Писать мемуары меня уговаривали давно... Но, как только речь заходила о книге, накатывала лень смертельная. И еще, честно говоря, было стыдно. Что ж занимать время читателя своей персоной, если столько великих и талантливых людей... не оставили о себе ни строчки? Ни о себе, ни о своих талантливых друзьях, ни об эпохе, в которую жили... То, что я все-таки согласился писать книгу... — «роковое стечение обстоятельств». Зимой 2003 года я начал репетировать в театре мюзикл «Человек из Ламанчи». Режиссер Юлий Гусман решил подарить мне на склоне лет... роль лучшего героя лучшего романа нескольких эпох. Я давно мечтал об этой роли. А в «Человеке из Ламанчи» Дон Кихот еще и поет, и танцует. Или, скажем, пританцовывает, учитывая мой возраст. Что может быть заманчивее для актера, который всю жизнь танцевал, танцы обожал и впервые прославился именно в мюзикле? Просто это так тогда не называлось... (В январе 1946 года Владимир Зельдин дебютировал на сцене Театра Красной Армии в роли Альдемаро в спектакле Владимира Канцеля «Учитель танцев» по пьесе Лопе де Вега. Дебют оказался феерическим, спектакль более чем успешным. Зельдин блистал в нем почти 30 лет, сыграв более полутора тысячи раз (последний — в 1975 году, в 60 лет), а Театр Армии стал для актера родным домом и остается таковым по сей день. — Ред.) Так вот, когда у театра изменились планы и репетиции «Человека из Ламанчи» отложились... у меня вдруг появилась уйма свободного времени. Мне стало нечего делать! А это совершенно ненормальная для меня ситуация... И я скрепя сердце решил... что откладывать подведение итогов уже некуда...
«До сих пор пытаюсь уступить женщине место в трамвае или поднести ей тяжелые сумки»
Я видел однажды из-за кулис выступление Бухарина. Я слышал живьем Маяковского. Сама Ахматова переступала порог моей гримерки! Я видел спектакли Таирова и Мейерхольда... Я работал с Иваном Берсеневым, Софьей Гиацинтовой, Серафимой Бирман... На съемочной площадке общался с Иваном Пырьевым, Мариной Ладыниной, Николаем Крючковым, Борисом Андреевым, с Кешей Смоктуновским, с Сергеем Бондарчуком... Я дружил с Григорием Гориным. И сколько еще их было, прелестных талантливых людей, которые оставили меня одного в этом мире. Может быть, действительно то, что я сумею припомнить, кому-нибудь покажется интересным... Однако празднолюбопытствующих предупреждаю: по нынешним меркам я скучный тип. Консерватор и ретроград. Верен старым друзьям и идеалам, гробам и могилам. Для меня существуют святые понятия, хоть ты тресни: Россия, родина, армия... Я не признаю многих «измов» в искусстве... Я сопротивляюсь из последних сил даже эмансипации. До сих пор, например, пытаюсь уступить женщине место в трамвае или поднести ей тяжелые сумки... Главными человеческими качествами почитаю любовь, доброту и способность человека к состраданию... Я, может быть, и живу так долго только потому, что никогда и никому не завидовал...
...Однажды на чьем-то юбилее, в Большом театре, я оказался рядом с двумя великими балеринами, Мариной Тимофеевной Семеновой и Галиной Сергеевной Улановой, и великим танцовщиком Володей Васильевым, с которым мы дружны много лет. Мы стояли за кулисами, о чем-то болтали. И вдруг Уланова, рассказав, как до сих пор каждый день по два часа занимается станком, хватает меня за руку и совершенно серьезно, как девочка, которой не верят, просит: «Нет, ты пощупай, Володя, какие у меня еще сильные ноги!» Я, доложу вам, не без смущения, но и не без удовольствия «пощупал» коленки великой Улановой, а потом подумал: «Все же забавные мы старички. Таких уже не будет...» Все-таки прав был тот умник, который сказал, что наши воспоминания — это единственный рай, из которого нас никто не выгонит взашей.
«Долгое время моей единственной мечтой оставался балет. Актером я стал случайно»
Я родился 10 февраля 1915 года в городе Козлове Тамбовской губернии. «Город антоновских яблок» — так его называли. Правда, прославился Козлов уже как Мичуринск, получив новое имя в честь известного своего земляка, знаменитого русского ботаника, биолога Ивана Мичурина... Мама моя была учительницей младших классов, отец — музыкантом и дирижером, военным капельмейстером...
Папа никогда не курил, я никогда не видел его пьяным. Может, поэтому и я ни к курению, ни к спиртному за свою долгую жизнь не пристрастился. Хотя помню, что в детстве, особенно в период нэпа, в праздник детям разрешалось выпить наперсточек кагора. Однажды родителям в канун Пасхи прислали откуда-то из деревни самогон, и мой приятель подбил меня попробовать его втихаря от взрослых. Нам было лет по девять... Достав бутылку из «захоронки», мы разлили мутноватую жидкость в крохотные чашечки и — выпили... Я так сильно отравился, что проболел три месяца... После той истории... от одного запаха вина или водки мне становилось дурно...
Мне было всего 14, когда ушел из жизни папа — в 50 лет, от саркомы... Через несколько лет, когда я стал уже студентом, не стало и мамы. Она умерла от воспаления легких... В 42 года... Очень рано, 27-летним, умер и мой брат Юрий... Сначала у него случилось банальное воспаление среднего уха. Пошел в больницу. То ли ему делали какой-то укол, то ли оперировали, но внесли в организм инфекцию, в итоге — заражение крови... Если бы это произошло сейчас, Юру бы, наверное, спасли. Спасли бы и маму. Может быть, продлили бы жизнь и папе... Сестры мои, слава Богу, прожили долго и счастливо. Нина работала в медицине и умерла 80-летней. Ирина была музыкантшей, но потом занялась семьей, домом, детьми. Дожила она до 93 лет...
В детстве как-то совсем не задумываешься о конечности человеческой жизни... Мне до сих пор жаль, что я так и не успел спросить родителей о том, о чем бы надо было их спросить... Я даже толком не знаю, как мама и папа встретились и полюбили друг друга.
Детей в нашей семье было пятеро: Леночка, дочь папы от первого брака, Юра, Ира, Нина и я, самый младший, «последыш»... Всех детей, естественно, учили музыке. Нина играла на виолончели, Юра — на скрипке, я — на трубе, потом немного освоил и рояль, и скрипку... Вечерами мы все вместе чаевничали, читали вслух, музицировали... Когда мне было лет девять, мы переехали из Твери в Москву. Старый папин друг, тоже военный дирижер, Николаевский, который руководил оркестром Высшей пограничной школы... предложил папе помочь устроиться в Москве. Отец тогда уже болел и, может, поэтому так торопился получше устроить наше будущее... Забегая вперед, скажу, что, когда папы не стало, Николаевский взял меня к себе музыкантом. Честь по чести я носил военную форму (это в 14-то лет!) и целый год играл в оркестре на трубе... Там я получил свою первую зарплату, которая очень нашу семью выручала: без папы мы, естественно, нуждались. Я к тому времени уже учился в Музыкальном училище имени Гнесиных, по классу скрипки...
...Кстати, актером я стал совершенно случайно... Долгое время моей единственной мечтой оставался балет. В 12 лет я даже попытался поступить в хореографическое училище при Большом театре... В 16 лет я возмечтал о военном поприще. Море, корабли, моряки, белая парадная форма, белые перчатки, золотистый кортик на боку — красота!.. Но в военное училище не прошел из-за плохого зрения... Чтобы зарабатывать на жизнь, после школы я поступил на завод учеником слесаря... И тут в мою судьбу вмешался Случай.
Однажды, бродя после рабочей смены по Москве, я наткнулся на необычное объявление: что набирается актерский курс в Производственно-театральных мастерских при Театре имени МГСПС (в 1938 году на его базе открылся Театр имени Моссовета) — что-то наподобие сегодняшних театральных училищ... Не знаю, как мне это пришло в голову, но я отправился на экзамены... Прочитал стихи Безыменского и рассказы Натальи Кончаловской, мамы Андрона и Никиты Михалковых... Отбарабанил, ничуть не смущаясь, свою «программу» и спокойно отправился домой. А несколько дней спустя... с удивлением обнаружил свою фамилию в списке всего нескольких принятых в Мастерские счастливчиков...
«Фильм «Карнавальная ночь», с которым дебютировал молодой Эльдар Рязанов, спас Иван Александрович Пырьев»
...Иван Александрович Пырьев для меня был и остается великим русским режиссером... В разные времена о Пырьеве говорили разное... Талант, темперамент, профессионализм признавали все. Правда, при этом кое-кто мог добавить: интересный режиссер, но... самодур, тиран, способен сломать чужую судьбу, затирает молодежь... Я бы сказал, что Пырьев был масштабнее — и стихийнее — всех разговоров о нем. Несомненно, личность уникальная. Без преувеличения, огромный талант. Художник с безошибочным чутьем — на время, на актера, на чужой режиссерский дар... Не случайно же он долгие годы был директором «Мосфильма», причем как раз тогда, когда руководить киностудией было особенно сложно... Что ж до мнения, будто Пырьев затирал молодежь, то это неправда... Именно Пырьев, например, спас фильм «Карнавальная ночь», с которым дебютировал молодой Эльдар Рязанов. Я потому так твердо говорю об этом, что сам там снимался. Вместе с мхатовцем Борисом Петкером мы играли в картине двух клоунов, Бима и Бома, тех самых, которых вредный дурак Огурцов (в блестящем исполнении Игоря Ильинского) учил жить и смешить народ. Так вот, съемочный период «Карнавальной ночи» был очень трудным, фильм сложился далеко не сразу. В какой-то момент худсовет киностудии даже хотел поменять на картине режиссера... Именно Пырьев отстоял молодого Элика...
Кстати, поначалу и фильм «Свинарка и пастух» принимали довольно трудно. Картины в те времена утверждало высокое киношное и даже политическое начальство... Помню, на первый закрытый просмотр я прибежал со спектакля, когда все уже кончилось. Пырьев вышел из зала... мрачный, погруженный в себя... Претензии к фильму были примерно такие: «Тут война идет, немцы Москву бомбят, а вы комедию какую-то легкомысленную сделали про любовь». Тогда только Довженко поддержал Ивана Александровича, «прикрыл» своим авторитетом... Пока Сталин не посмотрел нашу картину, о ней в прокате не было ни слуху ни духу. Но Сталину фильм понравился — и сразу наперебой все стали нас поздравлять.
...Когда я в первый раз попал к Пырьеву, в конце 1940 года, о нем уже ходили легенды: человек-гроза, грубый, резкий, необузданный... Ни с чем подобным, наблюдая его долгое время, я ни разу не сталкивался... Мне он показался совсем другим... Смотрел внимательно, с любопытством. Говорил мягко и даже деликатно... Я впервые столкнулся с работой большой студии, и Пырьев, как мог, пытался отвлечь меня от мрачных мыслей, «расслабить». Впрочем, мысль у меня тогда была только одна: зачем я-то ему понадобился на роль пастуха Мусаиба? Ведь это ж «лицо кавказской национальности», как нелепо выражаются теперь. А дело в том, что в Театре транспорта я уже сыграл... грузина. Именно в этой роли и заметила меня пырьевская ассистентка... А он как раз запускался с картиной «Свинарка и пастух»... И до сих пор я бесконечно благодарен И. А. за это чудо в моей жизни. Пырьев перевернул мою творческую биографию, дал мне профессию и славу. По существу, он спас мне жизнь. Не будь этой картины, лежать бы мне в земле вместе с тысячами ребят моего поколения, которых скосила Великая Отечественная война...
На роль Мусаиба вместе со мной пробовались грузинские актеры... Пырьев какое-то время колебался, просматривая пробы... В конце концов... он собрал всех женщин съемочной группы, показал им пробы и предложил выбрать... И дамы из всех «грузин» выбрали меня... Снимать же картину мы начали в апреле 1941 года на Домбае, в Кабардино-Балкарии. Натура там была потрясающая: живописные дороги серпантином, ледники красоты необыкновенной, буйная зелень, горы, будто плюшем обернутые... Но съемки были очень трудными. Каждый день съемочную и звуковую аппаратуру на быках и ослах приходилось поднимать в горы на высоту 2400 метров. У актеров часто кружилась голова, болело сердце от перегрузок и перепадов давления...
Война началась, когда мы уже сворачивали экспедицию... Приезжаем в аэропорт Минеральные Воды. Ждем самолета. Время вылета подходит, а самолета нет... Дежурный ничего не знал, сказал только, что у нас есть часа полтора времени... Мы отправились на базар что-нибудь купить в дорогу... И вдруг включается на полную мощность громкоговоритель. Передают правительственное сообщение о «внезапном вероломном нападении» Германии... Кое-как, на перекладных, добрались мы до Москвы, разбитые, раздавленные новостями и тем, что наблюдали в дороге. На следующий день я даже не поехал на киностудию... Какое уж тут кино, когда война на дворе?! Но недели через две-три вышел приказ министра кинематографии Большакова: съемки «Свинарки и пастуха» продолжить. Всех мужчин, занятых в картине, вернули на «Мосфильм», и всем выдали бронь... Мне было 26 лет...
«Фантазию о жизни и смерти знаменитого барона Мюнхгаузена Григорий Горин написал специально для меня»
...Только в 1970-х годах... ко мне пришла еще одна кинороль, которую я тоже считаю подарком судьбы. Григорий Горин специально для меня написал «Комическую фантазию о жизни и смерти знаменитого барона Карла Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена, ставшего героем многих веселых книг и преданий».
...Десять лет назад Горин позвонил мне и огорошил вопросом: «Владимир Михайлович! Вы не могли бы выступить в цирке?» Паузу я выдержал, пожалуй, мхатовскую. Но, когда Гриша объяснил, в чем дело, я, конечно, согласился... Оказывается, фильму Марка Захарова и Григория Горина «Тот самый Мюнхгаузен» исполнялось 20 лет. И они придумали отмечать этот юбилей на арене — вполне в духе своего героя... В вечере участвовали в основном артисты Ленкома, во главе с Олегом Янковским. Но и для меня Горин сочинил сольный выход: я все-таки первый исполнитель его Мюнхгау-зена. И очень горжусь тем, что первый произносил в финале нашего спектакля крылатые теперь слова: «Серьезное лицо еще не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением. Вы улыбайтесь, господа, улыбайтесь!»
...Гришу Горина я тогда уже хорошо знал. Мы познакомились, когда Театр Армии взялся ставить его пьесу «Забыть Герострата»... С этого спектакля, собственно, и начался Григорий Горин — писатель и драматург и кончился доктор Горин и юморист Г. Оффенгенден (это был его псевдоним), автор коротких рассказов в журнале «Юность». А потом появился легендарный спектакль Марка Захарова «Тиль» в Ленкоме — и началось многолетнее и невероятно плодотворное сотрудничество Горина с Захаровым...
Горин, как и я, был заядлым собачником. Говорил, что собаки возвращают нас к... естественному восприятию жизни. У Гриши имелся замечательный, цвета кофе с молоком, спаниель по имени Патрик... Гриша очень любил рассказывать, что в детстве «нянькой» у Патрика был Андрей Миронов, а петь Патрика учил сам Юрий Визбор...
Когда Гриша уходил из дому, Патрик обычно занимал его «святое» место — у письменного стола. То же самое пес проделывал, и когда Гриша работал дома, но хотя бы на минуту отходил от пишущей машинки... Гриша мне даже жаловался: «Понимаете, Владимир Михайлович! Я не могу просто согнать Патрика. Мне нужно как-то его обмануть, чтобы он сам ушел». И Гриша придумал. Он выходил в коридор, мяукал там — и пес мчался на голос «врага». А Гриша тут же влетал в комнату и занимал свое законное место... Но однажды Патрик раскусил мистификацию своего хозяина и... отомстил. Гриша услышал из комнаты истошный лай пса и выскочил в коридор, а вернувшись в комнату, застал Патрика уже в кресле. Взгляд у пса был торжествующий...
Последняя моя встреча с Гришей Гориным состоялась в квартире у Марии Владимировны Мироновой... По-моему, мы отмечали день рождения Маши Мироновой, дочери Андрея. Гриша только что вернулся из Америки. Его брат с сестрой и 90-летний отец уже давно жили там, и Гриша слетал к ним отметить свое 60-летие. После поездки был оживлен, привез из Штатов какую-то «навороченную» фотокамеру. Снимал все подряд, радовался, как ребенок, демонстрируя нам снятые кадры тут же, на маленьком экранчике... В тот вечер они были вдвоем с Марком Захаровым, собирались ехать в Горький. Поехали, и уже там Гриша плохо себя почувствовал. А через несколько дней после нашей встречи его так и не сумели спасти «свои», врачи «скорой помощи»...
«Роль чеховского дяди Вани у Андрона Кончаловского я получил стараниями Кеши Смоктуновского»
...Кино меня, конечно, сделало известным, однако опытным киноактером я себя не считаю. Я сыграл около 140 ролей за свою жизнь, но главные — по сути, по качеству — роли были сыграны в театре... Ролей же в кино у меня было не так много (более сорока. — Ред.). И почти все они, как мне кажется, небольшие и неглавные. Хотя... «Одному кажется — черт попутал, другой уверен, что Бог послал», как говорил замечательный актер Борис Андреев. Я вот уверен, что все, мною сыгранное, — да даже все, что со мной в жизни случилось, — мне Бог послал. И на том спасибо. Сам же к себе я отношусь довольно строго... Поэтому высоко ценю не все свои работы в кино. Две картины Ивана Александровича Пырьева, «Свинарка и пастух» и «Сказание о земле Сибирской», для меня вне конкуренции. Эти фильмы меня «сделали». Но лучшей своей ролью в кино я считаю профессора Серебрякова в фильме «Дядя Ваня», который блестяще снял режиссер Андрей Михалков-Кончаловский... «Сосватал» же меня на эту роль Иннокентий Смоктуновский.
Однажды Кеша сидел у нас с женой в гостях, он и Алеша Баталов. Болтали, хохотали. Говорили и о работе, конечно. В это время как раз шли пробы к фильму «Дядя Ваня»... На роль Серебрякова пробовались, надо сказать, люди выдающиеся!.. Юрий Завадский, главный режиссер Театра имени Моссовета, а в прошлом и наш главреж... Кинорежиссер Сергей Герасимов, ас из асов... Борис Бабочкин, легендарный Чапаев в кино, гениальный актер и режиссер Малого театра. Но Кончаловский почему-то ни одного из них не утвердил... Поэтому съемки «Дяди Вани» все откладывались... Потом наш разговор со Смоктуновским и Баталовым снова перескочил на жизнь. Моя жена тогда только вернулась из Италии. Делилась с нами впечатлениями, показывала фотографии. Как обычно, привезла мне уйму красивых вещей, и народ потребовал, чтобы я их тут же продемонстрировал. Я все перемерил, поизображал из себя лондонского денди. И вдруг Кеша, увидев меня в каком-то белом пиджаке, сказал: «Да вот же он, Серебряков! Чего еще надо?!» Ну посмеялись мы и забыли эту историю. А Смоктуновский, оказывается, не забыл. И рассказал Кончаловскому...
...Я получил огромное удовольствие, снимаясь в «Дяде Ване». Вокруг меня был просто «алмазный венец» актеров: Сергей Бондарчук, Иннокентий Смоктуновский, Ирочка Мирошниченко, Ирочка Купченко... величественная Ирина Анисимова-Вульф... Ну и, конечно, сам Андрей Сергеевич Кончаловский, яркая фигура в нашем кинематографе: умен, эрудирован, талантлив, дотошен. С ним можно было спорить по делу, не соглашаться, пробовать свои варианты. Но в главном я был уверен (и сейчас уверен): Кончаловский в принципе не может снять плохое кино...
С большим удовольствием снимался я и в телевизионном фильме «Дуэнья»... Компания актеров подобралась замечательная... Ирина Муравьева... Татьяна Васильева... Владимир Сошальский, Евгений Леонов... Мимолетные встречи на съемках «Дуэньи» оставили во мне какое-то светлое воспоминание: будто я и не работал вовсе, а пребывал в отпуске... Часто наблюдал я тогда за Евгением Павловичем Леоновым... Я им любовался... В каждом движении, жесте, взгляде — врожденная правда... Евгений Павлович человеком был безумно интересным, включенным в жизнь... И в каждой роли он оставался самим собой. Почти никогда не менял походку, не клеил носы, бороды, редко надевал парик. Однако его внутренний мир, его человеческая значительность, его обаяние, доброта, чувство юмора были такого масштаба, что их хватало на двоих — на самого артиста и на его героя... Глядя на Леонова, я начинал верить, что хорошими артистами становятся только хорошие люди...
Через девять лет после «Дуэньи» в моей «копилке» появился еще один симпатичный фильм — «Десять негритят». Снимал его Станислав Говорухин, очень интересный человек и режиссер... Кстати, я тогда не знал, что именно он снял сериал «Место встречи изменить нельзя». Я прилетел в Одессу... и мы впервые встретились с Говорухиным у него дома, среди его картин (он прекрасно рисует)... Станислав Сергеевич меня вкусно накормил (все сам приготовил, ловко, умело)... мы выпили кофе, поговорили о картине и поехали на студию.
Снимали в Крыму, в «Ласточкином гнезде», немного «загримированном» под старый замок на скале. И еще было построено второе Гнездо, «фанерное», там же в горах, чтобы делать всякие фокусы... В этом втором Гнезде, например, снимался эпизод, когда я сбрасываю героя Ромашина в море... Вообще, снимали мы трудно. Технически сложно было собрать нас всех вместе. Все же актеры были московские, да какие! Людмила Максакова, Таня Друбич, Анатолий Ромашин, Александр Абдулов, Михаил Глузский, Алексей Жарков...
...Лишний раз на этой картине я убедился, как много в кино зависит от режиссера. Говорухин умел сплотить актеров, сделать так, чтобы все мы играли в одну игру. И знал, какой игры от нас хочет: вот тут, пожалуйста, в «дурака», а вот тут — уже в покер. И Никита Михалков это умеет, и брат его Андрон... Они все не умеют и не хотят работать на тяп-ляп, они ставят себе задачу и идут к ней — несмотря на запреты, компромиссы, цензурные тиски, неудачи... Вот и с Говорухиным так было. Ему понадобился в картине «Место встречи изменить нельзя» Владимир Высоцкий — и он его отстоял. Он знал, чего хочет. И умел этого добиваться. Поэтому сколько раз по телевизору повторяют сегодня эту картину, столько раз мы ее смотрим, хотя... развязку все давно знают...
«Махмуду Эсамбаеву в виде исключения даже на советский паспорт разрешили сфотографироваться в папахе»
...С Махмудом Эсамбаевым мы были знакомы больше полувека. Он чеченец, появился в Москве, когда ему было 17. Поскольку деньги молодому начинающему актеру всегда нужны, подрабатывал на «Мосфильме», снимался в массовке. Я его заметил на съемках фильма «Свинарка и пастух». В сцене, когда я иду по аллее выставки и мы сталкиваемся с Глашей, нас окружают горцы, друзья Мусаиба. Один из них и есть Махмуд. Помню, как Пырьев все время командовал: «Не высовывайтесь! Не смотрите в киноаппарат!» Это он говорил Махмуду, который вечно выглядывал из-за моего плеча, стараясь попасть в кадр. Все хотел, чтобы его заметили, наивный, смешной, веселый парень в черной черкеске. Однажды в перерыве между съемками я послал его за лимонадом, дал 15 копеек. Он с удовольствием побежал исполнять поручение, но принес вместо одной бутылки две. Свои деньги потратил, из уважения ко мне. Потом мы подружились, Махмуд стал очень известным танцором и, шутя, все припоминал мне те времена, когда я его «гонял за бутылкой», говорил, что я ему должен 15 копеек...
Когда он мне звонил, без всяких предисловий начинал петь «Песню о Москве»: «И в какой стороне я ни буду, по какой ни пройду я траве...» Он не просто приходил в дом — он врывался. Устраивал из своего прихода целое представление... Красивый человек (идеальная фигура, осиная талия, осанка), он и жил красиво, превращая свою жизнь в живописное шоу. Красиво угощал, красиво ухаживал, говорил, красиво одевался. Шил только у своего портного, готового не носил ничего, даже обуви. И всегда ходил в папахе.
Папаха была предметом бесконечных разговоров и шуток вокруг Махмуда: почему он ее не снимает. А это просто обычай такой: восточный мужчина никогда не обнажает головы. Как шутил Махмуд, даже в постель восточный мужчина ложится в папахе. Для депутата Верховного Совета Махмуда Эсамбаева было сделано еще одно исключение: он и на советский паспорт сфотографировался в папахе... Эту свою знаменитую папаху он однажды подарил мне — на мое 70-летие. Сказал: дарит самое дорогое, что у него есть. Очень остроумно и тепло говорил — о том, что пошел на сцену благодаря мне, но петь, как я, так и не научился; что не снимал папахи в своей жизни ни перед кем, даже перед президентами, даже перед королями, а теперь перед моим талантом снимает. Вместо ответного слова я станцевал для него лезгинку. А он потом за кулисами мне шепотом говорит: «Слушай, Володька, ты мне папаху сегодня отдай на время. А то февраль на дворе, мороз. Я тебе ее потом обратно пришлю». Эта папаха до сих пор со мной. Иногда я ее надеваю в концертах...
Махмуд был чистой воды самородок. Нигде ведь не учился, даже школу среднюю не закончил. Но природа была богатейшая. Невероятная трудоспособность и невероятное честолюбие, желание стать мастером... Залы на его выступлениях были переполнены, он имел огромный успех, и по всему Союзу, и за рубежом... А человеком был открытым, необыкновенной доброты и широты. Жил на два города — в Москве и в Грозном. В Чечне у него был дом, там жили его жена Нина и дочь... Когда Махмуд приезжал в Москву, его двухкомнатная квартира на Пресненском Валу, куда и мы часто приезжали, сразу наполнялась друзьями. И народу там помещалось Бог знает сколько, сесть было негде. А хозяин встречал вновь прибывших гостей в каком-нибудь немыслимо роскошном халате. И все тут же ощущали себя у него как дома: политики, люди эстрады, театра, его поклонники. В любой компании он становился ее центром... Мог все вокруг себя взбаламутить и всем доставить удовольствие...
Как-то на кинофестивале в Сочи мы, актеры — Марк Донской, Лидия Смирнова, Донатас Банионис... — жили в «Приморской»... А Махмуд отдыхал в санатории Совмина. Все десять дней фестиваля он был только с нами... И новые знакомые влюблялись в него, как и старые. Накануне он обычно объявлял полный сбор, сам замачивал мясо в уксусе, а назавтра шашлыками угощал на пляже всех подряд, даже случайных прохожих. Как-то мы шли по улице, к нему подошел чеченец, и они заговорили на своем языке. Вижу: Махмуд достает портмоне и дает собеседнику деньги. Я его потом спрашиваю: «Это был твой родственник?» — «Почему родственник? Человек». — «Ты же дал ему такую большую сумму! Уверен, что вернет?» — «Не вернет. Но это же мой соотечественник». И так было постоянно... Он всем помогал... Я как-то при нем обмолвился, что никак не могу радиатор достать для своих «Жигулей». Так он притащил мне его из Грозного! И радовался, как дитя. А вспоминая о войне, сразу мрачнел... За Чечню Ельцина никогда не мог простить. Считая, что Борис Николаевич развязал эту многолетнюю бойню, всегда отзывался о нем резко. Это совсем не вязалось с его характером, обычно мирным и доброжелательным...
«Врачи, конечно, уже советуют мне умерить свой пыл и «заканчивать прыгать». А я вот пока продолжаю»
...В сотый раз меня спрашивают о секрете моего долголетия. И в сотый раз я объясняю, что секрета тут нет. Есть комплекс причин. Родители, спасибо им, наградили меня здоровым организмом. А я научился этот организм рационально «эксплуатировать» и не дергаться по пустякам... Свое дело артист Зельдин всегда любил больше себя самого. А себя любил исключительно ради дела. Вот и весь секрет...
Немаловажное качество и мое любопытство к жизни. Оно тоже способствует омоложению, отодвигает старость в сторону... Надо ощущать жизнь «в пальцах», какой бы она ни была, радостной или печальной... Нужно не превращаться в обывателя, который смотрит на жизнь либо через окно своей квартиры, либо через окошко трамвая... Из трамвая надо иногда выпрыгивать. Можно на ходу. Иначе самого интересного в жизни вы как раз и не узнаете. Врачи, конечно, уже советуют мне умерить свой пыл и «заканчивать прыгать». А я вот пока продолжаю... Мне до сих пор все интересно...
Еще один мой давний партнер — спорт... Жизнь для меня — это движение... Никаких секций никогда не посещал, о рекордах не думал. Занимался спортом ради собственного удовольствия. Легкая атлетика, волейбол, теннис... Плавал в бассейне лет до 80. Плаваю до сих пор в море, бывая на кинофестивалях... Плаваю, даже когда температура воды плюс 18, а то и плюс 15 градусов...
Очень люблю животных. Они, мне кажется, утешают и гармонизируют человеческую жизнь... В нашем с женой доме всегда жили собаки... Однажды у меня брала интервью «Вечерняя Москва», по телефону. Корреспондентка спрашивает: «Вы любите животных?» — «Да...» — «У вас кто?» — «Собака». — «Какой породы?» — «Дворянин». — «Как назвали?» — «Борис. Борис Николаевич». Пауза... А тогда Ельцин был президентом. Справившись с волнением, бедная журналистка, видно молоденькая, опять спрашивает: «А почему же вы так... странно его назвали?» — «Ничего странного, — отвечаю. — Он тоже много перенес. Как и Борис Николаевич Ельцин». Боря же у нас появился, когда Ельцин еще не был президентом, даже представить себе такого было нельзя. Его тогда убрали из ЦК партии, «сослали» в какое-то министерство. Не хотели выбирать депутатом на съезд. Он находился в очень тяжелом положении. Вот и наш Борис — герой с трудной судьбой...
Несколько дней спустя выходит «Вечерняя Москва» с моим интервью — под заголовком «Как Зельдин спас Бориса Николаевича». В этот день мы не жили — только разговаривали по телефону. Был шквал звонков... Даже Мария Владимировна Миронова, дружившая с супругой Ельцина, потеряла на миг свое обычное чувство юмора: «Как ты мог?!» А что особенного? Я потом познакомился и с Ельциным, и с Наиной Иосифовной. С чувством юмора у них оказалось все в порядке... Борис Николаевич награждал меня тогда Орденом дружбы народов, и мы даже пошутили на этот счет...
...Я никогда не был пионером. Никогда не был комсомольцем. Даже членом партии и то не был. Можно сказать, прошляпил историю родной страны... Да, в партию меня звали постоянно. Ну как же! Уважаемый артист, служит в военном, ведомственном театре, который напрямую подчиняется Главному политическому управлению. Непорядок! Но у меня имелся «железный» аргумент: чтобы стать коммунистом, следует совершить некий героический поступок, который бы дал мне на это право... А я ничего такого не совершил... В конце концов вопрос сам собой завял...
Есть очень правдивая история на эту тему о Раневской. Уже в преклонных летах Фаина Георгиевна вдруг объявила, что хочет вступить в партию. Когда же потрясенные друзья спросили, с какой это вдруг стати, она ответила: «Хочу узнать, что эта б... Марецкая говорит обо мне на партсобрании». Партсобрания же были тогда «закрытыми»... А я и без всякой партии знал, что обо мне говорят...
«Старость — это на самом деле счастье»
Бег времени меня уже не пугает. «Годы прошли все равно», как говорил один мой герой... Поэтому к юбилеям отношусь практически. Как иначе я могу вот так вдруг собрать абсолютно всех своих друзей? А потом целых пять лет вспоминать мельчайшие детали нашей встречи: как целовала меня Лида Смирнова, как улыбался мне старый друг Алеша Баталов... Как Татьяна Ивановна Пельтцер однажды через всю сцену кинулась ко мне со словами «Мальчик мой, Володя!» И я подхватил ее на руки под счастливый хохот зала. А великий танцовщик Владимир Васильев подарил мне свои балетные туфли и почетный знак Большого театра... Марис Лиепа на моем 60-летии вручил мне жезл Красса — своего самого знаменитого героя... А главным героем моего 85-летия стал — событие совсем неожиданное — тогда и. о. президента В. В. Путин.
Когда мне позвонили из администрации президента и сообщили: «Вас приедет поздравлять Владимир Владимирович», мы с женой пришли в ужас. Я даже не представлял себе, как его принять в нашей крошечной квартире!.. Геннадий Хазанов, в первый раз придя к нам в гости и обведя взглядом наши «хоромы», печально хмыкнул: «В такой квартире может жить только очень хороший человек».
Слава Богу, «с Путиным» потом все переигралось, и порученец, который в назначенный час явился на казенной машине, повез меня на встречу в Кремль... В середине зала, на инкрустированном паркете, мы с Путиным и повстречались... В. В. поздравил меня с юбилеем, объявил, что орден «За заслуги перед Отечеством» мне вручат вместе с ветеранами войны, а потом пригласил к изящному столику, за которым мы минут 15 поговорили. Я, помню, приглашал его в театр, но он вежливо отказался, сказав, что сейчас ему некогда: выборы на носу. А потом почему-то он спросил меня: «А как вы думаете, я правильно сделал, что назначил министром культуры Швыдкого?»
...Уже через пару дней на моем юбилейном вечере появился Гриша Горин и объявил публике, что с сегодняшнего дня в продажу поступает новая водка под названием «2-Володя-2». Пользуется огромным успехом и быстро раскупается. Бутылку Гриша, естественно, хитро украсил сам, наклеив вместо этикетки фотографию из газеты, где Путин жмет мне руку...
...Я по-прежнему работаю, сидя на кухне. Хотя всю жизнь мечтал о кабинете, просторном, уставленном книжными полками, с диваном и большим письменным столом, с картинами и фотографиями на стенах... Я по-прежнему живу в своей маленькой 28-метровой квартирке. Потому что не к тому, чтобы жить «шире» и «выше», имел я в своей жизни стремление... Недавно вот мог поменять свою квартиру на большую, трехкомнатную, на своем этаже. Уже не хочу. Здесь были такие люди, мои стены хранят такие воспоминания...
Почувствовать себя Березовским на старости лет? Не дай Бог. Как прошла жизнь, так и прошла. Не вздумайте в старости жалеть о несбывшемся!.. Пусть отсутствие кабинета и книжного стола останется самой большой неосуществленной мечтой Владимира Зельдина. Но другое-то осуществилось. Я выхожу на сцену. Я все еще выхожу. Я все еще хочу выходить. И зритель очень хорошо меня принимает. Для меня это — самое дорогое. Старость — это на самом деле счастье... Это время, когда ясно понимаешь, что есть в жизни нечто незыблемое... Когда точно знаешь, что ты гость на этой земле и рано или поздно уйдешь. Налегке, ничего не взяв с собой в дорогу. Знаешь и не боишься...
Старость — это то, чего не надо бояться... Сколько нам отведено на этой земле, столько и проживем. Если живем пока, значит, мы нужнее здесь, а не там. Конечно, процесс, как известно, пошел. И даже последний акт этого «спектакля» известен. Но пусть он будет без кислородных подушек. Например, сразу после бурных аплодисментов...
Подготовила Ирина ТУМАРКИНА, «СОБЫТИЯ»
