот участвуете в нескольких международных проектах, например, в двух российско-канадских — «Мозг Ленина» и «Троян». В первой картине сыграет Леонардо Ди Каприо. О чем будут фильмы?
— В сценарии «Мозг Ленина» рассказывается о том, как во время распада Советского Союза старые большевики решили, что только Ленин может восстановить СССР, и с помощью молодых ученых клонировали вождя мирового пролетариата. Они сделали это в 1991 году, а действие фильма происходит в 2027 году в Соединенных Штатах, где победила социалистическая революция.
— Когда начнутся съемки?
— Да погодите вы! Я еще сценарий не написал, а вы уже хотите, чтобы снимали!
— Кого будет играть Ди Каприо?
— Это продюсеры все придумали: решили, что Ди Каприо похож на Ленина и должен играть клонированного вождя.
У проекта два продюсера: российский — Павел Чернованов и канадский — Валерий Коган. Они заказали мне сразу два сценария — «Троян» и «Мозг Ленина». «Троян» уже готов. Это гротесковая комедия с сюрреалистическим уклоном о нашем разведчике. С трех лет его готовили к роли двойника для подмены известного французского мальчика-аристократа, который, когда вырастет, будет видным деятелем в руководстве Франции. Действие фильма начинается в 1973 году и продолжается в наши дни, когда мальчики уже выросли. Троян — это оперативный псевдоним нашего разведчика-двойника.
— Откуда у вас пристрастие к шпионским историям?
— Уже в шесть лет я вместо сказок сочинял для брата рассказики о пограничниках и шпионах. Меня интересовали разведчики, о которых я читал тогда в «Пионерской правде». А сценарии начал писать, учась в строительном техникуме в Киеве. Писал неумело и скоро понял, что любому делу надо учиться.
— Тогда и решили поступать во ВГИК на сценарный факультет?
— Во время службы в армии я получил от Севы Иванова, с которым учился в техникуме, письмо, где он сообщил о своем поступлении во ВГИК на сценарный факультет. Сева предложил мне выслать ему свои рассказы — мол, пришли, я почитаю. Почитал и говорит: «Да ты запросто поступишь!» И я послал рассказы в приемную комиссию. Это был 1968 год. Меня вызвали на экзамены, которые я сдал и... поступил. Шел на заочное отделение и по количеству баллов оказался десятым — последним из «проходных», поэтому было ощущение настоящей победы. Тогда же придумал сюжет, по которому через тридцать лет Карен Шахназаров снял фильм под названием «День полнолуния». Шел я по улице. Мимо меня прошел какой-то человек. Я вдруг подумал: «Вот можно кино снять! Идет студент, поступивший во ВГИК, а мимо проходит другой человек. Здесь камера бросает студента и следует уже за новым персонажем. А у него — свидание, и так далее».
— В последнее время вы все чаще обращаетесь к жанру сюрреалистического гротеска. Считаете его наиболее подходящим для нынешнего зрителя?
— Так было всегда. Только не всегда это приветствовалось киноначальством, которое иногда поражало своей непредсказуемостью. Вот пример. В конце семидесятых мы с Шахназаровым написали сценарий «Дамы приглашают кавалеров», который долго не хотели принимать. По сюжету некрасивая молодая женщина из провинции никак не может выйти замуж. Ее дядька, побывав на юге, говорит: «Знаешь, грузинам так русские девушки нужны! Ну, прямо, увидят — и сразу женятся!» И героиня едет на море, которое до этого никогда не видела. Вот она бегает по берегу и радуется: «Ой, море, море!..» Нам говорят: «Вырезайте эту сцену». — «Почему?» — «Мы знаем, что вы имеете в виду: советские люди не имеют возможности ездить на море». Мне даже в голову такого не пришло бы! Не стали мы вырезать, за что фильм и получил вторую категорию.
«Редакторам и критикам мои сценарии не нравятся, а лет через десять они начинают ими восхищаться»
— А что происходило во время перестройки?
— В конце восьмидесятых вообще творилось что-то невообразимое: запускали все подряд. Очевидно, старые редакторы боялись потерять свои места, боялись, что их выгонят новые чиновники. Но в 1987 году, в самый разгар перестройки, когда мы с Колей Досталем работали над экранизацией повести Рощина «Шура и Просвирняк», произошел странный эпизод. Сценарий заканчивается сценой, где говорится, что Сталин умер — так в самой повести. И нам директор киностудии говорит: «А вы знаете, что Волгоград хотят обратно в Сталинград переименовать?» Тогда все известные ныне российские «кинодемократы» боялись утверждать сценарий. И решили дать его почитать Николаю Трофимовичу Сизову, которого чуть раньше сместили с поста директора «Мосфильма» на «почетную должность» первого заместителя председателя Госкино. Все надеялись, что сценарий ему не понравится, он его «зарубит», и они выйдут сухими из воды. Сценарий Сизову не понравился: то не так, это не так... Я уважал его мнение и не обиделся: «Ладно, пойду и скажу, что вам не понравилось». А он в ответ: «Нет, зачем же? Скажите, что понравилось». — «Как так?!» — «Да мне ни один сценарий в жизни не нравился! Что ж теперь, советского кино не должно существовать?» Это не анекдот. Вот что значит человек на своем месте! Сизов и Тарковского поддерживал, хоть фильмы его совсем не любил.
Кстати, ни один мой сценарий не нравился редакторам.
— Почему?
— Потому что нестандартно. Не из хвастовства говорю, но я давно понял, что пишу вещи непривычные. И все наши с Шахназаровым фильмы, за исключением «Мы из джаза», были разгромлены критиками.
Несколько лет назад я писал сценарий детективного сериала. А детектив без напряжения — не детектив. Для этого я стал вносить в него элементы бытовой мистики, то есть странности жизни. И вот служебная записка главного редактора генеральному директору: «Мы уважаем и ценим Бородянского... Но вот уже пять серий, а так и непонятно, куда ведет автор». Это для него, оказывается, огромный минус. Но на самом-то деле это плюс! Большинство моих сценариев на этом и построено. Редакторы же почему-то хотят сразу видеть, куда придет сюжет. Зачем тогда кино делать? Я очень люблю детективы, но Харриса, например, мне читать интересно, а Чейза — нет.
— А Конан Дойла?
— Читать — читал, но смотреть кино не пошел бы: там же все время разговаривают.
— Так ведь во всех классических детективах больше говорят, чем делают: у Агаты Кристи, у Сименона...
— Тогда скажу по-другому: я не детективы люблю, а триллеры. В «Молчании ягнят» разговаривают?
— Нет, но все равно челюстями работают.
— И хорошо, что молча. Зато там действие есть. А в «Основном инстинкте» разговаривают? Мне нравится кино, где каждая сцена, каждый эпизод — аттракцион.
Редакторам и критикам ни мои сценарии, ни фильмы по моим сценариям не нравятся, а лет через десять они начинают восхищаться. Не так давно один кинокритик сказал, что «Цареубийца» — такой же эпохальный фильм девяностых годов, как и «Покаяние» — восьмидесятых. А видели бы вы этого же человека после премьеры «Цареубийцы»: он обливал нас грязью в уничижительной форме! Все зависит от привычки. Со временем люди по-другому начинают смотреть на те же вещи, которые когда-то вызывали неприятие.
С фильмом «Всадник по имени Смерть» вышел почти анекдотический случай. Одна женщина-критик сказала, что не могла смотреть фильм после того, как увидела платье не той эпохи. А это было платье, которое сшили специально для фильма, на него тысячи долларов истратили! Мне даже смешно стало. К сожалению, критики часто видят не то, что нормальный зритель.
«Вахтангу Кикабидзе на одном сахарном заводе, где он выступал, подарили сахарную голову с его лицом и... тут же стали есть»
— У вас, комедиографа, всегда была возможность спрятаться за жанром...
— Так и делал. Я очень серьезный человек и люблю серьезное кино, но всерьез говорить о серьезном — тоска зеленая берет. У меня много разных должностей. И когда я сижу на этих секретариатах, мне хочется в балаган все превратить. Потому что все сидят с такими умными лицами. Но ведь это можно разрушить, переведя в гротеск.
— И тогда, к примеру, фильм «Город Зеро», снятый по вашему сценарию, получает приз Европейской ассоциации научной фантастики...
— Но это не фантастика! Там все — правда. Я ездил по стране, встречался с разными людьми — все это видел. Не видел только голой секретарши, которая в самом начале фильма печатает на машинке. Массу историй я взял из своего родного города Воркуты. О сахарной голове мне рассказал Вахтанг Кикабидзе: ему на одном сахарном заводе, где он выступал с концертом, в благодарность подарили сахарную голову с его лицом и... тут же стали есть. В сценарии нет ничего выдуманного, просто интерпретация фактов. Это и есть абсурд нашей жизни. Только мы не замечаем, что живем в абсурде.
Однажды мне пришлось писать сценарий для фильма «Секунда на подвиг», который снимал Эльдор Уразбаев. Фильм о том, как в 1945 году советский лейтенант спас Ким Ир Сена от самодельной бомбы, брошенной на митинге в Корее. По словам самого лейтенанта, с которым мы повстречались, никакого подвига он не совершал. Когда бросили бомбу, он оказался рядом и подумал, что его все равно расстреляют, если он ничего не сделает. Вот он и кинулся на эту бомбу и накрыл ее своим телом. А за пазухой у него лежала книга «Брусиловский прорыв», во время которого, кстати, погиб его отец. Только она его и спасла. Когда в 1984 году Ким Ир Сен приехал в Москву и вспомнил тот случай, то было решено снять соответствующий фильм. Мне это было неинтересно, но Эльдор сказал: «Выручай!»
Вышло все смешно. Целый месяц нас возили по Корее. Мы с Эльдором обсуждали сюжет, но ничего не писали. Когда собрались домой, нам дали готовый, профессионально написанный сценарий, прославляющий Ким Ир Сена. Притом до такой степени, что даже стыдно стало. Из него мы поняли, что нас все это время подслушивали и записывали наши обсуждения. Уже в Москве я сел и убрал явно агитационные моменты. Корейцы посмотрели фильм и промолчали, но при переводе на корейский язык все равно исправили. Например, крик «Разбегайся!» в сцене с бомбой они перевели, как «Спасайте товарища Ким Ир Сена!». Фильм корейцам не понравился, иначе мне дали бы «Мерседес» и звание Героя соцтруда Кореи. (Смеется.)
— Какова главная заповедь драматурга?
— Я пишу сценарий, как жизнь живу. Порой даже не знаю, что дальше буду писать. Просто каждый эпизод, каждая реплика должны быть интересными. И еще: я не обязан знать все до конца. Часто не представляю, чем закончится мой сценарий. Бывает, что ключевая сцена приходит в голову тогда, когда уже почти все написано. Потому-то мне и нравится мое занятие. Хотя дело это богохульное, ведь это — рождение новой жизни.
