Известный музыкант и телеведущий Петр Подгородецкий, 12 февраля отметивший вполне «рядовой» день рождения — 52 года, тем не менее смело мог бы назвать 2009-й юбилейным для себя годом. Одну круглую дату — 40-летие — нынче празднует культовая рок-группа «Машина времени», служению которой Подгородецкий отдал в общей сложности 13 лет жизни. Другие три — обозначили разные вехи в отношениях самого Петра Ивановича с «Машиной»: в 1979-м, ровно 30 лет назад, он влился в компанию «машинистов». В 1989 году, после семилетнего «отрыва от производства», отыграл с группой юбилейный концерт и снова был приглашен в ее состав, а 10 лет назад, в 1999-м, — с треском из нее исключен. О том, «как все начиналось» и как все закончилось, музыкант с обескураживающей прямотой рассказал в своих скандальных мемуарах «Машина с евреями», которые выпустило московское издательство «АСТ». «СОБЫТИЯ» предлагают читателям выдержки из этих воспоминаний.

Целью этой книги для меня было описать все как можно более приближенно к действительно происходившим событиям. Все мемуары современных рок-музыкантов полны самоцензуры. Они боятся написать что-то плохое о себе, боятся обидеть других, боятся неприглядно выглядеть перед своими спонсорами и потребителями своего творчества. Поэтому их книжки натурально кастрированные... Я напрочь лишен желания... врать своим читателям. Считаю, что если они оказали мне уважение, купив мою книгу, то могут рассчитывать на взаимность с моей стороны — я-то уж точно выложу всю правду-матку! А там судите меня как хотите...

«30 лет назад группа распалась из-за патологической любви Андрея Вадимовича Макаревича к денежным знакам. Причем заработанным не только им лично, но и другими членами коллектива»

...Если кто-нибудь скажет вам, уважаемые читатели, что все песни «Машины времени», авторство которых зарегистрировано за Макаревичем, — это песни Макаревича, можете смело плюнуть этому человеку в глаза... Торжественно заявляю, что подавляющее большинство стихов действительно принадлежат Макару, что в песнях были какие-то его музыкальные идеи, но музыка... Тут уж увольте: музыка в песнях на стихи Макаревича — это коллективное произведение многих людей, которые работали в «Машине» в разные годы... Если бы Макаревич исполнял те песни, которые он приносил на репетиции группы, то это было бы бесконечное нудное нытье под плохо настроенную гитару, в котором нельзя было бы даже близко признать великие песни самой великой группы нашей страны XX века...

Все, кто когда-либо писал о «Машине времени», тактично обходили вопрос, почему 30 лет назад, весной 1979 года, от Макаревича дружно ушли все музыканты, в том числе и Сергей Кавагое, который работал с ним со дня основания группы... Журналисты говорили о каких-то «творческих разногласиях»... На самом же деле группа распалась в значительной мере по совершенно другим причинам. А точнее — из-за патологической любви Андрея Вадимовича Макаревича к денежным знакам. Причем знакам, заработанным не только им лично, но и другими членами коллектива.

Кавагое рассказывал, как в конце 1970-х годов Макаревич решил заказать написание клавиров ко всем 150 песням «Машины времени» и официально зарегистрировать их в обществе по охране авторских прав. Но значительная часть музыки Макару не принадлежала... Она была результатом коллективной работы... А за совместные произведения нужно было бы и платить всем. Об этом Кавагое и сказал Макаревичу. Тот заверил, что... естественно, «главный автор», то есть он, будет делиться поступлениями с «соавторами» — Кавой и Маргулисом. Но когда пошли первые гонорары, они стали оседать у Макаревича, и контролировать их было невозможно... Вот именно этот вопрос окончательно надломил отношения в группе... вследствие чего в апреле она фактически распалась, а в мае возродилась, но уже в новом составе: Макаревич — Кутиков — Ефремов — Подгородецкий.

А осенью 1979 года появилась песня «Поворот». Музыку, которая впоследствии стала самым исполняемым хитом последних 25 лет, я написал в тюрьме. Ну не совсем в тюрьме, а в казарме воинской части Внутренних войск МВД СССР в городе Александровке Белгородской области, где я служил... 1980-й олимпийский год прошел под знаком «Поворота»... Тогда сложилась парадоксальнейшая ситуация: группа, которой было запрещено выступать в Москве и ближайшем Подмосковье, не имевшая не только ни одной пластинки, но и приличной записи новой программы; запрещенная на ТВ и на радио (за исключением «Radio Moscow World Service»); команда, которую мало кто слышал «живьем» и знал в лицо, вышла на первые места во всех таблицах популярности. «Машина времени» занимала первое место как группа, «Поворот» — как песня, почти все мы — как инструменталисты, а Макаревич и даже Кутиков были в лидерах среди певцов, обгоняя, к примеру, Градского или Леонтьева. Наши песни к лету 1980 года стали появляться в сборниках... а магнитофонные записи, иногда жутчайшего качества, сотнями тысяч расходились по стране...

Весной 1980 года в газете «Московский комсомолец» в качестве иллюстрации к статье «Поворот» была впервые опубликована наша афиша... — и нас могли даже узнавать в лицо... Кстати, говоря о том, что наши выступления были запрещены в Москве, я несколько погрешил против истины. Для нас были закрыты официальные каналы, но на «корпоративные вечеринки», как это называется теперь, запрет не распространялся. Мы играли в ДК МВД и в школе КГБ, в НИИ и клубе газеты «Правда», на других ведомственных площадках. Иногда это было в качестве «шефства», иногда оплачивалось...

...Надо сказать, что и при советской власти музыкантам удавалось зарабатывать приличные деньги. Способов дополнительного заработка было достаточно много, но важнейшим из них было сочинение хитов. Всенародно исполняемые песни приносили их создателям весьма солидные дивиденды... В начале 1980-х, к примеру, я получал авторские всего-то за музыку «Ах, что за луна!» и часть музыки «Поворота» и «Скачек», что составляло порядка 1200—1500 рублей в месяц. В случае Макаревича эту цифру можно было смело умножать на 10, 20 и даже 50 — в зависимости от того, насколько популярны были в то время наши песни. Но и мы не жаловались, поскольку от концертной деятельности получали примерно по тысяче в месяц. И это тогда, когда порядок обычных зарплат составлял 150—200 рублей, 300—500 получали профессора или главные инженеры крупных заводов, а 500—600 на круг — академики и хоккеисты сборной СССР.

Получаемых нами денег хватало на многие удовольствия. Мы постоянно сидели в ресторанах и барах, могли покупать себе практически любые вещи: нормальную одежду, аппаратуру, даже отечественные автомобили...

«Среди ночи мы с Мишей Боярским пошли на улицу и начали стучать в окна первого этажа, прося у разбуженных граждан... водку»

...Году в 1980-м друг Макаревича кинорежиссер Александр Стефанович задумал снять фильм «Душа» с Аллой Пугачевой в главной роли. Алла Борисовна в то время была его супругой, но к тому времени, когда Стефанович пробил съемки этого фильма, они уже расстались, поэтому в картину пригласили другую известную певицу — Софию Ротару. Как «пробили» наше участие в фильме, я не знаю... Но условием нашего участия было то, что главную мужскую роль — руководителя нашего ансамбля — будет играть не Макаревич, а какой-то известный актер. Выяснилось, что это будет Миша Боярский...

Вспоминаю смешные моменты во время съемок в Ялте... Вместе с нами ездил туда замечательный актер и человек Ролан Антонович Быков. Мужчина он был небольшой комплекции, но веселый и не по годам шустрый. И угораздило его запасть на олимпийскую чемпионку по метанию диска и толканию ядра Фаину Мельник, которая тоже оказалась в Ялте. Быков оказывал ей всякие знаки внимания, посылал цветы, а как-то раз набрался смелости и пригласил мощную красавицу поужинать с ним. Финал этого ужина был трагикомичным. Поздно ночью мы увидели, как в коридоре появилась Фаина Мельник, бережно, как ребенка, несущая на руках спящего Ролана Антоновича. Подойдя к его номеру, она ногой открыла дверь, после чего раздался звук падения, а через некоторое время олимпийская суперзвезда вышла обратно, беззвучно прикрыла за собой дверь и, что-то напевая, отправилась восвояси.

...Любопытная история была связана с отмечанием премьеры фильма «Душа», которое проводилось дома у Макара. Дело в том, что его соседкой снизу была престарелая учительница географии. Как только она слышала шум сверху, тут же вызывала милицию. Приезжал наряд, шел к Макаревичу, тот открывал дверь, давал им кассету с записью или плакат, и они мирно шли дальше. А бабушка продолжала звонить... И вот в самый разгар праздника по звонку бдительной соседки прибыла группа «мальчиков по вызову». Каково было их удивление, когда им открыла дверь София Ротару! Затем из-за ее плеча показался Миша Боярский, любезно пригласивший их присоединиться к выпивону, а дальше подтянулся Ролан Быков. В общем, ребята ушли оттуда в шоке...

А в «Душе» самый занятный момент был тогда, когда снимались сцены выступления «Машины времени»... в каком-то якобы подмосковном клубе. Нагнали массовку и под фонограмму снимали песни «Право», «Кого ты хотел удивить?» и другие. «Руководителем» нашего коллектива по сценарию был Миша Боярский. Съемки продолжались долго и нудно, и часам к четырем утра нам жутко захотелось выпить. Водки, как это иногда случается на съемках, уже не было. Тогда я предложил: «Миша, пошли на улицу, там с твоей раскрученной физиономией мы что-нибудь точно достанем»... Мы пошли и стали стучать в окна первого этажа, прося у разбуженных граждан... водку. Люди просто обалдевали, но водки не давали, поскольку с ней в те времена было тяжело. Дойдя так до Тверской улицы, мы наткнулись на милицейский патруль. Менты узнали народного любимца. «Миша, что надо?» — спросили они. «Водки!» — ответил Боярский. Нас посадили в машину, мы развернулись, подъехали к служебному входу «Елисеевского» гастронома, где какой-то дядя Вася выдал нам водки, и на этой же милицейской машине мы приехали обратно к театру, в котором проходили съемки...

«Кобзон в те времена был натуральным деспотом. Ему обязательно надо было гнобить кого-то из музыкантов, причем эпитетов он не жалел»

...Финансовые дрязги, взаимное недоверие, а также определенная разница в творческих подходах, связанная с тем, что мне было не совсем интересно репетировать и работать с музыкантами значительно более низкого уровня, послужили основными причинами того, что весной 1982 года я покинул «Машину». На самом деле, причин было больше, просто я не очень хочу вспоминать их все...

Голодать я не умею и не хочу, даже в целях похудения, так что некоторое время после ухода из «Машины» я поддерживал себя, постепенно распродавая собственную аппаратуру... Когда и аппаратура, и деньги кончились, я вспомнил о Кобзоне. Иосиф Давыдович работал в «Москонцерте» и всегда хорошо относился к нам... Как-то раз он предложил нам перейти в «Москонцерт», где, по его словам, нас не должны были заставлять включать в программу «песни советских композиторов». Мы вместе с директором «Машины» Валерой Голдой... даже съездили с Кобзоном на гастроли в Пензу, где выступали на открытом хоккейном стадионе. Иногда Кобзон работал в первом отделении, иногда — во втором... Мы играли по два концерта, а он ухитрялся днем отработать еще пару в соседних городках...

У Иосифа Давыдовича работал бас-гитаристом Евгений Казанцев, довольно известный в те времена рок-музыкант, игравший и в «Динамике», и в останках «Воскресенья». Я поинтересовался, нет ли у них в коллективе какой-нибудь вакансии. Женька ответил, что вакансий нет, но все равно надо бы поговорить с Кобзоном, поскольку он меня помнит и даже как-то приводил в пример. Я приехал в Государственный концертный зал «Россия», где был проведен в гримерку маэстро и уже через минуту рассказывал ему, как трудно работать с непрофессионалами... Еще через пару минут... по решению Кобзона я стал артистом сопровождающего его ансамбля...

...Никакой демократией в коллективе у Кобзона не пахло. Был ОН, и был коллектив, который существовал отдельно. У Кобзона была определенная система взаимоотношений с ансамблем, которая складывалась десятилетиями. Некоторые музыканты трудились с ним по 10—15 лет, поскольку это было и престижно, и выгодно. Работы было много, но оплачивалась она хорошо, поскольку авторитетный маэстро пробивал артистам высшие ставки... Кроме утвержденных выступлений практиковались «поездки на фонды», шефские и псевдошефские концерты, которые не учитывались как плановые и т. д. Поэтому зарабатывали мы больше всех в «Москонцерте», во всяком случае, среди аккомпанирующих коллективов — где-то в районе тысячи рублей в месяц. Плюс к тому... и каждая заграничная поездка позволяла сильно улучшить материальное благополучие, а ездили мы довольно много...

...Помню, как я входил в программу Кобзона... Буквально на следующий день после моего принятия в его коллектив Иосиф Давыдович отправлялся на длинные южные гастроли. Ну а поскольку у меня даже концертного костюма в советском стиле не было, он мне сказал: «Вот тебе телефон человека, позвонишь ему завтра от моего имени, он оформит тебя в Москонцерт, не забудь трудовую книжку с собой взять, затем отвезет тебя к портному снять мерки, пройдешь первую и вторую примерки, затем тебе купят билет на самолет, и ты присоединишься к нам в Ялте, а готовый костюм пришлют уже туда»...

Когда мне выдали билет и подъемные, я прилетел в Ялту. Где живут музыканты, я не знал, поэтому, учитывая статус Кобзона и соизмеряясь с собственной «звездностью», отправился в лучшую гостиницу «Ялта». Дело было часов в семь утра. Я спросил у портье, живут ли тут такие-то музыканты, на что получил отрицательный ответ. «А Кобзон?» — «Да. Номер люкс на третьем этаже». Я спросил телефон и нагло позвонил мэтру. Кобзон взял трубку не сразу и заспанным голосом... вежливо спросил, какого хрена мне нужно. Я тут же ответил, что это великий клавишник Подгородецкий, и поинтересовался, какой «люкс» мне занять, на что получил отрезвляющий ответ, что музыканты живут не здесь, а в гостинице третьего разряда, где мне, собственно, и место.

Дальше я имел нахальство попросить у музыкального руководителя ноты, чтобы по ним играть не совсем знакомую мне программу... Ноты, конечно, были, но давать их мне, как выяснилось, никто не собирался. Видимо, памятуя о событиях в Пензе, где я, как и все «суперзвезды» из «Машины времени», ходил с высоко поднятой головой и с «какими-то там музыкантами Кобзона» даже не здоровался... Пришлось мне сидеть рядом с пультом... слушать и запоминать... Дебютировал я опять же благодаря Женьке Казанцеву... Когда он ушел в очередной запой... А зимой мы полетели в Норильск...

У Кобзона была привычка заканчивать концерт романсами. Все музыканты уходили со сцены, за рояль садился музыкальный руководитель и играл. Иногда его заменял штатный клавишник — отличный профессионал, у которого сейчас свое собственное джазовое трио. И как-то раз Кобзон вдруг поворачивается ко мне и говорит. «А что, Петр, вы какие-нибудь романсы-то знаете?» А я перед поездками с Кобзоном основательно подучил и отрепетировал пару десятков романсов, которые он пел. «С какого начнете?» — говорю. «Две розы». Сажусь за рояль. Музыканты, которые по сценарию должны были уйти за кулисы, становятся вокруг рояля и выжидательно смотрят на меня. Я, не моргнув глазом, отаккомпанировал ему первый романс. И тут происходит нечто фантастическое. Кобзон, который никогда и никого принципиально не хвалил, поворачивается в мою сторону, причем всем корпусом (затянутый воротничок иначе не позволял), и говорит: «Хорошо, но громко». Сказать просто «хорошо» он не мог, но все равно коллеги чуть не сошли с ума... «Ну давайте, Петр, следующий...» Так я отыграл с ним весь блок романсов... Произошло это через полгода после моего прихода.

Кончилось же мое пребывание у Иосифа Давыдовича трагически для его ансамбля. Дело в том, что Кобзон в те времена был натуральным деспотом... Ему обязательно надо было гнобить кого-то из музыкантов... причем эпитетов он не жалел. Музыкант покорно все выслушивал, опустив глаза, потом Кобзон «оттаивал» и через некоторое время переходил к другому «объекту». Все были знакомы с этими правилами игры, и никому в голову не приходило не то чтобы возражать, но даже говорить что-то в свое оправдание. Во всяком случае, до тех пор, пока Иосифу Давыдовичу почему-то не захотелось выбрать козлом отпущения меня.

«Когда моя дочь умирала от рака, Иосиф Давыдович помог устроить ее в республиканскую детскую больницу, затем в лучший хоспис»

На заявление Кобзона, что я, мол, играю, как говно, я вежливо спросил, что если это так, то в каких же целях уважаемый маэстро пригласил меня в свой суперпрофессиональный коллектив, да еще время от времени дает мне возможность сопровождать моей сраной игрой его могучий и волшебный голос? Не ожидавший такого хамства, привыкший к абсолютной покорности и повиновению музыкантов, Кобзон даже не нашелся, что сказать. Вдруг взял и прекратил меня доставать. Но зернышко упало... Старикам стало обидно, что их напрягают по поводу и без такового, а молодому удалось так лихо отвертеться. И как-то раз, когда Кобзон наехал на саксофониста Яшу Гафта, который играл с ним лет 20 и, казалось бы, принимал правила поведения в ансамбле целиком и полностью, произошло непредвиденное. Яков Самуилович взбрыкнул: «Йося! Я с тобой работаю столько лет, а ты чморишь меня, как какого-то пацана!» Взял свой саксофон, сложил его в футляр и ушел. А маэстро возьми да и тоже вспыли: «Пошел ты... Вали отсюда!»

Эту ситуацию пытались уладить все. Обе стороны понимали, что неправы... Но ни Кобзон, ни Гафт на уступки не шли... В общем, так ушел первый музыкант. Затем настала очередь барабанщика, потом — гитариста... Я понял, что своим необдуманным поступком нажил себе могущественного врага, и теперь нужен лишь малейший повод, чтобы уволить меня из ансамбля. Решив, что, пока есть возможность, надо заработать как можно больше, довольно долго я этого повода не давал. А потом случились у нас гастроли на остров Свободы... приуроченные к «Фестивалю дружбы молодежи СССР — Куба»...

Финальные торжества проходили в Гаване. А вместе с нами работало множество других артистов, в том числе питерская команда «Лицедеи», с которыми я был знаком еще с 1980 года... В Гаване мы жили в одной гостинице и, понятное дело, еще больше сдружились. А «Лицедеи» — они какие на сцене, такие же и в жизни. Представьте себе меня вместе с группой клоунов, рассекающим по пляжу с бутылкой рома в руке и огромной сигарой в зубах! Через некоторое время меня вызвал Кобзон... «Вот что, Петр, — сказал он, — вы являетесь членом солидного коллектива, которому в компании клоунов не место. Не годится вам, как мальчику...» В общем, я понял, что разражаются первые раскаты грома и молния вот-вот ударит. Поэтому... надо решать вопрос по-хорошему, то есть самому писать заявление, пока не уволили.

Летели мы в Москву в связи с отсутствием прямых рейсов часов 15. Прилетели часа в три дня, а тут объявление: «В семь вечера у нас шефский концерт в клубе имени Дзержинского на Лубянке». То есть времени в обрез заехать домой, принять душ, сменить костюм и приехать на работу. Но я нутром понял, что завтра может быть поздно, и успел дома написать заявление об увольнении по собственному желанию. Перед концертом захожу в гримерку Кобзона и кладу на стол заявление... «Умный, — сказал он мне, — сообразил». И я спокойно, без всяких сложностей, скандалов и материальных претензий ушел...

История с Кобзоном, однако, имела свое продолжение. В те времена, когда я уже снова работал в «Машине времени», а Иосифа Давыдовича не пинал только ленивый, газета «Совершенно секретно» попросила меня рассказать о работе у Кобзона... Маэстро тогда не пускали в Америку, не давали ему визу, обвиняли в связях с мафией... Мы с Алексеем Богомоловым сели, поговорили часок, и он сделал материал. И тут на сборном концерте, в котором участвовали и мы, и Кобзон, я одновременно узнаю две вещи: первое — что вышла «моя» статья, а второе — что он лично приглашает меня прийти к нему в гримерную. Честно говоря, у меня сердце ушло в пятки. Хотя Богомолов — человек добросовестный, но вдруг он написал что-то такое, что не понравится мэтру. А впасть в немилость у Кобзона я не рекомендовал бы никому.

Первые слова Иосифа Давыдовича укрепили меня в самых худших ожиданиях. «Да, Петр, — протянул он, — не ожидал я от вас»... Ну все, думаю, — смертный приговор, конец карьере. А он продолжил: «Не ожидал от вас, что в то время когда люди, которых я считал своими искренними друзьями, от меня отвернулись и поливают меня дерьмом, вы, Петр, дадите честное и правдивое интервью...» После этого он дал мне свою визитку со всеми телефонами: служебными, домашними, мобильными, автомобильными, дачными и прочими — и попросил звонить, если что. Я понял, что прощен. Правда, позвонил ему я только один раз, уже через несколько лет после этого, когда моя дочь (одна из двух дочек-близняшек. — Ред.) умирала от рака. Иосиф Давыдович помог, устроил ее в республиканскую детскую больницу, затем в лучший хоспис... Я до сих пор испытываю к нему чувство благодарности и за это, и за все остальное, что он для меня сделал в самые трудные в моей жизни времена...

Иосиф Давыдович — фантастический организатор. У него феноменальная память. Надо видеть, как он утром, еще лежа в постели, вызывает своего директора и с полчаса дает ему задания на день: «Итак, сегодня необходимо от моего имени послать букет цветов — красные розы — такой-то такой-то в день сороковин ее супруга. Поздравить телефонным звонком — пусть меня соединят! — такого-то с днем рождения. Забрать два концертных костюма из химчистки. Перенести массаж с 16 на 16.30. Позвонить от моего имени на «Мосфильм» и извиниться за то, что не приму участия в вечере в Доме кино. Соединить с Юрием Михайловичем Лужковым — подтвержу свое участие в мероприятии, которое он организует. Послать такой-то два билета на концерт в «России» с моей визиткой и букетом цветов. Заказать обед в ресторане «Метрополь» на три лица». И далее в том же духе. Без пауз и перерывов...

Музыкальная память Кобзона не менее феноменальна. Он помнит не только тексты песен, но и любое интонирование, причем независимо от того, поется эта песня на русском, английском или идише... В свое время от нас требовалось быть готовыми сыграть около тысячи песен, и это была лишь часть того, что он знал и мог спеть. Но мы ведь пользовались нотами, а он-то пел без всяких там «талмудов», да еще как пел! О его фантастической трудоспособности всегда ходили легенды. Бывало, мы с ним работали по три-четыре концерта вечером, да еще ездили на какой-нибудь благотворительный утренник. Я как-то поинтересовался: «Иосиф Давыдович, у вас связки не устают столько петь?» — «Нет, — ответил он, — а вот ноги устают»...

...У Кобзона есть одна замечательная особенность: он не предает своих друзей. Как бы им трудно ни было, в чем бы их ни обвиняли, он всегда приходил им на помощь и не думал отрекаться от них. Он не стесняется общаться с ними, не избегает этого общения, хоть на него и ложится какая-то тень. Мне кажется, он просто гораздо выше всего этого... В те времена, когда я у него работал, он не раз обедал с Отари Квантришвили (мастер спорта СССР международного класса по греко-римской борьбе, основатель Фонда социальной защиты спортсменов имени Льва Яшина. Одно время утверждали, что он «поставляет» спортсменов в помощь бандитским группировкам. — Ред.), Алимжаном Тохтохуновым — Тайванчиком и Вячеславом Иваньковым — Япончиком (известные криминальные авторитеты. — Ред.)... С кем Кобзон дружил, с теми и дружит по сей день... Делал ли он со своими «сомнительными» друзьями какой-то бизнес вместе — не знаю, но у самого Кобзона деловая хватка потрясающая.

У великого мастера мозги работают одновременно как бы в двух режимах. Помню, как во время очередной поездки в Афганистан мы выступали в армейском госпитале, где лечились самые тяжелые раненые... Сидят, лежат молодые пацаны — кто без рук, кто без ног... у кого-то глаз нет... Мы играем, а сами ревем. Кобзон поет какую-то песню про маму, про Родину. У него течет огромная слезища. И тут, во время проигрыша, он совершенно спокойно оборачивается к кому-то из музыкантов и спрашивает: «А какой сейчас курс чека в Москве?» То есть с одной стороны — артистизм, неподдельные эмоции, а с другой — прагматичность, холодный расчет, так необходимый в бизнесе... Кто-то назовет это профессиональным цинизмом, какой бывает у опытных врачей. Но главное — чтобы этот цинизм никогда не перевешивал. Вот этому равновесию у Кобзона надо учиться...

«О том, как выпивали «машинисты» и их окружение, ходили легенды»

Всем известна магическая формула «Секс, наркотики и рок-н-ролл». Если о третьей ее части пишут все и очень охотно, о первой — отнюдь не все и всегда неправду, то о второй — не пишут вообще...

«Машину времени» интерес к наркотикам довольно долго обходил стороной... Как-то во время первой поездки «Машины» в Ташкент мы напробовались плова с анашой. Это очень любопытное блюдо, популярное в Средней Азии. Вкус наркотика в нем совершенно отсутствует, поскольку других специй в плове предостаточно, но по мере потребления продукта голова начинает «влегкую» покруживаться, создается приятное настроение, народ расковывается и даже веселится...

Примерно к тому же времени относятся и наши опыты в употреблении настоящей анаши... Правда, в «наркосодержащих» районах участники нашего коллектива изредка покуривали, «за компанию», в Москве же это случалось совсем нечасто. Ну, иногда где-нибудь на кухне у Макаревича потянули один косячок на всех, не более того... Правда, когда появились Абдулов с Ярмольником, говорят, это стало случаться почаще...

В 1994 году, когда заработки «Машины» превысили все мыслимые пределы, я подсел на кокаин... Сколько мы тогда зарабатывали? Если взять период 1990—1999 годов, то Макар «срубил» три-четыре миллиона долларов, все остальные от 800 тысяч до миллиона с лишним. Лично я из своего миллиона примерно половину потратил на наркотики... Прослышав о том, что кокс дает дополнительные сексуальные ощущения и усиливает уже привычные, я решил позабавиться с ним перед сексом. Прокатило. И, что интересно, сначала — никаких негативных последствий. Потом мне это стало необходимо для того, чтобы выложиться на концерте, затем просто для улучшения самочувствия и настроения. В то время нюхали очень многие известные люди... Во всяком случае, я лично «делал это» с большинством самых известных ведущих нашего ТВ и большим количеством музыкальных звезд. Некоторые из них, как и я, закончили с этой привычкой, другие — продолжают. Самое хреновое в этом деле то, что тебе с течением времени требуется все больше и больше порошка. До ломок у меня не доходило, поскольку деньги зарабатывались регулярно, но в конце девяностых я ежемесячно тратил на «снежок» по 15—20 тысяч долларов. Закончить с этим я решил осенью 1999 года. Просто надоело быть от чего-то в зависимости. И закончил...

Что касается других вредных привычек, то тут уж «Машина времени» в отстающих никогда не числилась. О том, как выпивали артисты и их окружение, ходили легенды. Например, когда группа впервые вырвалась на рок-фестиваль в Таллин (это было году в 1976-м), Маргулис и Кавагое очень сильно выпили. И вот лежат они вдвоем, и Маргулис орет: «Ноль три, ноль три!» Кава ему в ответ: «Ноль три не отвечает». — «Тогда ноль восемь, две!» Вообще, высказывания некоторых участников «Машины времени» о якобы существовавшем в группе «сухом законе» — это не просто ложь, это наглая ложь... Самые славные наши времена имели ярко выраженную алкогольную окраску. Кстати, самым стабильным потребителем алкоголя в «Машине» был и является Макаревич, который пил практически каждый день и продолжает (насколько мне известно) делать это с удовольствием и сегодня. В своей бесспорно увлекательной книге «Занимательная наркология» он несколько покривил душой, называя свой опыт в употреблении алкогольных напитков «скромным». На самом деле он прошел полный путь от портвейна в подъезде в юношеские годы через пиво и водку в молодости до хороших вин и выдержанных коньяков с виски в годы обеспеченной буржуазной зрелости. Бывали времена, когда он пытался «завязать» и какое-то время не пил, но потом привычка брала свое...

Второе место по алкоголизму занимал я (исключительно за счет того, что иногда подсаживался на наркотики и почти не пил), третье — Валерка Ефремов... Четвертое долгое время было за Евгением Маргулисом... Пил он много, и очень разные напитки. Результатом стало то, что последние несколько лет он не выпивает вообще...

...Писать и говорить об увлечениях артистов «Машины времени» различного рода стимуляторами можно очень долго и подробно. Многое из этого было бы веселым, многое — грустным, но мне все это вспоминается с определенной, нежащей душу ностальгией, ведь тогда мы были вместе, были близки друг другу и, во всяком случае, старались вести себя нормально, естественно, то есть так, как ведут себя люди...

...Весной 1989 года состоялась генеральная репетиция моего «второго пришествия» в «Машину времени». Группе тогда «стукнуло» 20 лет. Под это дело решили собрать в лужниковском Дворце спорта всех, кто когда-либо выступал в составе «Машины», и в различных сочетаниях выпустить их на сцену. Собрать удалось не всех, поскольку в группе в разное время работало человек 50... Но народу было много, да еще и друзья были приглашены: «Аквариум», «Зоопарк», Буйнов, Романов, «секреты», которые привезли с собой какую-то невнятную группу из Швейцарии, кажется, называвшуюся «Лестница»... Открывал шоу самый «ветеранский» состав: Макаревич — Кутиков — Капитановский, коллектив 1971 года, но без Кавы (Кавагое принимать участие категорически отказался)... Затем к составу подключился Маргулис. Когда «добрались» до конца 1970-х, появился я, ну а дальше все шло своим чередом. Выступали мы лихо, зал стонал от восторга, а когда наступило время «Поворота»... в публику полетели сотни воздушных шаров... Думаю, что прагматичный Макар уже тогда почувствовал, что мы с Женькой способны поднять несколько «забуксовавшую» в то время «Машину» на новую высоту...

Примерно через год после описываемых событий Саша Зайцев (с 1982 по 1989 год — клавишник «Машины». В ноябре 2008-го музыканта обнаружили мертвым. Предположительно, был убит в мае с целью завладения его московской квартирой. — Ред.) ушел в очередной наркотический «запой» и долгое время скрывался у своих друзей-«наркомов». А как раз назревала серия концертов «Машины времени», приуроченная к 21-му юбилею группы... Макар в панике стал звонить мне и Маргулису: «Ребята, выручайте, помните, как здорово все было в прошлом году?» Мы с Женькой приехали и стали готовиться к шоу. Любопытно, что минут за 30 до начала первого концерта приехал и Зайцев, несколько помятый, но живой. Макаревич вежливо сообщил ему, что... «Машина» в его услугах больше не нуждается. Ну а мы пошли на сцену.

Концерты шли на ура... Во-первых, мы все соскучились по совместному творчеству, во-вторых, по нему соскучилась публика, а в-третьих, мне из Еревана привезли две канистры отличного армянского коньяка... Пару литров за концерт — и успех обеспечен. Во всяком случае, нам все больше и больше нравилось, как мы играем и поем... В общем, нас опять завербовали в «Машину». И понеслось...

Мы опять были самой популярной группой в стране, нас знали десятки миллионов людей, а миллионы были поклонниками коллектива, тем не менее на центральном ТВ показали всего две наши песни за три года! Зато с 1986-го «Машина» пошла по всем каналам и всем программам. Но уже без меня...

Подготовила Ирина ТУМАРКИНА, «СОБЫТИЯ»

Из досье «СОБЫТИЙ»

Родился в Москве, в музыкальной семье. Мать, Виктория Подгородецкая — профессиональная певица, бабушка — пианистка. С юных лет занимался в Капелле мальчиков при Гнесинском институте. Закончил дирижерско-хоровой факультет «Мерзляковки» — музыкального училища при Московской консерватории. Пел в консерваторском камерном хоре, лауреат Международного конкурса хоров в Ареццо (Италия) в 1975 году.

В 1979 году пришел в «Машину времени». Написал музыку к песням «Ах, что за луна!», «Поворот», «Скачки» и др. Летом 1982 года покинул «Машину» и два года работал в группе «Воскресенье», после распада которой был клавишником в синтез-труппе Игоря Гранова и ансамбле Владимира Мигули. В качестве инструменталиста записывался на альбомах Вячеслава Малежика, Валерия Шаповалова и работал в ансамбле, сопровождавшем Иосифа Кобзона.

Во второе «пришествие» в «Машину» записал свои песни «Этот вечный блюз», «Когда я был большим», «Это любовь, детка!» и др. В 1999 году «За достижения в развитии музыкального искусства» получил из рук президента России Бориса Ельцина орден Почета. В 2000 году, после скандального увольнения из «Машины времени», в которой Петр Подгородецкий проработал в общей сложности почти 13 лет, он начал собственную карьеру, выступал с концертами и записал альбом с оркестром Игоря Бутмана...

В составе разных групп отработал порядка тысячи концертов, в качестве певца и музыканта записался на 50 альбомах и сборниках (из них 35 — в «Машине времени»), 10 раз был признан лучшим клавишником года.