В 1980-е годы она была в числе самых любимых советских актрис. Один за другим на экран выходили фильмы, которые только преумножали ее популярность, — «Москва слезам не верит», «Карнавал», «Мы, нижеподписавшиеся...», «Самая обаятельная и привлекательная»... Ирина Муравьева обычно не дает интервью. Однако накануне своего 60-летнего юбилея сделала исключение и согласилась принять участие в программе российского Пятого канала (Санкт-Петербург) «Встречи на Моховой», которую ведет Андрей Ургант. Ирина Вадимовна с юмором, но честно и откровенно ответила на все его вопросы...

«С фильмом «Москва слезам не верит» мы стали ездить по заграницам. Только тогда я поняла, что «Оскар» — это хорошо»

— Не секрет, что роль Людмилы в фильме «Москва слезам не верит» стала очень важной для всей вашей карьеры в кино. Режиссер картины Владимир Меньшов говорит, что после нее определилось ваше амплуа — этакой женщины-авантюристки. Потом вам предлагали в основном только такие роли.

— Был момент, когда я очень злилась из-за этого. И на Меньшова злилась.

— Я слышал, что на премьерном показе «Москвы...» вы чуть ли не ушли из зала, так вам не понравилось...

— Знаете, было настолько интересно, весело, радостно сниматься у Меньшова, он такой талантливый. Но в какой-то момент я вдруг поняла, что за все это надо отвечать. Я же потеряла бдительность! Что мы там наиграли? Все время ха-ха-ха-ха, хи-хи-хи-хи, будто для себя снимали. Встречаемся, смеемся, Меньшов что-то придумывает, конкурсы для нас устраивает. Вот так посмеялись, а потом посмотрели — и прослезились. Я испугалась, что будет катастрофа. Ан нет!

— Да, думаю, это было неожиданно для всей страны, что фильм «Москва слезам не верит» получил премию Американской киноакадемии.

— Ну, я в то время не знала, что это такое.

— Не знали, что такое премия «Оскар»?

— Да это было все равно, как если бы мне сказали, что на Марсе два микроба дали премию третьему микробу. Ну дали и дали. Это было так далеко и совершенно к нам никакого отношения не имело. Хотя потом все изменилось. Для нас, тех, кто снимался в фильме, открылся железный занавес. И мы стали ездить, представлять картину в одной, другой стране... Только тогда я поняла, что «Оскар» — это хорошо!

— И куда вы поехали сначала?

— Мы с Владимиром Меньшовым и Верой Алентовой ездили в Прагу. Я впервые попала за границу. Думаю: дикари приехали, себя уж точно дикой чувствую. Прямо в аэропорту нас посадили за стол. Мы сели, нам что-то такое поставили, какие-то угощения. Сейчас-то я понимаю, что это был VIP-класс. Но тогда! Вокруг говорят по-иностранному. Одна девушка обращается ко мне: «Джюс», — и руку протягивает. Я привстала и ей руку подаю: «Ира». А потом понимаю, что это что-то другое означает. Меньшов хорошо запомнил тот случай. Не раз надо мной издевался! Говорил: «Джюс!» А я ему: «Да, Ира!» Вот вам и заграница.

— Мне рассказывали, что Меньшова не выпускали потом за рубеж с этой картиной.

— Да, он был невыездной. Почему, не знаю.

— Кто-то на него страшно обиделся в Госкино?

— Не знаю, не знаю.

— «Оскару» позавидовали?

— Вы слышали, анекдот какой тогда появился в Москве? Ведь все, кто посмотрел фильм, сказали: «Что это такое вообще? Что за фильм? Ерунда!» А тут его еще на «Оскар» выдвинули. А уж когда «Оскара» дали!.. Так вот, анекдот. Телеграмма в Америку: «Москва в слезах. Не верит!»

— Меньшов говорит об авантюрности вашей роли. А есть ли авантюрность в вас?

— Ой, вы знаете, мне кажется, что я не очень-то еще успела пожить, чтобы сказать, есть во мне авантюрность или нет. Я училась, потом работала в театре. Вышла замуж. Ребенок, второй ребенок (сын Даниил родился в 1975 году, Евгений — в 1983-м. — Ред.). Некогда было думать об авантюрах. Я вот сейчас только освободилась. Мне даже не надо было учиться водить машину, потому что некуда было ездить! Я знала только дом — театр, дом — съемки. Вот, собственно, так и жила. Не знаю, какая я...

— Что вы имели в виду под словом «освободилась»?

— Я освободилась от режима дня. У меня день был расписан по секундам, по минутам. Подъем в 7.15, что бы ни было. Премьера ли накануне, спектакль — неважно! В школу! Потом быстренько сварить обед и на 11 часов — в театр, на репетицию. Прибежать домой и накормить детей, вернувшихся из школы. Потом ужин-шмужин. Проверить уроки — и в театр, на спектакль...

— Все это было на вас? Вся семья?

— Да!!!

— Никогда никто не помогал? Няни, домработницы?

— Все было на мне. Я и снималась только в Москве, потому что не могла никуда уехать. Но не смотрите на меня так грустно! Это же было очень хорошо!

— А то, что вы «освободились», это хорошо или плохо?

— Сначала это была трагедия. Дети разъехались, остались мы с мужем (супруг Ирины Леонид Эйдлин. — Ред.). Начала учиться жить вдвоем. Ощущение было такое, что, проработав много лет на большом заводе, я вышла в поле и пытаюсь жить там, собирая колоски и пожевывая их. Вот сейчас так живу.

— По прошествии стольких лет вы бы осудили или оправдали вашу героиню из «Москвы...»?

— Думаю, осудила бы. Если так жить, счастья не увидишь.

— А что значит — так?

— Моя героиня хотела все разом: прыг — лотерейный билет купила, выиграла. Она не рассчитывала на себя, на свои силы... Было только огромное желание выйти замуж и начать прекрасно жить. А прекрасно жить невозможно без собственных усилий. Это касается, кстати, и артистов. Многие хотят сразу успех, славу, главные роли. А нужно уметь ждать, терпеть, двигаться вперед. Только это может привести к победе, больше ничего. А если подарок какой-нибудь свалится тебе с неба, говори спасибо, но при этом еще скажи: «Господи, какое несчастье! Значит, я что-то пропустил в жизни, раз мне это так легко досталось».

— Что бы вы назвали подарком, который валится с неба?

— Если говорить об актерах — незаслуженная популярность. Она часто бывает после сериалов. Боже, зачем я это говорю? Меня и так в них сниматься не приглашают! А, ладно. Понимаете, человек уже популярный, его узнают, но играет он неважнец. А он думает, что важнец! А это — все! Толку не будет.

«Уже четыре дня, как вожу БМВ»

— Думаю, после выхода фильма «Карнавал» песня «Позвони мне, позвони» иногда вспоминалась вами с ненавистью.

— Это был период, когда я не могла понять, как себя вести! Случалось, ехала в машине, рядом останавливалась другая, и мне кто-то из нее показывал жестами, будто набирает номер на телефоне и трубку к уху прикладывает. Да еще подмигивал при этом! Я тут же становилась красной! А уж если кто-то напевал или говорил: «Позвони мне, позвони», — я его ненавидела и была готова провалиться сквозь землю! Потом успокоилась, поняла, что, когда человек подходит ко мне, нас не двое. Нас трое! Он, я и... образ, который я воспроизвела на экране. То есть ко мне это не имеет никакого отношения, люди обращаются к той, кого я сыграла. И сразу стало легче.

— Приходилось ли ездить в общественном транспорте, когда пришла уже такая широкая известность?

— Конечно! Даже спустя годы... Помню, в троллейбусе два мальчика начали шушукаться. И все громче, громче. «Ну как ты не узнаешь? Это та тетенька, которая играла в «Карнавале»! Правда, она сейчас уже старенькая...» Ладно, это дети. Но и взрослые ведут себя так же: «Как вы постарели! Годы, годы, что они с нами делают!» И мне надо отвечать: да, годы, да. Хотя хочется при этом добавить: мол, вы молодеете, а я старею! Или в «Детском мире» не так давно продавщица говорит: «Помню, вы приходили к нам с двумя маленькими детьми. Как вы постарели!» Никто не хочет обидеть — это такая зрительская непосредственность. Из-за нее мне пришлось научиться ездить на автомобиле.

— На личном?

— Да, он у меня личный.

— А какой марки у вас сейчас машина?

— Сейчас?

— Да.

— Уже четыре дня БМВ! (Смеется.)

— Скажите, Ира, у вашей героини в «Карнавале» проблемы с дикцией. А у вас были какие-то дефекты?

— Когда поступала в Школу-студию МХАТ, а я именно там хотела учиться, на втором туре меня подвели поближе к экзаменационной комиссии, попросив открыть рот и показать зубы. Это было так унизительно! А все потому, что я «дзякала». У меня звук «д» был не твердым, а звонким, словно за ним стоял еще «з». Получалось не «дядя», а «дзядзя»...

— Вам удалось побороть этот дефект...

— Удалось, удалось, а вот в студию МХАТ я не поступила. Осмотрели зубы, как у лошади, и отправили. Я начала рыдать, даже не успев выйти из аудитории...

— Как вы объясняли себе тогда, почему вас, такую девочку роскошную, не берут в театральный?

— Сказала родителям: экзаменаторы ничего не понимают! Это сидело во мне очень крепко. Я была уверена, что стану актрисой.

— Откуда возникло такое желание?

— Я закончила школу в 1966 году — это было время театрального бума в Москве. Первое мое потрясение театральное — спектакль «Герой нашего времени» на Таганке. Думаю, меня поразила сама энергетика театра. Мы с подругой сидели в первом ряду. Кончился спектакль, все стали аплодировать, а я не могла подняться с кресла. Мне рассказывали, что так бывает. Но тут я почувствовала это на своей шкуре. У меня открылся рот, и я поняла, что театр меня убил, уничтожил. В хорошем смысле слова.

— Вас манила популярность, узнаваемость?

— Тогда не было сумасшедшего поклонения всем подряд. Были не «звезды», а великие русские артисты, которые не позволяли поклонникам ходить за собой толпами. Это другая культура, другой уровень. Задача была одна — стать очень хорошей артисткой. Нельзя выходить на сцену, понимая, что играешь плохо. Надо, чтобы твоя игра нравилась зрителям! Но чтобы носили на руках — о таком я не думала.

— Верите, что мечты сбываются? И нужно ли в это верить?

— Чего мечтать? Надо что-то задумать и попытаться сделать.

— Вы начинали в студии Центрального детского театра. Вспоминаете о ней с благодарностью?

— Конечно. Меня же больше никуда не взяли. А они приняли и потом оставили в театре, сразу дали главную роль. В пьесе Михалкова «Сомбреро» я играла мальчика — Шуру Тычинкина. На меня надели мужской костюм, сомбреро, дали гитару... Это была замечательная школа! Мы играли по два-три спектакля в день. Утром ты в массовке стоишь с корзиной в сказке про козла. Вечером у тебя — «Двенадцатая ночь». Прошли обучение полным ходом.

— Детская аудитория отличается от взрослой?

— Взрослые люди культурные. Они свистеть не станут. А дети, если им что-то не нравится или скучновато, начнут шуметь, галдеть. Но если их захватило представление, то они и восторг свой выражают более открыто. Это честная оценка актерскому труду.

— Как вы перешли из детского во взрослый театр?

— Шло время, и для меня уже не было в ЦДТ главных ролей. Я стала старше и годилась только на роли мам, бабушек, а их не так уж много в детских спектаклях. В какой театр пойти работать? Ведь вопрос стоял еще и так — куда меня возьмут? И вдруг поняла — театр Моссовета. Он мне подходил во всех отношениях. И от дома недалеко, удобно ехать. А еще там работал Хомский (Павел Осипович Хомский, народный артист России, главный режиссер театра имени Моссовета. — Ред.). Набрала его номер и говорю: «Палыч! Я бы хотела у тебя работать». Он в ответ: «Давай!» Вот так и перешла.

— Вам довелось работать вместе с Фаиной Раневской. О ней много всякого рассказывают. И все же, как по-вашему, тяжелый был у нее характер в общении, за кулисами, на репетициях? Или это все россказни?

— Тяжелый. Знаете, кто-то сказал про нее: Раневская — не человек, она — люди!

— Что такое — выходить на сцену с ней?

— Это называется «шок и трепет»!

— Действительно?

— Конечно. Это постоянный страх не соответствовать ее таланту, ее величию.

«Мне не пришлось охотиться на мужчин. Я вовремя вышла замуж»

— «Самая обаятельная и привлекательная»... Интересно было работать над этим фильмом?

— Знаете, я ведь не хотела в нем сниматься!

— Почему?

— Мне казалось, что это из жизни насекомых. Какое-то конструкторское бюро, кто-то кого-то любит или не любит. Такие роли предлагали часто. А тогда начался другой период в искусстве. Появилось авторское кино, Тарковский. И мне хотелось заниматься этим, решать какие-то серьезные проблемы... Принесли сценарий. Прочитала и говорю: «Спасибо, я не буду». Эйрамджан и Бежанов (Анатолий Эйрамджан и Геральд Бежанов — авторы сценария фильма «Самая обаятельная и привлекательная», который стал еще и режиссерским дебютом Бежанова. — Ред.) принялись меня уговаривать, утверждали, что роль героини писали специально для меня. А я: «Не нравится — и все». Так они начали настоящую охоту на меня. На мужа моего оказывали психологическое давление. Обложили! Я в Дом кино на премьеру, и они там — стоят вдвоем передо мной на лестнице. А ведь оба — такие симпатичные люди! Думаю: «Господи, что же это такое? Кажется, уже все объяснила, а они не отстают». Я им — нет! Они мне — да! Бежать было некуда. Начали снимать.

— Трудно было?

— И да, и нет. Компания актеров подобралась замечательная. Но Бежанов оказался настоящим тираном, не позволял ни малейшего отступления от сценария. Если в тексте стояла запятая, то ее нужно было передать интонацией. Если по сценарию нужно было выпить три стакана воды, то пили именно три, а не два. Бедный Миша Кокшенов на газировку потом долго смотреть даже не мог. Больше всех страдал Саша Абдулов. Он любил импровизировать, что-то свое добавить. А Бежанов его словно в костюм с «молнией» засунул. Да застегнул под самое горло. Для Саши это было пыткой. Но ничего, привыкли. Когда фильм был готов, я посмотрела, и мне не понравилось. «Так и знала, — подумала тогда. — Очередной советский серый фильм». Ненормальная была! (Крутит пальцем у виска.) Одно название заставляло меня краснеть, хотелось зрителям на встречах, которых было много тогда, объяснить, что это фильм не автобиографический. Я была уверена, что он никому не нравится. Шли годы. Как-то на гастролях сижу в гостиничном номере, смотрю телевизор. И вдруг объявляют: художественный фильм «Самая обаятельная и привлекательная». Оглянулась: никто не видит меня? Закрыла дверь на ключ и... посмотрела картину. Какой замечательный фильм! А главное, я же в нем молодая, на себя, нынешнюю, не похожа! И сказала себе: какая же ты была дурила, что он тебе не нравился!

— Вам приходилось играть женщин, которые заманивают в свои сети мужчин. Как вы относитесь к этому женскому качеству?

— Мне повезло. Я вышла замуж. Вовремя. Мы уже 35 лет живем вместе. Поэтому охотиться на мужчин мне лично не довелось. Думаю, это нехорошо, неправильно. Женщина не должна быть охотницей. Мужчина сразу видит ее охотничий взгляд... Надо понимать, что от тебя, женщина, ничего не зависит. Хочешь ты выйти замуж или не хочешь, браки совершаются на небесах. Если это будет нужно, однажды в твою дверь кто-то постучит, ты ее откроешь, и случится то, что должно случиться.

— Ваша героиня постоянно преодолевает неуверенность в себе. Вы с ней похожи?

— Я всегда была неуверенна в себе. Даже сейчас думаю, что бы вырезать из того, что я здесь наговорила!

— Смотрите, как интересно получается. Фильмы, роли, которые принесли вам всенародную любовь, лично вам не нравятся или не нравились долгое время...

— Я понимаю, что не совершенна и многого еще не умею.

— Ваш дом театр или семья?

— Мой дом — семья. И есть театр, который очень люблю, в котором с радостью работаю. Но с самого начала карьеры я дала себе установку: если не будет в моей жизни театра, я не выброшусь из окна, не начну пить, курить и сходить с ума. Все равно буду дальше жить и свои силы приложу в другом месте.

— Есть ли что-то в актерской профессии, чего надо бояться тем, кто решил связать себя с ней?

— Самое страшное — это слава. Слава — это тень, которую отбрасывает человек. Чем больше слава, тем больше тень. Если все время бежать за своей тенью, ее никогда не поймать. А если уходить от нее, тень будет следовать за тобой.

Подготовила Наталия ТЕРЕХ, «СОБЫТИЯ»